Лидия (все такая же неподвижная, тихо). Вот он — удар ножом, удар в самое сердце! ‹

Лидия, Вайян.

Вайян (заглядевшись на нее, с нежностью). Лидия!

Лидия (очнувшись). Что, папа?

Вайян (широко раскрыв объятия). Обними меня! Обними покрепче старого дурака. (Прижимает ее к груди.) Подозревать тебя, такую честную, такую правдивую!.. Как будто я не знал тебя!.. Как будто я не знал, что ты выше всяких подозрений!..

Лидия (отворачивается; стараясь высвободиться). Я не понимаю…

Вайян. Конечно, не понимаешь! Я ни за что не осмелюсь тебе признаться во всех глупостях, которыми за последнюю неделю была полна моя бедная голова. А я еще надеялся, что заменю тебе мать, окружу тебя такими же нежными заботами — ведь ты так рано их лишилась! Какое там! Разве матери когда-нибудь пришли бы такие мысли о дочери? Разве можно заменить мать? (Порывисто.) Не отходи от меня, не отходи от меня, скажи мне, только тихонько, чтобы никто не услышал: «Отец! Я тебя прощаю».

Лидия. Но…

Вайян. Да, да, я так хочу… Повторяй: «Отец!..»

Лидия (тихо). «Отец!..»

Вайян. «Я тебя прощаю».

Антонин (за сценой). Крестный!

Лидия целует отца и убегает к себе в комнату.

Вайян (счастлив). Она меня простила!

Вайян, Антонин К о с с а д.

Вайян. А, это ты! (Идет к нему навстречу.) Друг мой! Как я рад!

Антонин (вполголоса). Я тоже, крестный. А где она?

Вайян (показывая на дверь). У себя

Антонин. Все улажено.

Вайян (отходит с ним направо). Да ну? Подослал?

Антонин. Конечно! Этому вашему Лортигу жизнь дорога. Посмотрели бы вы на него! Я взял с собой верзилу Менье, моего товарища по лаборатории, потому что у него больше этого… этого… как это? Он говорил, а я делал жесты. Вообще это продолжалось недолго… «Или стреляться, или подписывайте».

Вайян. И он подписал?

Антонин. С восторгом.

Вайян. Скажи пожалуйста! Значит, так уж мне на роду написано — не драться… даже в штатском платье… Подписал, ничего не меняя?

Антонин. Запятой не переставил, взгляните! (Показывает бумагу.)

Вайян (читает то вслух, то про себя). «Я, нижеподписавшийся, объявляю, что все, что я говорил в Почтовом управлении в присутствии служащих третьего отделения о мадемуазель Вайян и об ее отце… мм… мм… мм… мм… все это низкая ложь. Лортиг». (Нерешительно.) По-твоему, этого достаточно?

Антонин (смеясь). А что же еще нужно? Не бойтесь: Лортиг никогда больше не осмелится повторить, что у вас есть покровители в министерстве. А кто он такой?

Вайян. Он занимал маленькую должность у нас, а теперь в Министерстве внутренних дел. Наверно, в канцелярии у Астье.

Антонин (сквозь зубы). Значит, он отъявленный мерзавец.

Вайян. Не в этом дело. Подумать только, что достаточно было одного слова маркизы де Роканер и сплетен на почте, чтобы я усомнился в моей девочке и поверил всем гнусностям, даже не потребовав доказательств!.. А знаешь, эти Селени — прелестные дамы.

Антонии (неопределенно). А!

Вайян. Мадемуазель Эстер только что была у нас… Пяти минут не прошло… Я ее уговаривал остаться позавтракать с нами… Старый Бартоло,[15] старый дуралей, вот ты кто!

Дверь в комнату Лидии открывается.

Антонин (тихо). Будьте осторожны!

Вайян (идет навстречу Лидии и обнимает ее). Давайте завтракать!

Те же и Лидия.

Лидия сняла передник, вытерла глава.

Лидия. Здравствуйте, Антонин!.. Вы позавтракаете с нами?

Антонин. Благодарю вас, я уже завтракал.

Вайян (садится). Садись и выпей чашку чаю. Это тебе полезно. Ты же в лаборатории возишься со всякой дрянью, черт знает чем дышишь…

Лидия (Антонину, живо). Как у вас дома?

Антонин. Спасибо, хорошо.

Вайян. Знаешь, я даже во сне видел твою лабораторию и все эти крысиные яды.

Лидия (Антонину, живо, явно желая переменить разговор). Как ваша матушка, сестры?

Антонин. Все здоровы. Они очень рады, что благодаря крестному договор продлен.

Вайян. Благодаря герцогине, дети мои… Делайте со мной, что хотите, а я не могу называть ее иначе… (Антонину.) Ты знаешь, она вернулась в Париж, они опять поладили.

Антонин. Да, я слышал. (Искоса смотрит на Лидию, которая начинает усиленно хлопотать.)

В а й я н. В газетах пишут о каком-то большом празднестве с благотворительной целью в доме Падовани. Теперь они всюду бывают вместе. На днях была псовая охота у Бретиньи, и герцогине в виде особого уважения поднесли ногу убитого оленя.

Антонин (тихо, в бешенстве). Это ее мужа должны были бы ногой… (Делает недвусмысленное движение ногой.)

Вайян (хохочет с полным ртом). Ты вечно на него злишься!.. А между тем он с головой. Ты читал его вчерашнюю речь в Палате? Он не пустозвон… хотя и сын академика. Он идет прямо к цели.

Антонин. О да, это один из наших знаменитых strug lifer'oB.

Вайян. Что?

Антонин. Strug liferов или struggle for lifer ов. Так в своей последней книге называет Эрше новую породу мелких хищников, для которых замечательное открытие борьбы за существование служит лишь научным обоснованием всякого рода подлостей.

Вайян. Но ведь Астье тогда говорил нам, что это закон природы.

Антонин. Да… закон лесов и пещер… Но мы-то, слава богу, вышли из этого состояния! Человек встал на ноги, изобрел огонь, свет, понял, что такое совесть, что такое нравственность, навел страх на диких зверей.

Вайян. Почему ты не ешь, детка?..

Антонин. Сейчас дикие звери оживились. Слышите, как они рычат, как они дерутся у миски с едой?

Вайян (Лидии). Ишь, шельмец, как здорово говорит!

Антонин. Нет, я виню не великого Дарвина, а тех лицемерных разбойников, которые ссылаются на него, которые, воспользовавшись наблюдениями и выводами ученого, пытаются сделать из них статью закона и систематически применять ее. Вы полагаете, что это великие, что это сильные люди. Нет, это не так! (Ударяет кулаком по столу; очки у него падают, он их протирает.) Без доброты, без милосердия, без человеческой солидарности ничего великого быть не может. Я утверждаю, что применять теорию Дарвина — злодейство, ибо это значит будить в человеке зверя, или, как говорит Эрше, пробуждать все, что еще осталось у вставшего на ноги человека от того времени, когда он стоял на четвереньках.

Вайян (с полным ртом). Почему же ты не сказал всего этого Полю Астье, когда мы были у него?

Антонин. Почему? Потому что я робок, потому что я несчастный заика, потому что слова ко мне приходят или слишком поздно, или стремительным, бурным потоком, так что мне трудно бывает их высказать. Но я в этом не виноват: слишком рано я узнал страшную сторону жизни. Мне было всего пятнадцать лет, когда однажды вечером нам принесли отца… Помните, крестный?.. Потом у меня долго дрожали губы. Сейчас это прошло, но осталось заикание, и чем сильнее я волнуюсь, тем сильнее заикаюсь.

Вайян (растроган; обращаясь к дочери). Слышишь, деточка? Бедный малый! Что его особенно волнует, того — то он и не может выразить.

Антонин. Тогда этот человек позволил себе так небрежно говорить о моем любимом отце: «Бедный господин Коссад ростом не вышел для того, чтобы заниматься торговлей». А я не мог выговорить ни слова… Я только боялся зарыдать, и мне безумно хотелось дать ему по физиономии… Да, на это я был способен.

Вайян. Значит, по-твоему, Поль Астье…

Антонин (надев очки). Поль Астье, в облегающей талию визитке, с подкрученными усиками, Поль Астье, государственный деятель, Поль Астье, светский человек, — из той же самой породы, что и те два мерзавца, о которых пишет Эрше, — я вам непременно дам почитать эту прекрасную книгу.