— А, вѣдь, это правда, — подумалъ Тартаренъ вслухъ, вспоминая про Риги.
— Еще бы не правда!… Но вы еще ничего не видали… А вотъ посмотрите-ка подальше, вы не найдете ни одного уголка безъ штукъ и фокусовъ, безъ приспособленій, какъ въ оперномъ театрѣ: водопады освѣщены à giorno, у входовъ на глетчеры — турникеты, а для подъемовъ — множество желѣзныхъ дорогъ, гидравлическихъ и цѣпныхъ. Только ради своихъ англійскихъ и американскихъ кліентовъ, охотниковъ лазить по горамъ, компанія оставляетъ еще нѣкоторымъ знаменитымъ Альпамъ, Юнгфрау и Финстераархорну, напримѣръ, ихъ суровый и страшный видъ, хотя въ дѣйствительности и тутъ также мало опасности, какъ и въ другихъ мѣстахъ.
— Однако, разщелины, мой дорогой, эти страшныя пропасти… Если слетишь туда….
— Слетите, господинъ Тартаренъ, и упадете на снѣгъ и ни чуточку не ушибетесь… А тамъ, внизу, обязательно находится служитель, охотникъ, или кто-нибудь, кто васъ подниметъ, вычиститъ вамъ платье, отряхнетъ снѣгъ и предупредительнѣйшимъ образомъ спроситъ: "нѣтъ ли багажа? не прикажите ли снести?"…
— Что вы мнѣ сочиняете, Гонзагъ!
Бонпаръ продолжалъ еще серьезнѣе:
— Содержаніе этихъ разщелинъ составляетъ одинъ изъ самыхъ крупныхъ расходовъ компаніи.
Разговоръ на минуту оборвался. Кругомъ все было тихо, погасли разноцвѣтные огни, не взлетали ракеты, лодокъ уже не было на озерѣ. Но взошла луна и придала пейзажу новый видъ, заливая его голубоватымъ трепетнымъ свѣтомъ. Тартаренъ сбитъ съ толку и не знаетъ, вѣрить или не вѣрить на слово. Онъ припоминаетъ всѣ необыкновенныя вещи, видѣнныя имъ въ эти четыре дня: солнце на Риги, фарсъ Вильгельма Теля. И росказни Бонпара начинаютъ ему казаться правдоподобными, такъ какъ въ каждомъ тарасконцѣ отчаянное вранье легко уживается съ самою простодушною довѣрчивостью.
— Позвольте, другъ мой, а какъ же вы объясните ужасныя катастрофы, хотя бы вотъ нарисованную Доре?
— Да, вѣдь, это было шестнадцатъ лѣтъ назадъ, когда еще не существовало компаніи, господинъ Тартаренъ.
— А въ прошедшемъ-то году случай на Веттерхорнѣ, гдѣ два проводника съ своими путешественниками погибли въ снѣгу?
— Надо же, все-таки, знаете… чтобы пораззадорить альпинистовъ… Англичане — такъ тѣ совсѣмъ перестаютъ ходить на такую гору, гдѣ никто не сломалъ себѣ шеи… Такъ вотъ и Веттерхорнъ. былъ нѣкоторое время въ забросѣ; ну, а благодаря этому маленькому приключенію, сборы тотчасъ же поднялись.
— Такъ, стало быть, проводники…
— Живехоньки и здоровехоньки, также какъ и путешественники… Ихъ просто прибрали на время, отправили за границу на шесть мѣсяцевъ… Реклама обошлась дорогонько, да компанія настолько богата, что ей это ни-по-чемъ.
— Послушайте, Гонзагъ…
Тартаренъ всталъ и положилъ руку на плечо бывшаго буфетчика:
— Вы, конечно, не пожелаете моей гибели… такъ?… Ну, скажите же по совѣсти… Вы знаете, альпинистъ я не изъ важныхъ…
— Это точно, что не изъ важныхъ!
— Какъ же вы полагаете, могу ли я безъ большой опасности попытаться взойти на Юнгфрау?
— Головой моей поручусь, господинъ Тартаренъ… Довѣрьтесь только проводнику.
— А если у меня голова закружится?
— Закройте глаза.
— А поскользнусь?
— И валяйте… Здѣсь, какъ въ театрѣ, все такъ приспособлено, что нѣтъ никакого риска…
— Ахъ, хорошо бы было, если бы вы были со мной, напоминали бы, повторяли мнѣ это… Послушайте, дорогой мой, ну… по-пріятельски, пойдемъ вмѣстѣ…
Для пріятеля Бонпаръ пошелъ бы съ восторгомъ, но у него на рукахъ его перувіянцы до конца сезона. На выраженіе Тартареномъ удивленія, что онъ согласился принять должность курьера, почти слуги, Бонпаръ отвѣтилъ:
— Что же дѣлать, дорогой мой? Таковы условія нашей службы… Компанія имѣетъ право распоряжаться нами какъ ей заблагоразсудится.
И онъ пустился въ разсказы о претерпѣвавмыхъ имъ превращеніяхъ за три года службы: онъ былъ и проводникомъ въ Оберландѣ, и трубилъ въ альпійскій рогъ, изображалъ изъ себя стараго охотника за дикими козами, и отставнаго солдата короля Карла X, и протестантскаго пастора въ горахъ…
— Quès aco? Это еще что такое? — спросилъ удивленный Тартаренъ.
А тотъ продолжалъ самымъ невозмутимымъ тономъ:
— Да, такова наша служба… Вотъ когда вы путешествуете по нѣмецкой Швейцаріи, то можете иногда увидать на страшныхъ высотахъ пастора, проповѣдующаго подъ открытымъ небомъ съ какой-нибудь скалы или съ огромнаго пня, обдѣланнаго въ видѣ каѳедры. Нѣсколько пастуховъ, сыроваровъ, нѣсколько женщинъ въ мѣстныхъ костюмахъ расположились въ живописныхъ группахъ, а кругомъ хорошенькій пейзажъ, зеленыя пастбища, или свѣжескошенный лугъ, горные каскады, стада, пасущіяся по уступамъ горъ… Такъ вотъ, все это — одни декораціи и театральныя представленія. Только знаютъ про это лишь состоящіе на службѣ компаніи проводники, пасторы, посыльные, трактирщики… и никто, конечно, не выдастъ вамъ секрета изъ боязни, что убавится число туристовъ.
Альпинистъ ошеломленъ и молчитъ, что служитъ явнымъ признакомъ величайшаго потрясенія. Хотя въ глубинѣ его души и остается сомнѣніе въ правдивости разсказовъ Бонпара, тѣмъ не менѣе, Тартаренъ чувствуетъ себя пріободреннымъ, спокойнѣе относится къ восхожденіямъ на горы, и разговоръ становится веселымъ. Друзья вспоминаютъ про Тарасконъ, про свои старыя проказы во дни счастливой молодости.
— А кстати, о проказахъ молодости… — сказалъ вдругъ Тартаренъ. — Вы не знаете ли, что это за люди — хорошенькая блондинка и два ея спутника, молодые люди?
— Ужь это не тѣ ли, за которыми по пятамъ слѣдуетъ итальянецъ-теноръ? — озабоченно спросилъ Бонпаръ.
— Они самые…
— И вы ихъ знаете… познакомились?
— Да, то-есть, она прехорошенькая… ну и я… А что? — спохватился Тартаренъ, замѣтивши, что его пріятель нахмурился.
— А то, что это анархисты, желающіе взбудоражить всю Европу, сжечь, взорвать на воздухъ… А итальянецъ — просто шпіонъ, слѣдящій за ними.
— Однако!… Съ довольно странными людьми приходится сталкиваться на Риги!
— Я бы вамъ посовѣтовалъ держаться отъ нихъ подальше; это народъ на все способный.
— Ну, а я… да первому изъ нихъ, кто осмѣлится подойти ко мнѣ, я раскрою голову вотъ этою киркой.
Глаза тарасконца блеснули въ темнотѣ туннеля. Но Бонпаръ не раздѣляетъ спокойной самоувѣренности своего друга; онъ знаетъ, что за ужасный народъ эти анархисты и къ какимъ они прибѣгаютъ средствамъ. Будь хоть какимъ "молодчиной", а нельзя уберечься отъ каждой кровати на ночлегѣ въ трактирѣ, отъ стула, на который садишься, на пароходѣ — отъ борта, къ которому думаешь прислониться, а онъ вдругъ подастся, и полетишь стремглавъ въ пучину… а кромѣ того — кушанья, стаканы, вымазанные невидимымъ и смертоноснымъ ядомъ…
— Бойтесь киршвассера, налитаго въ вашу баклашку, бойтесь пѣнящагося молока, поданнаго вамъ пастухомъ… Они ни передъ чѣмъ не останавливаются, я вамъ это говорю.
— Вотъ такъ исторія!… Какъ же тутъ быть? — бормоталъ про себя Тартаренъ, потомъ схватилъ руку собесѣдника и проговорилъ:
— Посовѣтуйте, Гонзагъ!
Послѣ минуты раздумья, Бонпаръ придумалъ такую программу: завтра же уѣхать раннимъ утромъ, перебраться черезъ озеро и черезъ Брюнигъ, ночевать въ Интерлакенѣ; слѣдующій день посвятить Гриндельвальду и малой Шейдекъ, слѣдующій — Юнгфрау. А затѣмъ прямо въ Тарасконъ, безъ оглядки и не медля ни одного часа.
— Завтра же ѣду, Гонзагъ! — восклицаетъ герой энергическимъ голосомъ, бросая полные ужаса взгляды на таинственную даль, закутанную мракомъ ночи, на озеро, подозрительно сверкающее внизу своею холодною и измѣнническою гладью…
---
— Пожалуйте садиться. Пожалуйте, пожалуйте!
— Да куда же я, къ чорту, сяду, когда вездѣ полно?.. Никуда меня не пускаютъ.
Это происходило на крайней оконечности озера Четырехъ Кантоновъ, на сыромъ, болотистомъ берегу Альпнаха, гдѣ почтовые экипажи собираются цѣлыми вереницами и забираютъ пассажировъ на пароходной пристани для перевозки черезъ Брюнигъ. Съ утра шелъ мелкій дождь. Добрякъ Тартаренъ, обвѣшанный всею своею сбруей, кидался отъ одного экипажа къ другому, громыхая своимъ снаряженіемъ, какъ "человѣкъ-оркестръ" нашихъ сельскихъ ярмарокъ, каждое движеніе котораго приводитъ въ дѣйствіе то трехъ-угольникъ, то литавры, то тарелки, то китайскую шляпу съ звонками. Вездѣ его встрѣчалъ на всевозможныхъ языкахъ одинъ и тотъ же крикъ ужаса: "У насъ полно, полно!" Вездѣ пассажиры растопыривали локти, точно раздувались, чтобы занять больше мѣста и не пустить такого опаснаго и безпокойнаго сосѣда.