Для романтизма первой половины XIX века характерна прежде всего постановка проблемы личной свободы и свободы родины. Первая рождает интимную лирику, с ее углубленным, философским показом мира внутренних переживаний, вторая — гражданский пафос, часто трагически окрашенный.
Наиболее ярким представителем этого романтизма является Николоз Бараташвили. Для его лирики характерна углубленная сосредоточенность на своем личном мире как вместилище общезначимых представлений. Даже любовь понимается поэтом не иначе, «как растущая от встречи к встрече нечеловеческая красота», а в воспевание родины Н. Бараташвили привносит личный момент, момент трагической судьбы и рока. Частная судьба становится зеркальным изображением судьбы родины, именно поэтому подобное изображение, будучи глубоко лирическим и трагическим, становится всеобщим и исторически оптимистическим.
В этом смысле судьба родины предстает как народная судьба. Этот аспект народности особенно ярко воплощен в поэзии Тараса Шевченко, в которой на первом плане выступает судьба народная, в то время как сам образ лирического героя несколько приглушен народным гневом и скорбью. Вот эта взаимосвязь и взаимозаменяемость образов-идеей национальной природы, истории, свободы, судьбы являются громадным художественным достижением национальных литератур. Именно это и позволяло разноязычным поэтам на всех уровнях изображения жизни быть и национальными и современными — и с точки зрения эстетической, и с точки зрения общественной.
У Майрониса, например, — это движение от истории к современности, к самопознанию:
У Лидии Койдулы — от личного переживания к осознанию своей исторической связи с родиной.
Ярко выраженная идея народности приближала романтизм к реализму, во всяком случае, служила ему основой и почвой, в отличие от пост-романтических явлений в европейской поэзии, связанных с Парнасом, символизмом, декадентством.
В этом смысле романтизм в национальных литературах XIX века все-таки отличен от романтических явлений европейских литератур, поскольку он исходил не из идеи индивидуализма, а из представлений гражданственности, социального прогресса и национальной свободы. Именно поэтому — чем более гражданственнее была такая поэзия, тем более реалистичнее было ее звучание, что и становится общепринятым образцом у шестидесятников — у И. Чавчавадзе, А. Церетели, М. Налбандяна, Н. Некрасова, творчество которых органически сочетает и общественный пафос, и народность.
Эти начала художественно неразделимы, например, в некрасовском поэтическом мире. И Ф. М. Достоевский специально подчеркнул это, назвав Н. А. Некрасова — наиболее яркого представителя этого направления — «Народным поэтом».
Но здесь прежде всего важно видеть специфику развития национальных литератур. Так, для эстонской, латышской, литовской литератур характерны интеллектуалистские и реалистические тенденции, для белорусской и еврейской лирико-реалистические — Тётка, М. Богданович, Я. Лучина, Шолом-Алейхем…
Национальная идея обладала на первых этапах освободительного движения XIX века общественным, гражданским содержанием. Она не позволяла идти слишком далеко в художественном расчленении национальной жизни, стремясь, напротив, к целостному охвату и пониманию мира и человека.
B некоторых литературах поэтому, в частности в армянской и украинской, гражданственность и народность некрасовского типа объединялась с целостным воспроизведением национального бытия на уровне художественно-гармонической завершенности и национального классического стиля, то есть с типологической точки зрения — с пушкинской задачей. Видимо, Тараса Шевченко и особенно Оваиеса Туманяна мы можем отнести к такого рода поэтам.
Ф. М. Достоевский назвал музу Н. А. Некрасова — «раненым сердцем». Подобный образ поэта был весьма близок многим литературам XIX века, в которых понятия «национальной скорби», «раненого сердца» означали меру и народности и гражданственности.
Разве поэзия Тараса Шевченко и Ованеса Туманяна, Акакия Церетели и Янки Купалы, как и многих других, не создает кроме образа поэта-борца, призывающего «глаголом жечь сердца людей», еще и образ «раненого сердца»? И хотя по отношению к вышеназванным поэтам мы часто применяем эту строку из пушкинского «Пророка», дабы справедливо подчеркнуть их гражданственность, все-таки образ «раненого сердца», будучи более народным и лирическим, может быть здесь более уместен, тем более что этот образ вовсе не принижает поэтов, как поэтов гражданских, выразителей мыслей и чаяний народных.
Симон Чиковани в своем эссе о А. Церетели и Н. Бараташвили сравнил этих двух великих поэтов именно в этом плане: «Для поэзии Н. Бараташвили характерны напряженность поэтической мысли, драматизм и в какой-то мере сомнения, а в творчество Акакия Церетели главное — непосредственное выражение чувств и главным образом — чувств, связанных с родиной. Лирическая песнь его выразила натуру грузина, мелодию его души. В поэзии Акакия Церетели с изумляющей живостью и естественностью отразились народные думы и наделеды. Народная поэзия до конца жизни была для него неиссякаемым источником поэтического вдохновения. Лирические образы поэта были так близки и понятны народу, что глубоко проникли в его духовный мир и казались созданными самим пародом».
Акакия Церетели назвали «Соловьем Грузии», «Певцом-проповедником», так же как Лидию Койдулу — замечательную эстонскую поэтессу — «Соловьем Эстонии»…
Патриотизм и демократизм, образы родины, ее исторического прошлого, представителей трудового народа и особенно образ женщины — труженицы, матери, любовь к родной природе и родному языку, стремление постичь народный, национальный характер, его психологию и быт, выступление в защиту устного поэтического творчества и против ходульно романтической идеализации народной жизни имели и художественное и политическое значение, поскольку означали не только укрепление позиций реализма, но и антикрепостнических, гражданственных тенденций в литературе и в национальном сознании, активизируя его до уровня общественно-социального мировоззрения.
Многие писатели этого периода, развивавшие реалистические традиции, были политическими и идеологическими борцами — И. Чавчавадзе, М. Налбандян, И. Франко, Л. Украинка, Я. Райнис, К. Хетагуров, М. А. Сабир и другие. Народность и активная общественная позиция вела к созданию нового художественного качества реализма, к новым эстетическим открытиям. Приближение литературы к народной жизни, преисполненность революционными, патриотическими, гуманистическими идеями создали тот тип «русского реализма» XIX века, который стал всеобщим достоянием и завоеванием многих наших литератур.
Сам тип «жизненного реализма» (если использовать слова Н. А. Добролюбова о Н. А. Некрасове) оказался чрезвычайно близким многим писателям — от Украины до Армении, от Латвии до Грузии. Эта реалистическая традиция утверждала народную жизнь как социально-обусловленное существование масс, она не только констатировала историческое развитие, но всегда искала возможность активного воздействия на действительность.
Реалистическая поэзия стремилась показать трудный рост человека из народа, она, по существу, создала новый тип художественного мышления, органично воспринявшего национальные традиции и идеи передовой мысли эпохи. Как следствие этой позиции явилось синтетическое изображение мира, неприятие индивидуализма, антигуманизма и «разорванного» изображения жизни, которые становились все более преобладающими в европейских литературах.