Поиск
1916
ИЗ МОЛДАВСКИХ ПОЭТОВ
КОНСТАНТИН СТАМАТИ(1786–1869)
ЧЕСТНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Не надо мне процветанья имущего гордеца,
Который живет в достатке с тех пор, как открыл глаза,
Ведь я — как листва сухая, гонимая без конца
Куда-то, по воле рока, куда унесет гроза.
Ищу я, ищу я друга, который мне даст покой,
Но близкой души не встретишь, не сыщешь ее нигде,
И нет, увы, утешенья в жестокой толпе людской,
А только врагов злорадство, радующихся беде.
И вот ничего мне люди не дарят и не сулят,
Ведь честному жить несладко с негнущейся головой:
Толкуют, что он в пустыне находит душевный лад, —
Скажу, что он лишь в могиле покой обретает свой.
БЕДНЫЙ ЮНОША И БАРЫШНЯ
Я бы хотел, Елена, чтоб ты таила это —
Что я любим тобою; ведь я бы счастлив был
Таким бесценным даром в мальчишеские лета,
Когда молчит рассудок и властен сердца пыл.
Хочу я, чтобы счастью все дни мои служили —
Так некогда трудился Иаков для Рахили.
Я бы хотел, Елена, чтоб бедною была ты,
Чтоб жизнь в довольстве, в неге была добыта мной:
Из мрамора чертоги, роскошные палаты
С одеждой дорогою, мехами и казной,
Чтоб жемчуга, как зубы, улыбкою сияли,
Очам твоим равнялись сапфиры и эмали.
Я бы хотел, Елена, чтоб не такой красивой
Была ты — чтоб я выбрал, что мне милей в тебе:
Твои душа и сердце налиты кроткой силой,
Они-то неизменны в изменчивой судьбе.
Но слишком хороша ты, не будешь ты иною…
О, сможешь ли, дочь неба, моею быть женою?
СИНИЕ ГЛАЗА
Я видал сиянье слез из синих глаз,
Как алмазы — слезы на твоих щеках
Или как росинки в предрассветный час
На фиалках юных, на легких лепестках.
Смеху и улыбке, нежной плоти рта
Нипочем и жемчуг и рубин смутить,
Синих глаз лучистых блеск и теплота
Вмиг меня умеют к жизни возвратить.
Я, как туча в ярком солнечном луче,
Золотом по мраку весело свечусь,
И душа, привыкшая быть в параличе,
Снова оживает, забывая грусть.
Синих глаз сиянье разгоняет ночь,
Скорбь, тоска и муки отлетают прочь.
СКОРБЬ
Куда мне деваться от скорби большой?
Супругу любимую, смерть, отняла ты,
Я навзничь повергнут с разбитой душой,
Больной, обессиленный ядом утраты.
Не выразить горе ничем и никак,
И в горле моем застревают рыданья,
И сердце болит, и неровен мой шаг,
И грудь переполнили стоны страданья.
Лишь смерти дано бессердечно пресечь
Обеты супружества, верные клятвы,
Огонь поцелуев и нежную речь —
И ныне они, как она, безвозвратны.
Былого блаженства счастливые дни
Расстались, как тени мелькнувшие, с нами,
Жила наша радость мгновенья одни —
Ее я теперь искупаю слезами.
Так я средь людей, неутешный, живу;
Но, друг мой, с тобой я мечтами моими,
Всечасно с тобою — во сне, наяву
Твое повторяю любимое имя.
Порою мне кажется: вижу тебя
И слышу знакомый твой шаг в отдаленье,
Зову и молю — но, безмолвно скорбя,
Глядишь ты, не в силах продолжить движенье.
Ко мне не идешь ты! Забыто ль тобой,
Что были тебе колыбелью объятья?
Забыты ли говор и шепот ночной
И ласки, что мог принимать и давать я?
И если все будет и далее так
И сил недостанет скитаться по свету,
Я лягу под землю, в таинственный мрак,
И вырежут надпись надгробную эту:
«Здесь, в этой могиле, вдовец погребен,
Что умер, все силы от скорби теряя,
И слово последнее вымолвил он:
«Супруга моя, одинок без тебя я!»
ГЕОРГЕ АСАКИ (1788–1869)
ОБЕЗЬЯНА НА МАСКАРАДЕ
Жил философ в царстве некой,
Одинокий, как паук,
Слыл он мудрым человеком,
Знал он тайны всех наук.
И свой собственный музей
Он собрал с планеты всей.
Раковины, камни, перья —
Все предметы охватил.
Под картиной Рафаэля
Дремлет нильский крокодил.
И каких только чудес
Не перебывало здесь!
Пополнял он днем и ночью
Свой паноптикум всерьез.
В общем, говоря короче,
Обезьяну он привез.
Обезьяну — как ни странно, —
Скажем без обиняков,
Он привез орангутанга
С африканских берегов.
Поселил — живи, дыши…
И не чаял в нем души.
День за днем, от мира спрятан,
Он, не слыша ничего,
Над старинным фолиантом
Хмурил бледное чело.
И, завален, увлеченный,
Манускриптами по грудь,
Мог лишь вечером ученый
Час-другой передохнуть.
С обезьяною, шутя,
Забавлялся, как дитя.
Как-то раз о маскараде
Кто-то мудрецу сказал,
И мудрец, забавы ради,
Обезьяне заказал
Пышный праздничный костюм
(И взбрело ж ему на ум!),
Самый яркий, самый модный —
Чтоб не выглядеть смешно,
В полном блеске, с позолотой,
Красочное домино!
И достал еще старик
Важный, с буклями, парик.
Все на совесть, без изъяна,
Подобрал он, шутке рад.
Как принцессу, обезьяну
Разодел на маскарад.
Маску выбрал
И, как в сказке,
В туфли бальные обул.
И перчатки, без опаски,
Ей на пальцы натянул.
Мордочка, как кабачок,
Скрылась в маске. И молчок!
Обеспечен, честь по чести,
Пышный выход — в высший свет,
И, с присущим ей кокетством,
К носу поднося лорнет,
Вся, как облако, бела —
Обезьяна в зал вплыла…
Старец медленно под ручку
С ней идет, народу — страсть!..
Гомон, давка и толкучка,
Негде яблоку упасть.
Рев оркестра, бубнов гром.
Каждый лезет напролом.
Музыка. Цыгане. Танцы.
Аферисты, иностранцы.
Желторотые юнцы
И степенные отцы.
Ведьмы — вровень с молодыми —
Томно держат веера.
Вздор бредовый — по-латыни —
Изрекают доктора.
Высший свет и полусвет,
И кого здесь только нет!
Дама, что на все готова,
Скромно опускает взгляд.
Исполняет роль немого
Говорливый адвокат.
И мои герои тут,
В пестрой сутолке идут.
Их толкают справа, слева,
Пятятся на их пути.
Обезьяна королевой
Выступает впереди.
И уже и тут и там
Слух ползет по их пятам.
И глядят уже с опаской,
С уважением, всерьез…
Кто скрывается под маской? —
Вот мучительный вопрос,
Интригует чрезвычайно:
Что же под собой таит
Столь сановное молчанье
И величественный вид?
Шепчут вслед,
Прищуря глазки,
Всех маститых перебрав:
Знаете, кто в этой маске?
Это — иностранный граф…
Бросьте, то английский лорд
Так величественно горд…
Вот те крест, сомненья нету
Кардинал… Проездом в Рим…
Я скажу вам по секрету,
То китайский мандарин!.. —
Сборище новинке радо.
Всем знаком и взгляд и рот.
Кто — венгерского магната,
Кто — микадо
Узнает…
Дамы ахают и тают,
Множа громкую молву.
Все мартышке угождают,
Назначают
Рандеву.
По причине бенефиса
Дарит ей билет актриса,
Меценат зовет на пир.
Векселей сулит банкир.
И сует рецепт особый
Друг-аптекарь, тут как тут…
В общем, важную персону
Все, без исключенья, чтут.
Ух, в каком она почете!
Все чины, за рядом ряд,
На протекцию в расчете,
Перед нею лебезят…
И небрежно, свысока
Оттирают старика…
И тогда —
Решив в отместку
Тайны больше не беречь,
Снял он с обезьяны маску
И сказал такую речь:
— О безмозглые бараны,
О слепое дурачье!
Вы всему чужому рады,
Презирая все свое.
Ну-ка, посмотрите сами —
Вот пример перед глазами!
Вот чему спешили разом
Вы поклоны принести.
А достоинство и разум
Здесь, как видно, не в чести.
Вам, что пресмыкались рьяно,
Правда, видно, не нужна.
Будь хоть черт, хоть обезьяна,
Лишь бы — мантия пышна!
А невежество хранит
Гордо-молчаливый вид,
И глупцы — во все века —
Пышно рядятся в шелка…
Замер зал. И тихо стало.
Гасла за свечой свеча.
Лишь мартышка приседала,
До упаду хохоча.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: