Помучался я конечно, с этой животиной. Кони уродские. Пришлось снова оборачиваться. Тут уж, они сами в панике — как Христос по воде, реку перебежали не замочив копыт. Боятся, суки. А там их народ уже встретил, собрались блин, вояки хреновы. Пока собирались, за это время степняки бы в деревне были давно. Ладно, я тут, девки целы, всё в порядке. Коротко рассказал, что и как, успокоил, про коней распорядился. Пора домой. А дома…

А вот дома было совсем не радостно. Проём калитки зиял пустотой, разбитая в щепки, с искорёженным запором валялась во дворе. Двери выбиты в избе, тоже разнесены в хлам, валяются на полу прихожей, перевёрнутая лавка, разная утварь опрокинута…. Бревно какое‑то посреди прохода. Им выбивали, что ли? И злющая Купава с опухшей щекой и разбитой губой, сидевшая в доме с Ивашкой на руках.

— Кто посмел?! — спросил я, чувствуя, как во мне подымается чёрная волна ярости.

— Стражники, — прошипела, до сих пор кипящая эмоциями Купава, — Мы, когда прибежали в деревню, сказали, что степняки за рекой, и ты с ними сражаешься, что помощь нужна. Так воины киевские сразу засобирались уезжать, уроды. Там боярыня ихняя начала бегать, суетиться. Всё торопила — быстрей, да быстрей. Вот они в возок погрузили ихнего главного, потом сюда. Я калитку заперла, так они бревно притащили, выбили, потом двери сломали. Я кинулась Рогнеду защищать, да куда там. Куда мне против воинов, это не мужиков наших палкой гонять. Вон, дали по лицу я и успокоилась. А то ведь и зарубить грозились. А Рогнеду увезли силой, скрутили и связали. Тоже не давалась…

— Суки, — выдохнул я, — Кровью захлебнутся. А я‑то думаю, чего это наши мужики прибежали, а этих металлистов не видно, а оно вон что. Ну, ладно, посчитаемся, воины сраные.

Протянув руки, легко — легко прикоснулся к повреждённой стороне лица Купавы, неожиданно раздался шёпот Крис:

=Инициация способностей к стихии Жизни.

Мою ладонь окутала лёгкая, зелёная дымка. Проведя по лицу Купавы, я увидел, как пропадает красная припухлость, и затягивается разбитая губа. Боже, какое счастье, что эта сраная магия наконец‑то заработала. Вовремя. Не мог спокойно смотреть на повреждённое лицо любимой женщины, всё нутро скручивало от жалости.

— Как приятно, — удивилась Купава, погладив себя по щеке. Прикоснувшись осторожно к губе, продолжила, — И не болит уже. Ты колдунствуешь, что ли Арес?

— Немножко, милая, немножко, — ласково ответил я и уже смелее погладил её и, наклонившись, поцеловал, — Сейчас Коростеню свистну, пусть тут мужиков поставит, а я догоню тех, кто тебя посмел обидеть и накажу.

— Может пусть их, нехай едут? — обеспокоенно отозвалась Купава.

— Ну, уж нет, — зло рассмеялся я, — Ты знаешь сама, я не прощаю тех, кто посмел причинить мне зло. Тронуть мою женщину, это хуже, чем тронуть меня. Я могу и стерпеть, но за свою женщину…. Земля будет гореть там, где попытается укрыться мой враг.

— Тогда, забери Рогнеду, — решительно ответила Купава, — Пусть будет второй женой. А этот князь Киевский, пусть подавится. А Рогнеда хорошая, она сама сказала, что не хочет никуда уезжать. Не в Киев, не домой. Ей у нас понравилось. И ты, и я, и Ивашка наш понравились.

Я задумался на мгновение, просчитывая варианты, потом согласно кивнул головой:

— Хорошо, любимая, как скажешь.

Выскочив из дома, крикнул Коростеня, попросил его выставить пару мужиков, для Купавиного спокойствия возле моего дома, что он тут же и выполнил. Единственно, поинтересовался, не будет ли у деревни проблем, а то вдруг чего… На что я его успокоил, что проблем не будет, если в деревне трепать языками не станут, кому не попадя. А те, за кем я сейчас побегу, уже никому и никогда ничего не скажут. Он только согласно кивнул головой. А что ему ещё оставалось?

Подхватив на спину, свой давно подготовленный всякий случай рюкзак, я выскочил за околицу и углубился в лес. Снял одежду, уложил и надев рюкзак обратно, перекинулся. А теперь — на охоту.

Далеко эта компания не ушла. Как они не гнали, но ушли всего километров на десять от силы, возок косолапый их сильно задерживал. Обогнав, я перекинулся, переоделся, а потом подумал — а зачем? Живыми их оставлять я не собираюсь. Как киношному герою Голливуда, поговорить с ними — типа, какие они все уроды и какой я Дартаньян? А зачем? Всё равно убью, а с мертвецами не о чём разговаривать. Плюнул, снова разделся. Ну, вот, пока возился — едут, спешат смертнички, торопятся. Вышел на дорогу, сел, жду. Ну что, увидели меня, остановились…

А чего замерли, чего боимся? Чего‑то говорят. А, вон что — Дух Леса. Наши им баек порассказали. Ну, ладно, как там в рекламе было? 'Вы всё ещё кипятитесь? Тогда мы идём к вам'.

Конечно, попытка защитится была, всё — так воины, но только неудачная. Все они умерли и очень быстро. Ржали и метались напуганные кони, орали воины, размахивая копьями и мечами, но шансов у них не было. Совсем. Даже просто убежать шансов не было. Гораздо больше хлопот, мне доставило трупы в лес затащить, снять полезные вещи и лошадей переловить. Тут уже мне помогла моя открывшаяся способность эмпатии.

Боярыня с этим индюком надутым, не пустые ехали. Было что с них снять. И золотишко, и побрякушки красивые. А ещё, там сундучок лежал, с золотом и украшениями, я так думаю, это Рогнеды приданное. Сама Рогнеда, во время боя так и провалялась в возке, всё слышала, но ничего не видела. Так что, я спокойно переоделся, и вышел к ней. Развязал, успокоил как мог. На вопрос, а где все, ответил, что нет никого. И что её больше не побеспокоят, некому теперь беспокоить.

Расплакалась, обниматься начала, как‑то оно само собой, перешло в бурное выражение взаимных симпатий. Это всё нервное, но женщинам оно очень на пользу идёт. Не важно, что всё происходило в повозке, среди леса и кругом кровавые пятна и ошмётки тел, ещё не подсохшие и уже обильно покрытые налетевшими насекомыми.

Когда страсти поутихли. Я всё‑таки решил уточнить, что она решила. Вернуться домой, ехать к князю или остаться у нас с Купавой. Ответ был однозначный, ты мне люб — иди ко мне мой сладкий. Пришлось, ещё немного задержаться.

После этого, наконец я смог вырваться из этого сладкого плена и заняться погрузкой. Рогнеда, конечно сильно удивлялась, а чего кони не разбегаются, а куда делись воины, но про воинов вопрос быстро увял, как только вспомнила крики, рычание и рассмотрела пятна крови на земле. Больше вопросов, кто их, каким способом и куда дел — не задавала. Чем мне нравятся женщины этого мира, они менее любопытны и не так назойливы, как в моём времени. Более практичны, что ли? Или просто воспитаны больше доверять и полагаться на мужчин? Мне нравится этот мужской мир.

Через пару часов мы въехали в деревню, выгрузив Рогнеду и сдав её на руки радостной Купаве, я отправился к кузнецу, выгрузить металл. Заодно отдал коней и повозку Коростеню, строго сказал — повозку на дрова. Прямо сейчас. Нечего оставлять лишние следы. Чем позже выплывет в Киеве эта история, тем лучше. Коней местные так изменят, родная мама — кобыла не узнает, а вот повозка приметная. Тут эти повозки, как автомобили в наше время, даже ещё круче, всё‑таки ручная работа. Ну всё, можно отдыхать. Двери и калитку, завтра поправлю. На сегодня хватит впечатлений.

Дома, однако, пришлось заняться растопкой бани, ну и параллельно, готовкой ужина. Мои ненаглядные, решили, что такой мужчина как я, нуждается в ласке, поэтому затеяли женский коварный сговор обольщения и всячески это продемонстрировали. Поэтому, мы слегка ополоснулись, потом я готовил, потом кормил — поил, а потом ещё раз выполнил супружеский долг. Неоднократно и в двойном размере. Рогнеда, насытившаяся ещё заранее, устала быстро, а вот Купава дорвалась, тоже видимо нервное. Пришлось, соответствовать и успокаивать. Поймал себя на мысли, что каким бы моногамным я раньше не был, в этом мире я понял, что лучше женщины в постели — это две женщины в постели. Такая вот, немудрёная мысль родилась. Вот же я кобель. А теперь спать…