Девица легла на кушетку, поджав коленки. Когда старуха раскладывала на нестроганом деревянном столе какие-то адские инструменты, я спрыгнул с подоконника и свернул ей шею.

Потом подошел к девице. Она не была похожа на гулящую, их запах я знаю. На ней была скромная и чистая одежда, черные волосы заплетены в косы. От испуга она потеряла голос и только смотрела на меня широко распахнутыми голубыми глазами, чуть ли не вылезающими за пределы узкого и бледного лица.

- Дура, - сказал я и одернул ее юбку. - Ты наверняка католичка, а сама хотела убить жизнь. Даже две. Может, ты считаешь себя равной Богу? Моргни, если понимаешь хоть что-то из того, что я говорю.

Она слегка оклемалась и обхватила колени руками, прячась за ними, как улитка в ракушке. Труп старухи валялся рядом горой грязного тряпья.

В каморке было темновато, и мои глаза горели, как у кошки. Девушка слабо подняла руку и несколько раз перекрестилась.

- Продолжай в том же духе, - посоветовал я ей, вспрыгивая обратно на высокий подоконник. - Кстати, тебе бы смыться отсюда побыстрее и желательно сделать вид, что ничего не произошло. Не забывай, куколка: я наблюдаю за тобой.

Не успел я отойти на и несколько метров, как услышал душераздирающий визг. Вот идиотка…

*

ДАНТЕ

Я вернулся в монастырь через два года. Хияма жил здесь, сколько я его помню, и пятьсот лет назад замок на острове выглядел так же. Ему никогда не было дела до роскоши и обустройства жилища, все время и деньги он тратил на современное оборудование лабораторий и эксперименты. Ну, еще на свой гарем. Таких фанатиков от науки - даже людей - не так давно сжигали на кострах, но здесь он был в безопасности. Он был божеством этого острова, и раз в три года ему исправно привозили новую девушку, хотя он об этом и не просил. Да и вообще эта местность настолько странна и далека от внешнего мира, что постичь логику ее народа европейцу почти нереально. Я лично - не пытаюсь.

Хияма встретил меня на лужайке для тренировок и провел к моей подопечной.

- Ты так быстро исчез и даже не сказал, как ее называть, - заметил он.

И правда. Я взглянул на малышку - она возилась среди других детей на плетеном ковре в окружении красивых и ухоженных рабынь. И что за удовольствие держать в доме человеческих щенков, от них же никакого проку, кроме грязи и визга. Хияма ими даже не кормит никого - так, развлекает своих женщин.

Мисс Филиппины среди них была просто красотка, жемчужина в пыли. Увидев меня, она встала на ноги, подошла к загородке и начала долго всматриваться в мое лицо. Я присел на корточки, чтобы ей было удобнее. До чего же умные у нее были глаза - решительные и цепкие, как смола. Она дотронулась пальцем до моей щеки и улыбнулась.

- Гляди-ка, Данте-кун - она тебя не забыла, - сказал Хияма.

- Надеюсь, она не думает, что я ее отец?

Он засмеялся.

- Не знаю. Так как ее звать?

- Жемчужина в пыли… Зови ее Перл.

Хияма проводил меня в комнату, которую я обычно занимал, когда гостил у него, и через пятнадцать минут ко мне пришла моя девушка.

Я всегда принимал его женщин как часть гостеприимства, но нравился мне совсем другой тип. Хияма узнал об этом, и однажды в его гареме появилась Формоза… У нее, конечно, было другое имя - тайское - однако это было первое слово, которое я произнес, увидев ее. Formosa. Прекрасная. Не вполне азиатские черты лица и кудрявые волосы яркого рыжего цвета - она никогда не делала строгих японских причесок и завивала их так, что они колыхались вокруг головы, как верхушка осеннего дерева. Уезжая в тот год, я почти решил для себя в следующий раз забрать ее с собой и обессмертить эту красоту, но как это уже много раз бывало, немного не рассчитал время. Формоза умерла.

И… все-таки, как обычно, пришла ко мне.

Женщины Хиямы редко переживают определенный возрастной рубеж, чаще всего они сводят счеты с жизнью в свой тридцатый день рождения, такая у них традиция. Хотят быть вечно молодыми и такими уйти в свой рай. И сейчас передо мной была, конечно, уже не та Формоза, что сотни лет назад, но я по прошествии веков привык воспринимать вереницу их как одно целое - одну женщину, которая приходила ко мне и бесстрашно обнимала мягкими теплыми руками, подставляя свою белоснежную шею, к которой кроме меня никто никогда не прикасался. Каждый раз меня встречала Формоза - неразменная монета, улыбающаяся и прекрасная, как цветок, и каждый раз я видел в ней ту, самую первую, которая сделала мне татуировку виноградной лозы. В которую я почти влюбился. Были ли они все потомками ее, или Хияма просто стилизовал под Формозу подходящую красавицу, выкрашивая ей волосы в огненный цвет, специально для меня - не имеет значения. Формоза N1, сама не подозревая, добилась идеального бессмертия, не превращаясь в нежить. И приезжая в гости к Хияме, я знал, что она всегда меня ждет…”

*

УЛИСС

Так вышло, что я практически не общаюсь с себе подобными. Сначала я думал, что из-за личной некоммуникабельности, но потом понял, что мы относимся друг к другу совсем не так, как люди. Просто мне пришлось накапливать опыт с нуля. Мы не дружим, не заводим случайных знакомств, и двоих-троих должно что-то прочно связывать, если они держатся вместе. К тому же я просто не помню никого, с кем предположительно был знаком. Я даже не знаю, сколько мне лет, и до поры до времени не думал, что это важно. Все дело в том, что у меня амнезия.

Не могу поверить, что сказал это. У меня амнезия, как у героини мексиканского сериала. Нежить избавлена от массы болезней, постоянно поражающих и методично истребляющих человечество веками, но Ее Величество ЦНС, оказывается, стоит особнячком. И если при жизни вы страдали эпилепсией, шизофренией или не дай Бог какой-нибудь манией или фобией - при своих и останетесь. А уж какие это может принять формы в вашем нынешнем состоянии - сие науке неизвестно. У меня амнезия. Я ничего не помню не только из своей человеческой жизни, но и изрядную часть уже “вампирской саги”, и порой мне становится очень любопытно - кем или чем был Улисс до того времени, как рядом с его головой в стену ударил топор?

Тогда я и познакомился с Данте, хотя, возможно, он знал меня и раньше. Тогда у него должен быть серьезный повод это скрывать… и когда-нибудь я спрошу его об этом. Пока меня что-то останавливает. Не знаю - что.

Данте мой - по-настоящему особенный… Такие при всех своих веках за плечами гоняют на мотоцикле и любят мультики про покемонов - вроде того. Однако равных ему на этом континенте по пальцам посчитать можно, а может - и вовсе нет. Но с самого начала он общался со мной как с ровней - хотя я не уверен что это так… и возможно, мы сошлись именно потому, что я ничего о нем не слышал (не помнил?) к моменту нашего знакомства. Не мудрено - я о себе-то не особо наслышан… Позже я выслушал немало разных жутких слухов, в которые трудно было поверить. В них Данте представал беспощадным, беспринципным и высокомерным существом, для которого не было особой разницы между смертными и бессмертными; чтобы убить, ему даже не нужно было подходить, а от одного прикосновения у пятисотлетних монстров перегорали мозги. Подобные россказни всегда немного раздражали меня, я-то знал совсем другого Данте, и был уверен, что репутация его сильно преувеличена.

Однажды я случайно проговорился о том, что слышал из десятых рук. Я думал, что Данте станет отрицать, но он промолчал, а потом сказал: “У вампиров языки еще длиннее, чем у людей. Ну, раз ты уже столько обо мне знаешь, Лис, то… если тебе понадобится мое имя, можешь свободно пользоваться им. Это вполне конвертируемая валюта, особенно если посещаешь незнакомые места с враждебной нежитью”. Может, не такими словами, но сказано это было без тени высокомерия, а я, почему-то с трудом подавляя раздражение, бросил: “Можно подумать, что во всем мире нет никого сильнее тебя!”. На что он очень спокойно ответил: “Так говорят. Но я в этом не уверен. Просто я такого еще не встречал, а если он существует, то не спешит встретиться со мной”.