Несколько благочестивых слуг собрали этот пепел в урну, и теперь она передается от одного Советника по делам иероглифов к другому – в знак назидания и наглядного примера того, как не следует относиться к иероглифам и исписанной бумаге.

Подчиненные Советника подбирали любые клочки, даже самые ничтожные, если на них виднелись следы иероглифов, и складывали их в специальные корзины.

Один раз на Новолуние, по улицам шествовала особая процессия в сопровождении музыкантов. Слуги, одетые в черные одежды с большим вышитым иероглифом на спине, несли большие корзины с пеплом от сожженной бумаги. Они доходили до реки, в которую опускали этот пепел при громком пении красивых похоронных гимнов, и темные воды реки расступались, оттуда высовывались черные пальцы Речной Богини, которая бережно принимала пепел и уносила его в глубину. Лишь пепел от нечестивых писаний (а имелись и такие) плыл дальше по поверхности реки, чтобы затем осесть на берегах грязноватой пеной и исчезнуть в безднах земли, не оскверняя речных глубин.

Затем собравшиеся посмотреть на процессию – а таких всегда находилось очень много – слушали Наставления о сохранении иероглифов. Их зачитывал особый глашатай, одетый также в черное, – освещенные факелом, видны были только кисти его рук и лицо, а все прочее терялось во мраке:

– Тот, кто готовится собирать, очищать и сжигать бумагу с написанными иероглифами, будет обладать тысячью добродетелями и продлит себе жизнь на двенадцать зим! – возглашал этот человек, и, судя по самодовольной улыбке, блуждавшей по его лицу, он ощущал внутри себя всю тысячу добродетелей, каждая из которых напоминала по вкусу сладкий пирог. – Очищающий бумагу станет почитаемым и богатым! Его дети и внуки будут добродетельными! Тот, кто будет разрезать бумагу с написанными на ней иероглифами на полоски и раздавать населению для защиты от злых духов, тот приобретет пятьсот добродетелей и будет любим без порицания!

Тин-Фу, который участвовал в подобном ритуале впервые, слушал этот перечень не без удивления. Он тоже был приучен относиться к слову с почтением, особенно к написанному, но увиденное в городе Небесных Владык его поразило. Назначение господина Дэхая было по-настоящему важным, если принимать все, что здесь происходило, всерьез.

Глашатай перешел к более низким добродетелям, связанным с бумагой. Голос его зазвучал тише и сделался менее торжественным, более сердечным. Совершенно очевидно, что теперь он говорил о вещах, доступных практически каждому из слушающих:

– Тот, кто будет запрещать кому-либо уничтожать грязную бумагу с написанными иероглифами, приобретет пятнадцать добродетелей и станет преуспевающим и разумным человеком.

«Странно, – подумал Тин-Фу, – ведь запретить кому-либо что-либо сделать куда труднее, чем не сделать или сделать это самому… А добродетелей меньше. Впрочем, в жизни всегда так. Завтра нужно будет рассказать господину Дэхаю притчу на эту тему…»

Тем временем голос глашатая изменился еще раз. Теперь он гремел гневно. Глаза метали молнии в собравшихся. Не оставалось никаких сомнений – вот теперь он имел в виду не себя и своих собратьев, но тех, кто топтался перед ним на берегу медленно текущей реки:

– Тот, кто будет произвольно сжигать бумагу с написанными иероглифами, пострадает от десяти пороков и десяти заболеваний! Тот, кто будет в гневе бросать на землю бумагу с написанными иероглифами, пострадает от пяти пороков и утратит разум! Тот, кто будет бросать бумагу в грязную воду, будет наделен двадцатью пороками и постоянно страдать от болезней глаз!

Толпа внимала и, казалось, испытывала неподдельное удовольствие от собственного страха. Это удивляло Тин-Фу. Впрочем, как говорил ему учитель, один человек никогда не устает удивлять другого.

А глашатай замолчал ненадолго, после чего принялся яростно размахивать вокруг себя ревущим факелом:

– Вон! Все убирайтесь отсюда вон, жалкие нечестивцы! Священная река не желает видеть вас на своих берегах!

И люди начали разбегаться, исчезая в темноте по одному.

Одним из увлечений господина Дэхая было разведение золотых рыбок. В прудах в его дворце плавало множество крошечных очаровательных созданий. Одни были красноватые, другие – почти желтые, встречались и белые с коричневыми пятнами на боках. Поначалу Тин-Фу считал, как и все, что это увлечение было лишь прихотью богатого и знатного вельможи.

Но один случай полностью изменил его представление об этом.

Управляющий дома господина Дэхая не оставлял мысли отомстить новому слуге. Ради этого он входил в дружбу с такими низкими людьми, как конюхи, убиральщики, мойщики посуды. Всем им он нашептывал, что Тин-Фу слишком чванится своей украденной мудростью, которую он похитил у своего прежнего наставника. «Он оставил беднягу ни с чем! – уверял управляющий, и низшие слуги слушали его с полным доверием. – Этот бедный бывший мудрец теперь совершенно нищ! Ни одной мысли не приходит в его голову, ни одна идея больше не посещает его разум. Лишь беды, пороки и болезни преследуют его по пятам с тех самых пор, как Тин-Фу украл его мудрость!»

С некоторых пор Тин-Фу стал находить в своей одежде насекомых, а в миске с лапшой и супом – грязь и камушки, о которые легко сломать зубы. Однако он решил не придавать этому значения. Скоро он подберется к тайне покойных родителей, завладеет ею – и тогда сможет в полной мере отомстить кровному врагу своей семьи.

И вот настал день, когда управляющий зашел в своей злобе слишком далеко. Он выловил из бассейнов несколько рыбок и подложил их в миску к Тин-Фу. Во время трапезы господин Дэхай призвал Тин-Фу и повелел развлекать себя забавными рассказами, покуда он сам наслаждается пищей.

Тин-Фу сказал:

– Одна рыба не верила в бессмертие и перерождение душ. Она была так упряма, что не слушала наставления других рыб, которые были старше, опытнее и мясистее, чем она.

– Какая же это была рыбка? – спросил господин Дэхай, поливая рис соусом и заранее посмеиваясь.

– Золотая рыбка, вроде тех, что плавают в прудах посреди садов моего господина, – невозмутимо ответил Тин-Фу. – Она была легкомысленной, потому что у нее вырос длинный прозрачный хвост. Общеизвестно, что рыбки с такими хвостами уподобляются красивым женщинам и становятся чрезвычайно легкомысленными… Об этом можно прочитать в летописях, – добавил он.

– В каких? – удивился господин Дэхай.

– В летописях рыбьих царств, разумеется, – с самым серьезным видом отвечал Тин-Фу. – Итак, наша рыбка не верила в переселение душ и упорствовала в своем убеждении. Наконец, ее выловили из пруда и отправили в кастрюлю с супом. И что же? Плавая среди овощей и вареной лапши, она ворчала: «До чего же отвратительные водоросли в этой проклятой луже!»

Господин Дэхай посмеялся, отодвинув от себя миску, а затем спросил, желая продолжить шутку:

– Откуда же тебе известна эта история?

Мне рассказали ее другие рыбы, – сказал Tин-Фy. – Когда сегодня утром я гулял в садах моего господина.

– Неужели одна из моих рыб попала в суп? – нахмурился господин Дэхай.

– Да, – сказал Тин-Фу, перестав улыбаться. – Кто-то из ваших слуг выловил ее и подсунул мне в миску, даже не сварив хорошенько.

Господин Дэхай вскочил. Лицо его побагровело от ярости.

– Кто это сделал? – спросил он. – Разве не ты сам – любитель лакомиться рыбой?

– Я люблю рыбу в похлебке, но я этого не делал, – сказал Тин-Фу. – Потому что если бы я осмелился употребить в пищу одну из золотых рыбок моего повелителя, я сперва сварил бы ее; а тот, кто подсунул мне бедняжку в похлебку, даже не потрудился этого сделать, так что я съел ее сырой.

– Отвратительно! – закричал господин Дэхай. – Я не желаю больше слушать!… Или… нет. Скажи, кого ты подозреваешь в. совершении этого преступления?

– У меня и в мыслях нет подозревать кого-либо из преданнейших слуг моего господина, – ответил Тин-Фу. – Меня лишь огорчает огорчение моего господина. И я не хочу, чтобы господин считал меня причиной этого.