– С трудом. – Лицо его исказила гримаса, пока он пытался сменить положение.

Холмс присел рядом со мной.

– Грегсон, мы должны оставить вас тут, пока не разберемся с двумя другими сообщниками.

– Разумеется. У меня есть оружие, и, если что, мимо меня никто не пройдет.

Мы не успели произнести ни слова в ответ, поскольку наше внимание отвлек неожиданно раздавшийся за нашими спинами звук. Обернувшись, я успел заметить две изготовившиеся к прыжку тени. Клетчатая Кепка замахнулся, чтобы пнуть стоявшего на коленях Холмса, но мой друг с редкостной ловкостью отскочил в сторону и схватил нападавшего за ногу. Последовавший далее резкий рывок сбросил бандита вниз по лестнице, куда тот и полетел головой вперед.

А в это время Грегсон, лежавший спиной к стене, успел выстрелить во второго нападавшего. Тот дернулся от удара пули, схватился за грудь и замертво упал на пол.

Клетчатая Кепка быстро пришел в себя после падения и бросился наутек.

– Он не должен добраться до мальчика, – крикнул Холмс, метнувшись вниз по лестнице. Я последовал за ним.

Клетчатая Кепка добежал до двери в подвал, развернулся и принялся палить в нас из пистолета, не давая себе особого труда прицелиться. Мы прижались к стене, и этого промедления оказалось достаточно, чтобы он в один прыжок оказался возле двери и захлопнул ее за собой. Холмс мощнейшим рывком кинулся к двери, чтобы не дать ее запереть изнутри. Удар в дверь оказался такой силы, что та распахнулась, сбив с ног стоявшего позади нее бандита. С грохотом полетел он вниз, по ступеням, и, лишь чудом ухватившись за перила, смог подняться на ноги.

Оказавшись на подвальном полу, он поймал равновесие и обвел все вокруг взглядом, перед тем как поднять пистолет. Вот только целился он не в Холмса и не в меня. Дуло его пистолета было направлено на маленькую фигурку, скорчившуюся на подобии кровати в дальнем углу подвала. Пистолет Холмса издал хлопок, Клетчатая Кепка перевел свой удивленный взгляд на нас и осел на пол.

Я подошел к нему ближе и в тусклом сером свете увидел, что бандит уже мертв.

– Ну что ж, – тихо сказал я, – полковник Сапт отмщен.

Холмс ничего не ответил и бросился к месту, где лежала неподвижная фигура мальчика. Встав рядом с ним на колени, мой друг повернул лицо ребенка к свету. Оно было бледным, а мягкие черты лица портил кровавый синяк на правой скуле. Веки подрагивали, но глаза так и оставались закрытыми.

– Его напоили каким-то наркотиком? Что скажете, Уотсон?

Я проверил пульс мальчика, приподнял веко и вгляделся в зрачок.

– Да, – согласился я наконец. – Сильное успокоительное. К счастью, ничего серьезного.

– Хвала Небесам! – Холмс оглянулся на труп Клетчатой Кепки. – Без убийства обойтись не удалось, – тихо закончил он, обращаясь больше к самому себе. Помолчав немного, он повернулся ко мне с озабоченным выражением на лице: – Мальчика-то мы спасли, Уотсон, вот только не осталось никого, кто мог бы дать нам ту информацию, которая необходима для дальнейших поисков. Теперь мы остались совершенно одни наедине с этим крайне запутанным делом.

Глава седьмая

Воссоединение семьи

Рядом с таким выдающимся сыщиком, как Шерлок Холмс, жизнь никогда не была скучной, а уж если мой друг и я приступали к раскрытию дела, то я испытывал такое обострение чувств, такой невообразимый подъем, что иногда мне казалось, будто моя жизнь переходит в некое иное измерение. Все вокруг казалось нереальным, но разум становился как никогда ясным, а мысли – четкими и отточенными. Странно, что никогда ранее я не описывал этого своего ощущения, когда рассказывал о приключениях, которые выпали на нашу с Холмсом долю. Именно эта особенность моих повествований, которую Холмс охарактеризовал как «романтическая атмосфера», и заставляла его насмехаться над моими литературными усилиями.

Как-то раз он был крайне суров в своей критике.

– Вы опустили то, что имело потенциал стать курсом лекций, до уровня сказок на ночь. Возможно, ошибочным стало ваше стремление насытить красками и живостью каждое из описаний, вместо того чтобы уделить должное внимание чистейшей логике, прослеживающей связь между причиной и следствием. Собственно, она и есть единственный достойный упоминания факт.

Та пресловутая «чистейшая логика», или raison d’etre всего происходящего, имела такое значение для моего друга, что зачастую он оказывался неспособным заметить катастрофические последствия своих расследований.

Это не я привносил «краски и живость» в события – они и так были полны ими. Шерлок Холмс был интеллектуалом, и его ум жил этими расследованиями. Он не чувствовал усиления пульса жизни во время расследования нового дела. Я же так живо ощутил эту пульсацию во время Хентзосского дела, что она не повторялась с такой силой более никогда. После ночной гонки в кэбе к отелю «Чаринг-Кросс» события стали развиваться стремительно. И теперь, перебирая в памяти те события и пребывая в спокойствии и ясном рассудке, я ощущаю трепет восторга, смешанного со страхом перед опасностью.

Уже через несколько часов после драматических событий, развернувшихся в уединенной вилле на Ист-Энд, я и Холмс уже сидели в своей уютной квартире на Бейкер-стрит. Инспектора Грегсона отвезли в полицейский госпиталь, а три трупа – в полицейский морг. Мальчика перевезли к нам на Бейкер-стрит. Холмсу удалось убедить Грегсона оставить ребенка на время с нами, а инспектор был слишком слаб, чтобы вразумительно возразить против этого. И мальчугана доверили заботливому уходу миссис Хадсон, которая устроила ему постель в своей маленькой гостиной на первом этаже.

Когда мы вернулись, я попытался немного отдохнуть, чтобы восстановить силы после бессонной ночи и приключений. Холмс же не проявлял ни малейших признаков усталости. Напротив, он тут же принялся за дела: стал тщательнейшим образом рассматривать с помощью увеличительного стекла и микроскопа одежду мальчика и вещи, взятые им с места убийства полковника Сапта, отправил несколько телеграмм, просмотрел Книгу пэров Берка и расписание «Томас Кук континенталь», удовлетворенно похмыкивая в процессе и поглядывая на карту Европы. Мне по-прежнему не давали покоя некоторые детали произошедших с нами событий, но я слишком хорошо знал своего друга, чтобы сейчас беспокоить его своими расспросами.

Только около десяти утра, плотно позавтракав, Холмс устроился в кресле возле камина и раскурил трубку.

– Если все сложится благоприятно, – произнес он, вытягивая длинные ноги перед огнем, – то к полудню мы проясним часть оставшихся неясными для нас вопросов. А пока есть пара минут, чтобы отдохнуть и насладиться трубкой.

И, не произнеся больше ни слова, он откинулся на спинку кресла, зажав трубку в губах и мечтательно глядя куда-то в потолок. Голубоватый дымок кольцами поднимался вверх. Так он и сидел, молчаливый и неподвижный, а утренний свет скользил по его четко очерченному лицу и носу с горбинкой. Я задремал, и меня разбудил тихий стук в дверь и появление нашей хозяйки.

– Мальчик приходит в себя, мистер Холмс. Взглянули бы вы на него вместе с доктором Уотсоном.

Она проводила нас в свою уютную гостиную, где на софе, укрытый несколькими пледами, лежал спасенный мальчик. Это был крепкий малыш лет десяти, с правильными чертами лица и копной каштановых волос. Он только начал приходить в себя, и его веки трепетали, пока он пытался вернуться в сознание.

– Это ваша епархия, Уотсон, – сказал Холмс, отходя в сторону и предоставляя мальчика мне.

– Его пульс становится ровнее, – вскоре смог констатировать я. – Если сейчас напоить его черным кофе, то это ускорит его пробуждение.

– Я позабочусь об этом, доктор, – тут же отозвалась миссис Хадсон. – Давненько я не ухаживала за детьми.

Холмс широко усмехнулся:

– Боюсь, что к списку ваших прочих добродетелей придется добавить и ангельски доброе сердце. Я думаю, Уотсон, мы вполне можем доверить мальчика усердной заботе нашей миссис Хадсон. Более того, боюсь, мы будем только мешаться у нее под ногами.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: