1912
…В 1912 году в провинциальном Кутаиси молодой 22-летний поэт старательно выписывал на своей самодельной афише, выполненной в модернистском стиле: «Студент Парижского университета Галактион Табидзе прочтет лекцию…» — трогательный документ нереализованной юношеской мечты. В том же году он знакомится с гимназисткой Ольгой Окуджава и навсегда запоминает сказанное свидетелем знакомства, своим двоюродным братом Тицианом: «У нее гениальные глаза!» Но Париж — далек и недоступен, а при чтении безутешных писем возлюбленного «гениальные глаза» вскоре увлажняются, поскольку по окончании гимназии их обладательницу родители отсылают учительствовать в другой город.
Попытка же оставшегося в Кутаиси Галактиона издать свой первый сборник стихов, заручившись поддержкой будущих читателей, оказалась не более успешной, чем его матримониальные планы, — откликнулись всего пятнадцать человек…
Естественно, что на фоне личных неудач из всего многообразия поэтических «тем и вариаций» начала столетия Галактион Табидзе выбирает наиболее созвучный своим тогдашним настроениям драматический сюжет. Сентиментальная присказка о зыбкости любовных клятв перед извечными законами жизни и стала рефреном «Могильщика» — по сей день одного из самых читаемых в Грузии стихотворений. Грузинская литературная публика, увлеченная «эстетикой смерти» Шарля Бодлера и русскими символистами, а до них — надсоновским заупокойным надрывом и подобными ему отзвуками английских и немецких «кладбищенских поэтов», конечно же восприняла с восторгом весь этот аллегорический реквизит классического образца декаданса.
Более удивительна дальнейшая судьба этого стихотворения, его «долгожительство».
Литературоведы, как известно, консервативны, и поэтому по сей день «Могильщик» наряду с «Мери» и «Луной Мтацминды» в академических курсах грузинской литературы считается шедевром раннего Галактиона. Интерес переводчиков Галактиона Табидзе к его ранним стихотворениям (помимо «культовости») обусловлен, по-видимому, их нарративным характером, тем, что в них пока еще нет признаков той «пленительной неясности», которая почти всегда оборачивается для переводчиков криптограммой с цепью семантически не разрешимых задач. «Могильщик» переводился на русский язык не единожды: впервые — Варламом Шаламовым («галактионовский» том «Библиотеки поэта» 1983 года), а в последнее время — Георгием Яропольским, Паолой Урушадзе и Юрием Юрченко, чья работа и предлагается вниманию читателей.
Перевод Юрченко меня искренне обрадовал своим уверенным интонационным мазком и точно подобранной метафорической палитрой, тем, как талантливо и тщательно он воссоздал на новом языковом полотне грузинский пейзаж вековой давности. Такое переводческое мастерство не приходит только с «трудом и терпением». Грузия — поэтическая родина Юрия Юрченко, здесь были написаны и опубликованы (не без гордости замечу, в «Литературной Грузии») его первые стихи, здесь он обучался театральному мастерству и состоялся как актер. Конечно же, и прожитые на грузинской земле годы, и знание грузинского языка, и мастерски переведенные стихи грузинских поэтов разных поколений — немаловажные факторы. Но думаю, главнее — фанатичная влюбленность Юрия в поэтическое наследие своего кумира; влюбленность, не затухавшая в нем ни на далеких Курилах, где он подрабатывал в студенческие годы, ни в романтическом Париже, где он в последние годы обитает.
Так, волею судеб, через сто лет к несостоявшемуся студенту Парижского университета Галактиону Табидзе пришел русский перевод самого значимого для него в то время стихотворения, причем пришел именно из Парижа! Вернулся как символ верности поэзии и поэтам, то есть своеобразной антитезой — своему же печальному рефрену.
Заза Абзианидзе