Парк встал рано и подошел к окну, чтобы распахнуть его: привык делать гимнастику на чистом воздухе. Его поразила тишина, висевшая над всегда оживленным и шумным городом: ни автомобильных гудков, ни шума моторов, ни воя полицейских машин. Молчало даже рекламное радио. Вся мостовая перед подъездом гостиницы была запружена людьми. Толпа тянулась по улице, насколько хватало обзора из окна. Парку не надо было объяснять: эти люди пришли не для того, чтобы посмотреть, как он будет садиться в автомобиль. Без вмешательства больших сил полиции никакому автомобилю вообще не удастся пробиться к гостинице.

Парк решил позвонить в штаб военного округа и уже взялся было за телефон, но передумал: неужели он не справится сам? Он, «Парк-победитель»?!

Он поспешно оделся. Зазвонил телефон: начальник полиции предупреждал о массовой демонстрации населения и просил не выходить из гостиницы, пока полиция не расчистит улицы. Парк, не дослушав, швырнул трубку, вышел на площадку и вызвал лифт. Когда кабина остановилась на его этаже и лифтбой сквозь стекло увидел Парка, внутренняя дверь кабины мгновенно захлопнулась, и лифт исчез. Несколько мгновений Парк стоял растерянный, потом снова нажал кнопку — лифт не появлялся. Он нажал кнопку второго лифта — его словно не существовало. Вызвать по телефону администрацию гостиницы или соединиться с городом оказалось невозможно — аппарат был отключен. Звонки прислуге перестали работать. Можно было подумать, что гостиница вымерла.

Парк решил: он попадет на испытания. И пошел искать запасный выход на лестницу. Он долго рыскал по этажу, толкаясь в разные двери. За ними было все что угодно: уборные, бельевые, щитовые; пощелкивали и стонали какие-то трубы. Потеряв надежду выбраться с этажа, Парк отыскал, наконец, дверь на лестницу. Неприветливая узкая щель с сотнями бетонных ступенек сбегала в темный провал. С минуту Парк стоял в нерешительности, глядя в сумрак пропасти, от которого кружилась голова. Он всегда был неплохим ходоком и гимнастом, но сейчас спуск с двадцатого этажа представлялся отвратительным. Однако иного выхода из положения не было: он принялся считать: сто… полтораста… двести… Потеряв счет ступенькам, стал думать о том, как выйдет сейчас к толпе и, словно ничего не случилось, весело скажет…

Лестница кончилась. Вместо улицы, заполненной массой молчаливых людей, Парк увидел темный колодец двора. Налево светлел пролет ворот. Все это заставило Парка с минуту постоять в нерешительности. Потом он поднял воротник пальто, поглубже надвинул шляпу и не спеша пошел к воротам. Улица за воротами была пуста. Парк подозвал такси и, минуя улицы, запруженные толпой, проехал на аэродром. Это было бегством, какого ему еще никогда не приходилось совершать. И от этого на душе была муть. Он охотно хоть на ком-нибудь выместил бы досаду: жители Сан-Хуана оказались сильнее его — заставили бежать вонючим двором.

Вертолет Парка прошел низко над городом. Парку была видна вся трасса от центра, где находился его отель, до выезда на шоссе. Черно-серая лента бетона стала совсем-совсем узкой; по сторонам ее стояли люди — десятки, сотни тысяч людей. Люди стояли неподвижно. Они молча ждали Парка, чтобы сказать ему: «Нет!» — ядерным испытаниям. «Нет!» — ракетам межконтинентальным, трансокеанским, баллистическим, стратегическим, тактическим и любым другим! «Нет!» — всем, кто говорит войне «Да!».

Значит, и ему, Парку, тоже «нет!»?

Блиндаж Парка находился в одиннадцати с половиной милях от испытательного полигона. Парк, не отрываясь, следил в сильный бинокль за тем, как поднимался привязной аэростат с подвешенной к нему ракетой. Этот первый взрыв, значившийся в документах испытательной комиссии под шифром «сокорро», надо было произвести на высоте четырех с половиной тысяч метров. Серебряная сигара аэростата была хорошо видна, пока ее не скрыла дымка облака. Парк не опускал бинокля в надежде, что аэростат вот-вот снова появится. Но дымка не рассеивалась, хотя в пространстве вокруг облака воздух, казалось, должен был звенеть от хрустальной прозрачности.

Рядом устроился развязный тип, которого Парк не знал. Он принялся объяснять, что «сокорро» будет десятым в серии испытаний, проводящихся для сравнения разных типов снарядов, и восьмидесятым ядерным испытанием в пределах страны.

— Советую вам бросить эту штуку, — сказал он Парку и бесцеремонно постучал ногтем по биноклю. — Лучше напяльте очки…

Аэростата не было видно. Ведущий испытание офицер скомандовал «стоп». Сейчас ракета будет взорвана. Парк надел черные очки и снова взялся за свой бинокль. Еще команда, несколько возгласов девиц у аппаратов — и огненный шар такого сияния, что Парк зажмурился даже в очках, возник в воздухе. Казалось, этот шар, как второе солнце, навсегда повис над землей — так сильно было действие света. Шар ширился со стремительностью, за которой не успевал глаз. Через какую-то миллионную долю секунды шар коснулся земли, оттолкнулся от нее и понесся ввысь. За одиннадцать километров сквозь толстые стекла блиндажа Парк почувствовал на руках сильный жар и отпрянул от смотровой щели.

Через несколько минут стали поступать телефонные сообщения с пунктов наблюдения. Позвонили из города: там было видно пламя взрыва.

Парк вопросительно посмотрел на членов комиссии: до города было больше трехсот километров.

Измерительные приборы показали силу взрыва в сто десять килотонн тринитротолуола. Такой силы не показывала еще ни одна ядерная головка из испытанных на этом полигоне.

Парк снова вооружился биноклем. Теперь без черных очков было хорошо видно серое облако. Ветер гнал его на северо-восток.

Второй взрыв, зашифрованный словом «рэнджелл», был произведен через два часа после «сокорро». Дверь блиндажа за спиною Парка стремительно распахнулась. Звон в ушах стоял так долго, что Парк не слышал телефонных звонков с сообщениями наблюдателей. Облако взрыва серым туманом закрывало весь небосвод. Потом оно, как и первое, понеслось в северо-восточном направлении.

Оба взрыва произвели на экспертов нужное впечатление. Но самое интересное было еще впереди. Своим «лисьим ходом» «фокс» должна найти и взорвать другую ракету — снаряд предполагаемого противника.

Это должно было произойти через два часа. Но не прошло и часа после взрыва «рэнджелл», как Парку стало известно, что тысячи телеграмм летят от жителей Сан-Хуана министру обороны с требованием немедленно прекратить испытания. Колонны жителей двинулись к ратуше с плакатами: «Прекратить ядерные испытания рядом с нашими домами! Пусть взрывают бомбы у себя дома». Ученые-атомщики выступили по радио с заверениями, что нет никаких оснований для поднятой тревоги, но тут же голос мэра Сан-Хуана опроверг их. Он заявил, что уровень радиоактивности достиг двух тысяч микрокюри, в то время как тысяча микрокюри считается предельной нормой, безопасной для человека.

Как раз во время речи мэра Парк услышал взрыв страшной силы. Казалось, весь блиндаж, содрогнувшись, покосился и сошел с места. Парк увидел, как у него над головой трещина с быстротою выстрела рассекла бетонный потолок и сквозь нее в блиндаж посыпались куски бетона. Стараясь не поддаться панике, охватившей сидевших в блиндаже, Парк прижался спиной к бетонной стене.

— В чем дело, полковник?!

Но начальник полигона, очевидно, даже не расслышал голоса Парка за гулом, который, подобно грозовому разряду, длинными раскатами, с хрустом и грохотом катился над головами комиссии. Парк с презрением смотрел, как за минуту до того такие уверенные в себе, важные от сознания своего значения члены комиссии пробивались к выходу, принявшему форму ромба.

Парк вышел из убежища последним вместе с начальником полигона. Где-то очень далеко, к западу, небо было окрашено заревом огромного пожара. Парк молча посмотрел на полковника и так же молча вместе с ним уселся в «джип». На узле связи нашелся только один уцелевший канал связи — глубинный кабель, ведущий прямо в Октагон. Оттуда сообщили, что на базе Митчелл произошел необъяснимый взрыв ракеты «ника». Она взорвалась на стартовой платформе, откуда должна была быть запущена в качестве цели для «фокса».