Именно в таком вот Доме мне и выпала судьба родиться.

Дом в центре i_002.jpg

Часть первая

1. Аппарат фирмы «Поросенок»

– Обидно сознавать, – сказал папа, устав ругаться, – что двадцать лет своей жизни я исходил из неверных принципов.

Такой переход был мне совершенно непонятен. Десять минут доказывать, что я полное ничтожество, и вдруг – глубокомысленное подведение итогов.

– Ты никогда не задумывался, почему из детей великих родителей не вырастает ничего путного?

– Разве? – я попытался вспомнить хоть факт «за» или «против», но безуспешно. Интересно, это он – «великий родитель»?

– Да-да, именно так. Есть исключения, но они лишь подтверждают правило. Обстановка избранности уничтожает любые, самые прекрасные задатки. Мне казалось, что наследный принц, выросший среди простых людей, не зная, кто он, способен на большее, чем такой же принц, росший королевским сыном.

– Красиво излагаешь, папа, как по-писаному, но какая связь между принцами и твоими неверными принципами? – Я давно так не беседовал с отцом, тем более это было лучше, чем ругаться.

– Я полагал, что тебе полезней расти таким же, как все. Закрывал глаза, что ты не развиваешь своих способностей, думал – наверстаешь. Наконец, я понадеялся на армию, мне казалось, что она вырвет тебя из духовной спячки как… как шоковая терапия. Но ты уже почти неделю дома, а я даже не знаю, о чем с тобой говорить!

– Да говори обо всем, пап. Но при чем здесь наследные принцы? Ты что – король в изгнании?

Отец прошелся по комнате такой мощной тигриной походкой, что мать, сидевшая на диване с журналом в руках, оторвалась от чтения, поежилась и плотнее поджала под себя ноги.

– Я – не король, ты – не принц. Но… Отныне и навсегда. Запомни. Любой принц рядом с тобой – это как детский велосипед рядом с машиной «Формула-1».

– Так уж, – я попытался пошутить сам. В отцовскую шутку мне было не врубиться.

– Да, именно так. Ну, может, не детский, а взрослый велосипед. Но тогда не с «Формулой-1», а с космическим кораблем.

За два года армии я сильно отвык от странностей. А от родителей – тем более. Вчера вечером меня угораздило встретить одноклассника. Мы вспомнили детство золотое, после чего я был приглашен на ночной кинопросмотр (кто-то одолжил моему приятелю на ночь видеомагнитофон и три кассеты). Все попавшиеся по пути телефоны-автоматы были испорчены, они глотали монеты, не соединяя. Я истратил весь запас двушек, так и не предупредив родителей, что не приду ночевать. И вот, вернувшись домой около девяти часов утра, нарвался на неожиданно крупный скандал. Конечно, родители всегда волнуются за детей, даже за таких взрослых, как я, но на этот раз аргументация отца была более чем странной. Во-первых, он почему-то был уверен, что я провел эту ночь с девицей. Во-вторых – ничего страшного, что с девицей, но почему где-то, а не дома, где у меня есть прекрасная отдельная комната? В-третьих, почему я вру (это про видео) и упорствую во лжи? Ну, а в-четвертых, если уж я говорю правду, то я вообще полное ничтожество, потому что мужчину в моем возрасте по ночам должны интересовать женщины, а не дурацкие фильмы, которые не стоят украденного у сна времени. Такая вот критика.

Все мои возражения были бесполезны. Я с трудом мог вставить пару слов. Папе хотелось выговориться, он готовил этот ругательный монолог года два, на тот случай, если я вернусь из армии таким же олухом, как ушел. И все можно было бы списать на банальный конфликт типа «отцы и дети», вот только два момента… Первый – пренебрежительное сравнение принцев со мной. Второй – необычная демонстрация отцом физической силы. Ругаясь, он упомянул мою хлипкость. Я не выдержал и сослался на наследственность: каким, мол, уродился, таким и расту. «Ах, значит, я виноват?!» – взревел отец. Невысокий, коренастый, он стремительно шагнул вперед, правой рукой крепко сгреб меня за модную «вареную» куртку и легко поднял в воздух. Мать на диване только тихо взвизгнула. Таких подвигов я от папани не ожидал.

– Итак, – отец словно подвел черту своим словам про космический корабль и начал новую тему, – будем работать с тем, что имеем. Ну-ка, вспомни, что ты смотрел ночью?

– Названия я подзабыл, все-таки четыре фильма. Но там актер очень знаменитый играет: Чарльз Бронсон. И везде он всех вырубает. В одном фильме за дочку с женой мстит, в другом – за каким-то палачом охотиться. В третьем… что-то старинное. Железная дорога, индейцы…

– Ясно, ясно, – перебил отец, – старье это все. А какой аппарат у твоего друга?

– «Панасоник».

– Как-как? – переспросил отец. – Поросенок?

Я аж взвился. И это мой отец. «Король в изгнании». Человек, владеющий иностранными языками, читающий зарубежные журналы. Не знать такой знаменитой фирмы!

– Ну, папа, ты даешь…

– Ничего я не даю. Уже и пошутить нельзя. Барахло эти ваши «Панасоники», не люблю я их. Ширпотреб.

– Ты не любишь? А много тебе их встречать пришлось?

– Почти все модели. Как только новая появится, я ее обкатываю. Что-то они изображение слишком зернистое дают. Или это предубеждение?

У меня начала отвисать челюсть. Ай да папаша! Когда это он их «обкатывает» и где? А может, у него тихое помешательство? «Болезненное фантазирование» или что-то вроде.

– Ну-ка, ребятишки, – отец обратился ко мне с матерью, – давайте-ка выйдем из комнаты.

Не знаю, что думала мать, но я вышел в коридор недоумевая. Отец тоже вышел, закрыл дверь в комнату и секунд через десять распахнул ее театральным жестом.

– Прошу!

Я вошел. Отец за мной.

– …! – Он сказал что-то совершенно непонятное, но больше всего напоминающее иностранное ругательство.

Я оглянулся. На отце, можно сказать, не было лица. Словно по комнате бегал живой поросенок и даже не в одиночестве. Но ничего ведь не произошло! Комната как комната.

– Ты что, пап?

– Т-ты ничего не делал? – Отец задал вопрос с оттенком недоумения, словно не верил сам себе.

– Ничего. А что я должен был делать? Ты сказал – я вышел, потом зашел. Дел-то – в комнату входить.

– Да-а-а, – отец потер щетину на подбородке, – в добрую старую привычную комнату. Возможно и такое. Тогда – силен бродяга, отца родного пересилил, детка. Не зря я тебя в невинности держал.

Только я начал обижаться за «невинность» (откуда ему что-то про мою личную жизнь известно?), как отец продолжил свои эксперименты.

– Стань так вот, – скомандовал он мне, – смотри на входную дверь, так… минуточку…

Он отошел, послышался звук открывающейся двери.

– Пожалуйста! Можешь оглянуться.

Я оглянулся. Да, на этот раз папаня меня удивил. Он открыл дверь, о существовании которой я никогда и не подозревал. Фактически это был кусок стены… нет, все-таки потайная дверь, замаскированная обоями.

– Что стоишь? Проходи.

Я оглянулся. Мать безмятежно сидела на диване и читала журнал. Словно мне старый, давно надоевший фокус показывают.

Потайная дверь скрывала не маленький закуток и не жалкую кладовку. Я вошел в огромную светлую комнату, словно скопированную из фильма о роскошной жизни миллионеров. Какие-то невысокие мягкие диванчики замысловатых форм, эфемерные столики, картины (в основном абстрактные) на стенах. Одна из картин меня поразила. Половина человеческого лица на ней было умело смонтирована с половиной собачьей морды. При этом переход был настолько плавен…

– Не туда смотришь, – вмешался отец. – Иди сюда.

Я подошел к окну. За стеклом вместо щербатой серой стены соседнего дома открывался вид метров эдак с пятидесяти. Пейзаж включал в себя некоторое количество очень высоких домов, можно даже сказать – небоскребов, а также здания поменьше. В любом случае – не родная ленинградская архитектура. Избежать удивления мне помогла случайная догадка.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: