Между тем Муртан продолжал:

– Ты, наверное, воображаешь, будто нет ничего роскошней и богаче всех этих драгоценностей, которые я собрал в доме, – он махнул на шкатулки, сундуки, картины и ковры. – Отчасти ты права. Немногие могут похвастаться таким собранием вендийской живописи или кхитайских миниатюр, как я. Но это мелочи по сравнению с подлинным сокровищем, которым я обладаю. Хочешь посмотреть?

Галкарис молча кивнула. Она была слишком потрясена происходящим, особенно после того, как на память для чего-то пришли картины из ее убогого детства. Слишком велик оказался контраст: босоногая, оборванная девчонка с голодными глазами и плоским животом, прилипшим к хребту, – и холеная молодая женщина в шелках, запросто ведущая беседу с образованным, утонченным господином.

Он засмеялся, весело, как мальчишка, и схватил ее за руку.

– Идем, посмотришь на то, что действительно стоит увидеть!

Муртан радовался, точно ребенок, возможности продемонстрировать предмет своей гордости. И кому? Глупой наложнице, которая вряд ли в состоянии оценить вещь по достоинству.

Галкарис, как завороженная, пошла за ним, и скоро они очутились в полутемной комнате с тяжелыми драпировками на окнах и дверных проемах. Несколько глубоких кресел, мягкий ковер на полу и низкий столик дополняли облик комнаты.

Муртан уселся в кресло и махнул девушке:

– Отодвинь шторы, иначе ты ничего не увидишь.

Она послушно подошла к окну и потянула за шнур. В комнату хлынул свет. Взору пораженной Галкарис предстали полки, на которых стояли плетеные корзины. В каждой корзине находилось по нескольку свитков.

О том, что такие вещи существуют, Галкарис знала: на свитках записывают долги, налоги, акты купли-продажи. Когда мать продавала Гристу Галкарис, она тоже имела дело с подобным свитком.

– Здесь записаны все твои рабы? – спросила Галкарис, переводя взгляд с полок и корзин на своего хозяина. – Отсюда ты можешь наблюдать за ними, пока они об этом не подозревают?

Муртан ответил ей непонимающим взглядом, а затем рассмеялся.

– Нет, милая, это книги! Здесь записаны истории.

– Истории? – удивилась она.

– Да, истории. Разве ты никогда не слышала о том, что истории можно записывать?

– Какие истории?

– Любые. Вроде тех, что люди рассказывают друг другу. Впрочем, существуют и иные истории, куда более таинственные и важные. А в некоторых содержится опасное знание… и бывают люди, которые охотятся за этим знанием.

Галкарис жалобно моргала глазами. Она не понимала из речей своего господина почти ничего. Ей только было ясно, что он чрезвычайно увлечен своими свитками – вот и все. Но в чем ценность пергаментом и папирусов и почему ее бесконечно богатый господин считает эти странные предметы настоящими сокровищами – в отличие от драгоценностей и золотой посуды, – этого Галкарис не могла взять в толк.

Однако она никак не показала своего разочарования и терпеливо слушала все, что говорил ей Муртан.

– Посмотри! – Он подошел к одной из корзин и вытащил свиток. Несколько мгновений Муртан любовался изящными письменами, а потом сунул свиток обратно. – Эта документы принадлежали когда-то храму Бела. Я выкупил их, когда они стали слишком ветхими, и жрецы, сделав новые копии, вознамерились избавиться от старых. Считается, что ни у кого, кроме жрецов Бела, нет этих записей. Ну еще бы! Ведь по храмовым законам обветшавшие свитки следовало уничтожить. И так и произошло бы, если бы не я с моими деньгами. Жрец, которому поручили сжечь старые свитки, польстился на кошелек с золотом, и в результате бумаги – у меня. Пожалуй, я сделаю с них копию, а оригинал все-таки сожгу. Опасно держать у себя вещь, похищенную из храма…

Теперь на лице девушки был ужас.

– Ты оскорбил Бела? – пробормотала она. – Но ведь это ужасное святотатство!

– Я никого не оскорблял, – нахмурился Муртан. – Просто объясняю тебе на понятном примере, что рукопись может быть дороже любого ожерелья. Но, кажется, все мои речи пропадают впустую. Ты просто не слушаешь.

– О нет, господин, – взмолилась Галкарис. – Не прогоняй меня и не сердись. Я глуповата, но это и не удивительно: никто даже не пытался научить меня грамоте, мой господин. Женщине нужна не образованность, а привлекательная внешность и готовность ублажить мужчину в любой момент. Этой наукой я владею в совершенстве – ты можешь убедиться, если захочешь…

– Мы в библиотеке, женщина! – рявкнул Муртан. Он беспомощно огляделся по сторонам и затем вновь остановил взгляд на Галкарис. – Ты говоришь об оскорблении богов! Но разве твои речи не оскорбляют это святилище знания, которое я открыл перед тобой?

– Я не знаю… – Галкарис заплакала.

Муртан разволновался. Он терпеть не мог женских слез. В прежние времена, когда он был еще беден и проматывал немногие заработанные им гроши в кабаках, его подружки частенько плакали – то от обиды, то от ревности, то просто по женской глупости, выпив лишнего. И всегда Муртан так терялся, что начинал кричать на них, а одну даже ударил по липу, лишь бы она прекратила источать влагу.

Так было раньше. И в те дни женщина могла ответить ему таким же злым криком, могла обругать его, а то и дать сдачи и тоже хлопнуть по щеке.

Теперь подобное стало для Муртана невозможным.

Одно дело – стукнуть в досаде подружку, равную тебе по положению, и совсем другое – наказать рабыню. Муртан просто не мог себе такого позволить.

Поэтому он заранее дал себе слово, что ни одна женщина не будет при нем плакать. Он просто не станет доводить до слез своих служанок и наложниц, вот и все.

Он будет следить за тем, чтобы они всегда были веселы и довольны. Захотят драгоценностей, нарядов, деликатесов к столу – пожалуйста. Придет им фантазия прогуляться – пусть гуляют. Лишь бы выполняли свою работу по дому, очень необременительную, и оставались постоянно готовыми к разговорам, песням, ласкам.

По мнению Муртана, такой образ жизни мог гарантировать отсутствие слез.

Но он плохо знал женщин. Он ошибался.

Галкарис, к которой он отнесся так хорошо, которой подарил колечко и, желая показать, что совершенно не сердится, отвел в свою святая святых, в библиотеку, – Галкарис заливалась слезами.

– Перестань! – сердито сказал Муртан. – Вытри лицо, немедленно. И никогда больше так не делай. Я хочу, чтобы ты всегда улыбалась. Поняла? Улыбнись. Вот так, хорошо.

Галкарис глубоко вздохнула. Кажется, она начала понимать своего господина. Но теперь он вызывал у нее почти молитвенный восторг. Такой умный, так много всего знает – и при этом столько доброты! Если бы Муртан сейчас вознесся на небеса к другим божествам, пробив для этого головой потолок и крышу, – Галкарис ничуть бы не удивилась.

– Успокоилась? – нервно осведомился Муртан. – Ладно, покажу тебе еще кое-что. Тебе должно поправиться. С картинками.

Он вытащил очередной свиток и развернул его, держа на коленях.

– Гляди.

Перед глазами девушки появились ровные ряды значков – очевидно, букв или иероглифов, которыми записываются слова и цифры (волшебство, не иначе!), – и несколько искусно выполненных миниатюр. Одна изображал женщину с кошачьей головой. Женщина обладала пышными формами, изящными длинными ногами. Ее фигура была облачена в белое длинное платье с множеством складок. Платье оставляло руки обнаженными, и белоснежная ткань подчеркивала поразительно красивый бронзовый оттенок кожи.

Голова кошки была белой, с широко расставленными голубыми глазами с вертикальным зрачком. Пышные усы топорщились, треугольные уши были настороженно подняты.

В руке женщина сжимала изогнутый медный нож. Казалось, она куда-то шла, твердо вознамерившись применить оружие, как только встретится подходящий для этого объект.

– Кто это? – с содроганием спросила девушка.

– Это Баст, богиня-кошка из Стигии, – ответил Муртан. – Много лет назад она охотилась на змей в великом болоте южнее Стикса… Легенд об этом сохранилось очень мало – ведь змей в конце концов победил, и в Стигии царит его культ почти нераздельно. И все же кое-что удается иногда узнать. Например, в этом свитке рассказывается о том, как у богини-кошки родились котята. Она зачала их от солнечного луча, когда бог-солнце проник в ее логово, сделанное на берегу реки из камыша. Хоть богиня и обладает телом человека и головой кошки, она устроила себе гнездо подобно тому, как это делают водоплавающие птицы. Там она, как говорит легенда, и спала в тот день, когда солнце нашло дорогу к ее лону.