Анрийс опять стоит возле кладбища, только на сей раз на противоположной, северной, стороне. Чёрное нагромождение туч впереди, над дорогой к дому, как будто стало понемногу редеть. И тем не менее сумеречные тени ещё больше сгустились, а гроза бушевала, пожалуй, яростнее, чем прежде, как бы стремясь поскорее добить землю молниями, залить дождём и решить, таким образом, в свою пользу исход грандиозного сражения.

В густевших сумерках молнии вспыхивали ярче. Анрийсу с его места было отчётливо видно, как они отсвечивают на полированном гранитном боку одного из памятников. Странное, жуткое зрелище — как будто памятник ежесекундно освещается изнутри!

Ветер подул резче, дождь тоже хлестал с новой силой, хотя до этого казалось, что сильнее уже некуда, и от непрерывных ударов водяных струй колокол на кладбище гудел громче. Время от времени порывы ветра заставляли хлестать по нему гибкую ветку берёзы, и тогда колокол не просто гудел, а звонко вскрикивал. Анрийс каждый раз вздрагивал, словно ветка стегала не по колоколу, а по нему самому.

Анрийс переждал очередное появление ветвистой молнии, отразившейся на гранитном памятнике, и пошёл вперёд. Сначала потихоньку, потом быстрее, а когда поравнялся с высокими кладбищенскими воротами, и вовсе кинулся бежать. Все мускулы напряглись, в ушах звенело — то ли от ветра, который дул прямо в лицо, то ли от гулких и частых толчков крови. Он бежал всё быстрее, он нёсся, как ветер, — или это ему только казалось? Чёрный плащ бил по голым икрам, мимо проносились памятники, кресты. Вот они за спиной, вот уже за поворотом. Он хватает воздух широко открытым ртом, у него нет больше никаких сил, но он бежит. Теперь, думает он, уже можно бежать. Теперь всё уже сделано, страхи и опасения остались за плечами, а впереди один только дом, его родной дом, с тёплым отблеском огня на стенах кухни, с вкусным запахом молодой картошки. И добежит он туда обязательно, в любом случае, пусть не хватит дыхания, пусть не несут ноги, пусть даже без сердца — кажется, оно бьётся уже не в груди, а где-то в горле. Подпрыгнет ещё чуточку и выскочит наружу.

Кладбище осталось далеко позади. Анрийс перешёл на шаг. Он тяжело дышал, сердце продолжало бешено биться, а перед глазами словно вился рой искристой мошкары. Ноги подкашивались, тряслись коленки — каким чудом он движется вперёд?

И всё-таки он победил! Страх пропал, страха не было больше. Страх остался там, на Гобземском кладбище.

И вот он шагает домой. Всё, что требовалось сделать, сделано.

Здесь, на дороге, мы и расстанемся с Анрийсом.

Посмотрим ему вслед последний раз. Вот он шагает, маленький, немного жалкий в плаще со взрослых плеч. Да, с виду и не скажешь, что в этом пареньке, незаметном и тихом, как и сам лесной мир, в котором он живёт, так много внутренней силы.

Может быть, когда Анрийс вырастет, он сильно изменится. Может быть, покинет родные леса и поселится совсем в другом месте. Наверное, у него прибавится уверенности в себе, он станет степенным мужчиной с внимательным взглядом. Его нынешние товарищи по школе, вероятно, к тому времени совершенно забудут происшествие с пионерской цепочкой. Но Анрийс будет помнить до конца своих дней, как однажды вечером, во время свирепой грозы, в полном одиночестве пробирался мимо лесного кладбища. Возможно, только позже всё это покажется ему немного смешным, и, вспоминая, он будет тихо улыбаться. Анрийс сейчас ещё многого не знает — и про то, что он просто-напросто обманут и весь нелёгкий для него путь проделан зря, и про то, что Рита в эту минуту ступает на качающийся в воде ствол, и про то, что Эдгар начал спор с необратимым бегом времени. Не знает Анрийс и того, что произойдёт утром в школе. Впрочем, этого не знаем и мы, и давайте не будем бесполезно гадать, какие чувства испытает Анрийс завтра, когда узнает всю правду.

Медленно, очень медленно приближается дом. Анрийс устало плетётся по мокрой дороге и думает про Джека. Лучше чем когда-либо раньше понятны ему странные повадки четвероногого друга. Взрослые не могут их объяснить, да и не пытаются вовсе, они лишь смеются над бедным лохмачом или же стыдят его за трусость. А ведь Джек всего-навсего пёс и поэтому не в состоянии справиться с собой, со своим страхом. А вот Анрийс — человек, и он смог преодолеть страх.

Об одном только он сожалеет. Эх, надо было ещё войти на кладбище через те ворота с кровелькой и побыть там хотя бы недолго!

Ничего, следующий раз он так и поступит, решает Анрийс. Хотя где-то в глубине души отчётливо сознаёт, что этому никогда не бывать.

До середины ствола Рита добралась без особых трудностей. Толстый комель лежал прочно, вспененная вода его не заливала. И всё-таки пятками босых ног девочка ясно ощущала дрожь ствола, в который било более быстрое, чем обычно, течение, и это невольно наполняло тревогой грудь, словно предупреждая о силе разбушевавшейся реки и о возможных неприятностях. Чем дальше от берега, тем тоньше становилось дерево. Вода проносилась через ель. Ноги скользили на мокрой коре.

Несчастье случилось на полпути. Правая нога Риты вдруг сорвалась со ствола. С большим трудом девочка сумела восстановить равновесие, но напоролась на острый конец срубленной ветки. Щиколотку, как раз над самой косточкой, будто тупым ножом взрезало. В первый момент Рита, напряжённая до предела, даже не почувствовала боли. Но затем увидала стекавшую кровь и тут же ощутила острое растущее жжение.

Немного охнув, Рита упрямо встряхнула мокрыми волосами, стиснула зубы и стала двигаться дальше, ещё осторожнее. И всё же через несколько шажков она снова была вынуждена остановиться. Тонкий конец ели под тяжестью её тела качался в воде всё сильнее, и чем больше усилий прилагала Рита, чтобы не потерять равновесие, тем опаснее раскачивался ствол.

Вперёд идти было невозможно. Назад тоже — поворачиваться либо пятиться слишком рискованно. И, главное, ухватиться не за что: на тонком конце не осталось ни одной подходящей ветки. Рита отчаянно балансировала, едва держась на круглом стволе, и никак не могла отвести взгляда от грязной пузыристой пены, которую нагнало к верхушке ели.

Надо было немедленно принимать какое-либо решение. Прыгнуть? А что под водой? Берег был весь залит и потому неузнаваем. Глубоко ли тут, мелко ли? Куда нужно прыгнуть, чтобы не угодить мимо? Каждый неверный шаг грозил бедой.

Наконец она решилась. Собрала всё своё мужество, пробежала несколько шагов по скрытому под водой тонкому концу дерева. Чувствуя, что теряет равновесие, в последний момент оттолкнулась от ствола и прыгнула.

Рите повезло. В том месте, где она оказалась после своего отчаянного прыжка, вода едва достигала колен. Но не успела сделать и шага, как вдруг упала — поскользнулась распоротая нога. Холод словно обручем сжал грудь. Над водой остались лишь её голова и плечи, и Рита в этот момент с облегчением подумала о том, что с берега никто не увидел, как она упала. Вот бы хохотали!

Самой ей было, разумеется, не до смеха. Рита всем телом ощутила напор небывало сильного течения и поняла, что пойти по ели в обратную сторону вообще не удастся. А это означало, что домой хочешь не хочешь придётся бежать в обход, по мосту. А мать будет ждать, и домашняя работа, которая лежит на ней, тоже будет ждать. Мать рассердится, начнёт стыдить, укорять…

Рита давно привыкла ко всякого рода попрёкам и укорам — мать, когда вспылит, не всегда бывает справедливой. Поэтому ворчание матери, порой довольно громкое, её не особенно трогало. Когда при Анрийсе мать, по своему обыкновению, начала шумно выражать недовольство и соседский паренёк явно напугался, Рита в душе даже посмеялась. Девочка никогда не задумывалась над тем, почему её мать такая крикливая, шумная, резкая. Рита попросту этого не замечала. Потому что за раздражённым тоном, за колкостями, за глубокими морщинами на сердитом лице крылось совсем другое — душевная доброта, и Рита знала это лучше всех на свете.