Поиск
ИДЕАЛЬНЫЙ ПУБЛИЦИСТ
Он выступить готов бесстрашно против многих
Убогих,
Во всем подвластен он своей второй натуре —
Цензуре.
Он будет обличать, греметь под стать набату —
За плату;
Он возмутится вслух порядками дурными —
Чужими,
И тем, что весь парод придавлен тяжким горем
За морем.
Про бедствия всех стран расскажет он, минуя
Родную,
Советы он дает, чтоб наживался пуще
Имущий.
Он хочет, чтоб народ учился — до кончины
Гнуть спины.
Он жаждет, чтоб и пан осваивал культуру —
Драл шкуру.
Он не способен лгать и взятки брать, поверьте,
По смерти.
1891
ОСИП МАКОВЕЙ (1867–1925)
ВЫШЕ ТУЧ
Выше туч, мой брат! Иди все выше!
В горы из-под этой ветхой крыши!
Тихо там, в заоблачном просторе,
Не дошло туда людское горе.
Не тревожат чары там весною,
Ветер лишь да тучи пеленою.
Но студеный горный, снег сыпучий
Лучше, чем в долинах град и тучи.
Лучше зимний холод на вершинах,
Чем весна без радости в долинах.
Там, где мир нагорный — твой учитель,
Сам ты свой судья и утешитель!
ДУМКА
Мне кажется, что я не жил,
А жить все только собирался,
Чего-то ждал, искал, тужил,
Служить чему-то обещался —
А молодость и промелькнула
И, жизни не видав, заснула.
Вот день, ненастный, как всегда.
Я грустно панихиду правлю:
«Прощайте, юные года!
Я не хулю вас и не славлю:
Вас из могилы не добуду,
Уже я молодым не буду».
И все ж, тоскуя, вижу я
Не мертвой молодость, а сонной:
Еще не время для нытья,
Не время песне похоронной!
Мы поживем! Послужим людям!
Искать и ждать чего-то будем!
ЭЛЕГИЯ
Когда умрем и зарастем цветами,
То в памяти мы оживем не раз,
Покамест рядом с нашими костями
Все не заснут, кто только помнил нас.
И уж последней смертью будет эта,
И даже прах наш ветром разнесет.
Придет весна, пора любви и света,
А нас никто нигде не назовет…
Лишь девушка, полуденной порою
Бродя одна, зайдет в притихший бор
И вдруг сожмется сердце молодое,
И затуманится слезами взор.
Она услышит нас, увидит зримо,
Как сон, как отзвук повести былой,
И, опустив глаза, вздохнет, томима
Властительною сказкою лесной.
КАМЕННЫЙ ВЕК
Сущность каменного века
Досконально изучив,
Вижу: лезет мой прапрадед
Сквозь чащобу, еле жив.
Волочет оленью тушу,
Так что пот с него течет:
Солнце клонится к закату,
Но по-прежнему печет.
У пещеры сбросил тушу,
Кличет: «Эй, жена! Смотри!
Дай-ка мне поесть жаркого,
А зверюгу забери!»
Но прабабка молвит тихо:
«У меня жаркого нет,
На, поешь сырого мяса —
Было нынче на обед…»
Разъярился мой прапрадед:
«Что ты, стерва, мне плетешь?
Убирайся из пещеры,
Изобью, коль не уйдешь.
День-деньской лесами рыщу,
Как последний идиот,
А она сырое мясо
Мне на ужин подает!»
А прабабка испугалась,
Говорит: «Погас костер!
Терла палочки я, терла —
Не затлелись до сих пор!»
Он хватает нож кремневый:
«Уходи, старуха, прочь!»
Отхватил оленью ляжку,
Ест сырую, хоть не в мочь.
Тут прабабка зарыдала,
Слезы капают на грудь:
«Каждый день готовь жаркое,
А поди огня добудь!»
Не печалься так, бабуся!
Это, право, ерунда!
Скоро ты огонь добудешь,
И пройдет твоя беда.
Горше будет твоим детям
С электричеством в ладу:
Будет им огня довольно,
А жаркое — раз в году.
АГАФАНГЕЛ КРЫМСКИЙ (1871–1942)
ОДИНОКИЙ НА ЧУЖБИНЕ
(Отрывок)
От арабских фолиантов
На мгновенье отрываюсь,
И в окне моем я вижу:
Сад раскинулся, сверкая.
Отведу глаза от книги —
Под окном растут бананы,
Шелестят листвою пальмы,
Мирты, фиги и платаны.
Я акацией любуюсь
И маслиной серебристой,
Миндалем светло-зеленым,
Кедром стройным и смолистым.
Ближе подойду к окну я —
Пахнут розы, базилики,
Туберозы и фиалки,
Ароматные гвоздики.
Только вдруг тоска змею
Вокруг сердца обернется:
Сам не знаю, грусть откуда
И куда же сердце рвется?
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: