«Все, что наговорил мне ректор, — вспоминал он в «Майн кампф», — я просто не могу передать. Это было ужасно. Я поклялся всеми святыми, что никогда в жизни не буду больше пить. Я получил дубликат. Мне было так стыдно! Когда я вернулся к «мамочке», она спросила: «Ну и что он вам сказал?» — «Этого я вам не могу сказать, но скажу одно: я никогда в жизни больше не буду пить!» Это был такой урок, что я больше никогда не брал в рот спиртного».

Гитлер сдержал слово и на протяжении всей своей жизни не питал к вину никакого пристрастия. Единственное, что он мог себе позволить, — это кофе или чай с ромом. Равнодушным он остался к табаку и наркотикам. Обладая на редкость здравым рассудком и прекрасно развитым логическим мышлением, Гитлер не имел ни малейшего желания замутить свой разум с помощью табака. И далеко не случайно на дверях его квартиры висела табличка «Курильщиков просят не переступать этого порога».

Что же касается наркотиков, то известный эзотерик и «чернокнижник» Алистер Кроули утверждал, что в процессе обучения Гитлера магии ему приходилось потчевать вождя нацистов мескалином и прочими экзотическими наркотиками. Но, скорее всего, это была ложь, вызванная желанием привлечь к себе внимание и сделать имя на своей близости с великим злодеем. Гитлеру не нужны были никакие искусственные стимуляторы, поскольку его главным наркотиком был вырабатываемый им самим адреналин.

На самом деле это был обыкновенный бронхит, вызванный, как утверждал домашний врач Эдуард Блох, частым курением. Ни о каком уходе из училища не было и речи; единственное, что посоветовал ему врач, — провести несколько недель на деревенском воздухе. Тем не менее возвратившийся в Линц Адольф весьма искусно симулировал перед матерью свою тяжелую болезнь, и та поверила, что здоровье ее сына сильно подорвано и изнурительное обучение в училище может убить его. Да и что ей оставалось еще делать? С каждым днем ее собственное здоровье становилось хуже, и у нее уже не хватало сил даже на споры. Тем более что сын пообещал, и пообещал твердо, «сразу же после выздоровления» подать заявление в Венскую академию художеств.

В ожидании «выздоровления» Адольф зажил жизнью освобожденного от каких бы то ни было обязанностей бездельника из привилегированного сословия. И именно этот отрезок времени он назовет «прекраснейшей порой» своей жизни. Материнских денег он не жалел, и жители Линца с удивлением взирали на новоявленного денди, который с утра до вечера расхаживал по улицам города и беззаботно помахивал тросточкой. Вдоволь нагулявшись, Адольф отправлялся в кафе «Баумгартен», где собиралась городская элита, и с великим знанием дела начинал бесконечные рассуждения об искусстве. С неменьшим наслаждением он поглощал в огромном количестве пирожные и пломбиры, которыми славилось это кафе.

Впервые он услышал музыку Вагнера в 12 лет. Это была опера «Лоэнгрин». «Я, — скажет он позже, — был сразу же очарован. Мое восхищение искусством байрейтского маэстро не знало границ. Снова и снова меня тянуло в театр слушать его оперы». Слова молодого бездельника не расходились с делом, и он не пропускал ни одной оперы великого композитора в Линце, благо денег на лучшие места в театре у него пока хватало.

Великая музыка наводила на размышления, и, по словам известного биографа Гитлера Иоахима Феста, именно под ее воздействием будущий фюрер «культивировал в себе ожидание и самосознание гения». Трудно сказать, так ли это было на самом деле, но уже тогда Гитлер поведал несказанно изумленному услышанным Кубицеку о том, что существующий мир следует «основательно изменить во всех его составных частях». Ну и, само собой разумеется, изменить его надлежало немцам. Как видно, уроки Хагна и Потша не пропали даром, и Адольф хорошо усвоил основные положения ариософии, расцветавшей в те годы буйным цветом в Германии под влиянием известной русской искательницы приключений и оккультистки Елены Петровны Блаватской. В своей знаменитой «Тайной доктрине» она убедительно доказала, что настоящая человечность может быть создана только пятой корневой расой, которая прошла через четвертый космической круг, и ею должна была стать арийская раса.

К счастью для мира, до его изменения дело еще не дошло, и Гитлер ограничился перестройкой Линца. Целыми днями он рисовал бесконечные эскизы зданий театра, феодальных вилл и музеев и замучил Кубицека своим планом строительства моста через Дунай. Но что самое интересное: через 35 лет Гитлер прикажет построить мост через Дунай по своим юношеским эскизам. А в марте 1945 года, когда советские войска стояли у ворот Берлина, Гитлер будет часами заниматься планами перестройки Линца, внося бесконечные поправки.

Скоро все эти рисунки и планы Гитлеру наскучили, как и сам Линц. Он перерос небольшой городок, его дарования требовали более широкого размаха, и в один прекрасный вечер он объявил матери о своем отъезде в Вену, правда, забыв при этом спросить, как на это смотрит сама Клара. Да и зачем? Она давно уже смотрела на все глазами сына…

Получив пусть и формальное, но все же благословение, Адольф целый вечер рассказывал матери о том, как он закончит академию и весь мир узнает о великом художнике Адольфе Гитлере. В Вену «гениальный» сынок увез не только материнское благословение, но и туго набитый кошелек.

Но ничего путного из этой поездки не вышло — Адольф и не подумал поступать ни в какую академию. Предоставленный самому себе, он целыми днями разгуливал по Вене, а вечерами наслаждался операми своего любимого Вагнера. А в академию Адольф решил поступать на будущий год.

Трудиться он вообще ни над чем не хотел и с большим удовольствием продолжал свою богемную жизнь. А когда подошло время экзаменов, сын, к великому удивлению Клары, даже не заговорил о них. И тогда постаревшая на двадцать лет Клара сама настояла на его отъезде в Вену.

Присутствовавший при отъезде Адольфа Кубицек, пораженный болезненным видом матери своего приятеля, только грустно кивнул головой, когда Клара с невыразимой грустью негромко произнесла:

— Адольф, не считаясь ни с чем, пойдет своим путем, словно он один на всем этом свете…

Ни Кубицек, ни сама Клара и не подозревали, насколько она оказалась права в своем пророчестве. А тот, которому было суждено «идти своим путем», даже не заметил ни укоризненного взгляда приятеля, ни слез матери, катившихся по высохшим щекам, ни смертельной тоски в ее глазах. Ему было не до этого. Его ждали Вена и беззаботная жизнь с посещением знаменитых на весь мир музеев и театров и ничегонеделанием.

Сказать, что неудача повергла Адольфа в шок, — значит не сказать ничего Он был просто уничтожен. Однако, несмотря на упадническое настроение, сдаваться не собирался и отправился на свидание с ректором академии профессором Зигфридом Аллеманом. Аллеман был евреем, что и дало Гитлеру повод позже заявить о своеобразном «еврейском» заговоре против талантливого художника.

На самом деле никакого заговора не существовало. Были определенные требования и непробиваемый фон Альт. Что же касается ректора, то он с пониманием отнесся к страданиям Адольфа и, дав достаточно высокую оценку его дарованиям, посоветовал ему заняться той самой архитектурой, к которой он, судя по всему, имел гораздо большую склонность, нежели к живописи.

Адольф покинул ректора с некоторым облегчением и твердым намерением последовать его совету. И все же удар ему был нанесен сильнейший. «Когда мне объявили, — писал в своих воспоминаниях Гитлер, — что я не принят, на меня это подействовало как гром с ясного неба. Удрученный, покинул я прекрасное здание на площади Шиллера и впервые в своей недолгой жизни испытал чувство дисгармонии с самим собой. То, что я теперь услышал из уст ректора относительно моих способностей, сразу как молния осветило мне те внутренние противоречия, которые я полусознательно испытывал и раньше. Только до сих пор я не мог отдать себе ясного отчета, почему и отчего это происходит. Через несколько дней мне и самому стало вполне ясно, что я должен стать архитектором».