— Понял!

— Слушайте, Гниличи! — повысил тут голос Сабля, вскарабкавшись на крышу стоящей рядом "Газели". — Штурм Замка начинается через шесть часов. Мы должны захватить амулет любой ценой, мля! Если всё получится, как задумано, то я стану императором! И все Красные Шапки объединятся в под моей властью, властью Гниличей! А того кто отличится в штурме, я, в натуре, щедро вознагражу!

— Как? — выкрикнул кто-то из толпы.

— Как отличится?

— Как наградишь!

— Я же сказал — щедро! — попытался было увильнуть Сабля.

— Откуда щедро, у тебя же денег не осталось, в натуре! — не дали ему отвертеться подданные.

— В императоры метит, а казны нет!

Собравшиеся на миг притихли, а затем разразились целым водопадом альтернативных казне предложений.

— Император может полцарства дать.

— И золота!

— Откуда царство?

— Ну, пол-Южного Форта.

— Титулы всякие, мля.

— Медали с брильянтами.

— И руку принцессы в придачу.

Тут наступила тишина.

— А у него нет принцессы, — послышался чей-то неуверенный голос.

— У настоящих императоров всегда есть принцессы, в натуре, — авторитетно заявил какой-то знаток императорских традиций.

"Ну, точно, белая горячка", — сделал окончательный вывод забытый бандитами Петр.

— Слышь, Сабля, а чего это мы, в натуре, за тебя будем задницу рвать и Замок штурмовать, если у тебя, мля, даже принцессы для нас нет?

— Есть! — радостно возопил Сабля, всерьез обеспокоенный тем, что в воздухе запахло жареным, а именно — отказом сородичей признать в нем императора. — Самому отличившемуся герою я отдам свою племянницу.

— У-у! — восторженно заорали байкеры. Шашкин не понял причин их радости — он не знал, что племянница Сабли, полукровка, как и сам фюрер, считалась одной из самых красивых женщин среди Красных Шапок… К счастью для него, Шашкин также не знал и о стандартах красоты Красных Шапок.

Сабля облегченно перевел дух, любовно погладил вытатуированный на скуле зеленый чертополох и спрыгнул на землю. Поманил пальцем нескольких дикарей, видимо, ближайших помощников и разложил на капоте машины какую-то карту.

Заинтригованный происходящим, Шашкин незаметно протиснулся поближе. Если это и впрямь только пьяный бред, то бред весьма занимательный.

— Значит, так, — тыкал грязным пальцем Сабля по замызганной карте. — Двигаемся вот отсюда. Джипы наготове, фургоны тоже. Вертолет обещал Любомир. Оружие выдано. Дуричи и Шибзичи прикрывают наш отход тут и тут. Десять человек идут вниз, там сокровищница и Амулет. Остальные — наверх, удерживать рыцарей. Самое главное — врываемся в Замок внезапно, это наш единственный шанс, мля.

Петр не сводил взгляда с карты. Цветные стрелки, расчертившие проспект Вернадского, сходились в одной точке, трех квадратах зданий, обозначенных лаконичной надписью "Чудь Inc."

Чудь Инкорпорейтед.

Шашкин смотрел на знакомый ему логотип и ощущал, как пока еще непонятное предвкушение начало разгораться в крови.

— А как врываемся?

— Сносим ворота.

— Как? — упорствовал какой-то настырный байкер. — КамАзов-то больше нету…

— Тихо ты! — зло зашипел Сабля; так злятся обычно те, кому наступают на больную мозоль. Затем фюрер тяжело вздохнул: — Любомир мне, понимаешь, доверил, в натуре, а вы, придурки, прозевали, как у вас машины увели.

— Это не мы, — опасливо отступил настырный байкер. — Тех, кто прозевал, ты, великий фюрер, уже повесил. И десятки их.

— Повесил, мля, а толку? КамАЗов-то нету! Как теперь ворота Замка сносить?

— Вам КамАЗы нужны? — неожиданно для самого себя встрял Шашкин.

— Дюпель, ты, в натуре, очнулся, что ли?

— Вы на "Чудь Инкорпорейтед" нападать собираетесь? — уточнил Петр.

— Ну ты, мля, даёшь, — заржали вокруг него байкеры.

"Значит, на нее", — сделал правильный вывод Шашкин. — "Как, однако, удачно всё складывается!"

— Так КамАЗы нужны? — повторил он.

— А у тебя, типа, есть? — нехорошо ухмыльнулся Сабля.

— Может, и есть, — высокомерно, что никак не вязалось с его плачевным внешним видом, отозвался Петр.

Опешивший от такого наглого тона, Сабля даже не разозлился.

Шашкин на миг прикрыл глаза и с наслаждением вдохнул вонючий смрад бандитского логова. Это был первый запах, который он ощутил за долгое время, и тот показался Петру прекрасным. На его лице медленно расцвела кривая улыбка, которая, несомненно, вышла бы мстительно и зловещей, не будь Шашкин таким отекшим от побоев.

— Ты, — ткнул Петр пальцем в одного из байкеров, которые забирали его из вытрезвителя. — Дай мне телефон…

Если поначалу Дюпель опасливо косился на огромных мордоворотов, сжавших его с обеих сторон на заднем сидении роскошного джипа, то вскоре отошел. Громилы вовсе не собирались проламывать его несчастную, неприкрытую любимой банданой голову — наоборот, они охраняли его по приказу расположившейся на переднем сидении разодетой в пух и прах человской женщины, зачем-то забравшей его из вытрезвителя.

Дюпель, правда, на первых порах пытался рыпаться:

— Пустите, в натуре, я на штурм опоздаю!

С тем же успехом он мог обращаться к стенке. Охранники не пошевелились и даже не подали вида, что слышали. Зато встрепенулась человская женщина, и Дюпель сразу пожалел, что привлек ее внимание.

— Пустите его, алкаша! Да я тебя, пьянь подзаборная, знаешь, сколько искала? Тебя же не узнать — ты на кого стал похож? Разрисован, как последний уголовник, и зарос, как бабуин. Подписал бы на меня доверенность, алконавт недоделанный, и — пожалуйста, подыхай под забором. А то, смотрите, в бомжи подался, бизнес ему, видите ли, надоел! И дела нет, что семья скоро останется голодной и раздетой!

Мягкие бока дамы, упакованные в дорогую одежду, искусно скрывающую недостатки фигуры, еще не исправленные пластическим хирургом, никак не свидетельствовали о том, что над женщиной витают призраки нищеты и истощения, но ее это явно не смущало. Начав возмущаться, она продолжала свою визгливую тираду то тех пор, пока джип не остановился у новенькой многоэтажки где-то на юге Москвы. Охранники аккуратно, но решительно выгрузили Дюпеля из машины, внесли его в светлый подъезд, взлетели в зеркальном лифте на самый верх и оставили в просторной, роскошной квартире. Один на один с встроенным в стену баром из темного дерева, богато уставленным пузатыми бутылками с солидными этикетками.

Так что когда в апартаментах появилась настырная человская женщина, Дюпель уже ополовинил бутылку крепкого бурбона и теперь, наскоро соорудив себе подобие банданы из стянутой с обеденного стола туго накрахмаленной бордовой салфетки, блаженствовал в мягком кожаном кресле, время от времени с наслаждением прикладываясь к горлышку.

— Ах ты, тварь, стоит тебя на минуту одного оставить, как ты уже лакаешь! — с порога завелась человка. — А ну пошел в душ! Вымойся, бомж вонючий, а то от тебя помойкой разит! И рубашку с длинным рукавом надень — татуировки твои похабные прикрыть, — в приличное место едем, — приказала она и, не дождавшись реакции, попыталась было отобрать у Дюпеля бутылку.

Это она, конечно, сделала зря.

— Руки прочь! — страшно рявкнул освеженный благословенным напитком уйбуй и так так зыркнул на женщину, что она даже чуть присела от неожиданности. Впрочем, уже миг спустя она оправилась и вновь попыталась командовать:

— Кому сказала, отдай бутылку, вымойся и переоденься, нам выезжать пора.

— Куда? — подозрительно осведомился Дюпель. Он не собирался по своей воле отходить от богатого бара — по крайней мере, до тех пор, пока не опустошит его.

— Куда скажу, туда и поедем, — огрызнулась женщина.

— А ты, вообще, кто такая, в натуре?

— Допился! — всплеснула руками женщина и повысила голос: — Володя, Игорь, идите-ка сюда!

В дверях появились дюжие охранники, и вскоре, невзирая на отчаянное сопротивление Дюпеля, он был насильственно лишен самодельной банданы, бурбона, и и засунут обратно в салон джипа.