Макс Роуд

Мадонна Карло Бартензи.

Сделав кистью завершающий мазок, Карло, не глядя на только что написанное полотно, положил палитру на стол и подошел к окну. Отодвинув в сторону тяжелые шторы, он с наслаждением подставил лицо под теплые солнечные лучи, получая почти забытое удовольствие, которого лишил себя во время своего добровольного отшельничества. Пять, десять, двадцать минут он стоял, впитывая в себя живительный свет. Овеянное этими нежными, ласковыми лучами, чувство глубокого удовлетворения, приходящее к творческой личности после завершения произведения, усиливалось во сто крат. Тепло летнего утра, тишина на ещё не проснувшейся улице, мягкий ветерок — всё это предназначалось ему одному. Это награда. Первая награда за его труд, за бессонные ночи, проведённые за мольбертом, за муки творчества. Художник знал, что создал шедевр, с которым мало что могло сравниться. Теперь имя Карло Бартензи узнают по всей Италии, по всему миру, а не только во Флоренции. Да, это тоже было немало, но Милан, Рим, Париж... скоро и они должны лечь к его ногам.

Несколько раз за эти месяцы, ушедшие на написание полотна, к нему заходил его давний друг Санти, более известный всем просто как Рафаэль. Он же привел к нему натурщицу Виченцу, подружку своей обожаемой Форнарины. Только эти двое, да мальчик-слуга, видели как идет работа и рождается НЕЧТО. Карло нравилось показывать Рафаэлю все этапы создания картины, и он молча, но с видимым удовольствием ждал, пока тот наконец не находил в себе силы отвести взгляд от холста.

Они пили вино, обсуждали приносимые Рафаэлем новости, иногда спорили, но весело, по-дружески. Утром приходила Виченца, и до самого вечера она и Карло находились друг против друга, по разные стороны рождающегося полотна. Непринуждённо разговаривали, немного флиртовали, но Виченца перенесенная на картину, всегда интересовала Карло гораздо больше оригинала. Несколько раз она оставалась у него на ночь, но и тогда, сжимая её тело в объятиях, Карло представлял себе образ мадонны больше, чем находящегося рядом живого человека.

Однажды женщина, которой поначалу казалось, что всё это несколько больше, чем просто работа, перестала приходить. В целом картина была готова, и Карло работающий над экспозицией, звал её все реже. Несколько раз она приходила сама, и он тут же, совершенно по-будничному, просил одеть длинную тунику, чтобы войти в образ, но когда она не пришла, он этого даже не заметил. Будущее творение стало для него всем.

Только один раз Карло выбрался из дома. Повод был достойный — Леонардо да Винчи, его добрый знакомый, ненадолго приехал из Рима домой, и Карло, запиской испросив возможность сделать несколько эскизов детей с его работ, получил согласие. Он не выносил детского крика и плача, а потому решил вместо натуры взять все лучшее из уже обозначенного другими мастерами. Дети должны были стать ангелами, а мужской и женский образы, которые он решил вписать по бокам мадонны, ему предоставил друг Санти. Не беда, что мужчина изображал папу Сикста, возрождённого из глубины тёмных веков, а женщина была абсолютно нагой. Всё переделать — дело пяти-семи дней, но поза, расположение и образ... у него не было желания возиться с натурщиками.

Как только картина приобрела окончательную завершенность и стала идеальной, Карло послал слугу к Санти. Последний месяц он не показывал полотно никому, даже другу, и когда Карло снял перед ним прикрывавший холст отрез льняной материи, Рафаэль окаменел. Не самая большая картина — высотой два и шириной около полутора метров, казалась, вовсе не имела границ. Внутри неё хотелось жить: бесконечно гулять по этим бескрайним полям, летать среди облаков, но обязательно рядом с этой мадонной, державшей на руках златокудрого младенца дивной чистоты. Её образ заставлял сиять всё вокруг, заставлял дышать полной грудью, привнося в наш мир веяние истинного совершенства.

- Это надо показать Папе, - промолвил Санти, оправившись от первоначального потрясения.

- Нет! - резко отрезал Карло. - Это ты расписываешь Юлию дворец, а меня тогда даже не захотели пустить посмотреть на фрески, сказав, что художников у них и так предостаточно.

- Эта мадонна - самое великолепное зрелище, из всего виденного мной! - сказал Рафаэль. - Это должны видеть люди, самые лучшие из людей, а если ты его продашь, то в частном собрании оно будет потеряно для них навсегда!

- Навсегда? - Карло усмехнулся. - Нет такого слова, друг Рафаэль! Навсегда, а равно как и никогда, слишком резки, неоднозначны и лживы. А потом... эта мадонна, как любимая женщина, не может и не должна принадлежать всем. Я хочу найти ей единственного владельца, мужа. Она того стоит. Спросишь, как я расстанусь с ней? А я и не расстанусь! У меня есть её образ, а это главное. Я могу наделить им любую женщину и буду жить с ним до конца.

Рафаэль только пожал плечами:

- Папа весьма тонко понимает искусство. Я могу поговорить с Микеланджело, он сейчас расписывает потолки в Сикстинской капелле, и еще более близок к Святому Престолу. Мы добьемся аудиенции через неделю. Подумай. Он не сможет стать её мужем, но денег даст достаточно много.

- Я не хочу связываться с папой, - Карло упрямо мотнул головой. - Она выше денег, она стала для меня всем, но моя девочка должна приносить радость кому-то ещё, она сама хочет этого. Но повторюсь - такое, как и бриллиант, должно принадлежать одному, понимаешь? Не всем, а одному!

- Тебе решать, друг Бартензи. Ты работал полгода, работал каждый день. Ты создал это бесподобное полотно и волен распоряжаться его судьбой. Художник не может быть сыт одним лишь духом... вернее, может, но не должен. Мы не можем вечно хранить свои произведения при себе, ведь в конечном итоге все это делается для людей и только для них. Их наслаждение — наша работа. Вспомни, что говорил нам Перуджино.

- Я помню, Рафаэль, - Карло положил руку ему на плечо. - Хорошо, что ты понял, что каждому своё. Suum cuique. У нас много великолепных художников и они ещё напишут для папы и наших герцогов тысячи картин. Но я хочу найти для неё не хозяина, а мужа. Того, кто будет её любить как женщину. Если ты поможешь - у тебя ведь много знакомых, не то, что у меня, отшельника, то я буду очень благодарен.

Рафаэль кивнул:

- Не проблема, друг Бартензи! Через два дня у тебя будет стоять очередь из женихов!

- Два дня? - Карло задумался. - Нет, давай подождём пару недель. Так быстро я не смогу с ней расстаться. Слушай... а у тебя деньги с собой есть?

Художник всегда поймет своего собрата. Рафаэль более ни на чём не настаивал. Послав слугу за вином и закусками, чтобы отметить творение, постепенно они перешли на на другие темы и засиделись за беседой до глубокой ночи. Впрочем, уже уходя, Рафаэль попросил хозяина еще раз показать ему полотно, на которое Карло почти сразу накинул чехол. Нежный и глубокий взгляд женщины, держащей на руках младенца, действовал поистине гипнотически. Смотрящему хотелось склониться перед ней, как это делали мужчина и женщина, находившиеся подле её ног, хотелось смотреть так же восхищенно, как и двум маленьким ангелочкам, удобно расположившимся рядом на травке. Совершенство.

Рафаэль ушел, оставив Бартензи наедине со своим сокровищем, а уже через неделю Карло почувствовал, что начинает сходить с ума. Эта написанная им самим женщина полностью завладела его сознанием. Утром, днём и ночью — она всегда была с ним. Куда бы он не пошёл, она везде преследовала его: он видел её образ не только во встречных женщинах, но и в переплетении листвы, в цветах, в облаках. Сколько это наваждение могло продолжаться? Да и деньги кончались...

Наконец Карло решился. Он снова обратился к Рафаэлю, и тот, уже занимавшийся этим вопросом, порекомендовал ему знакомого богатого купца, совершенно одержимого подобными вещами. Когда купец увидел предлагаемое ему полотно, он сразу назвал Карло сумму, втрое превышающую его самые смелые притязания. Но даже не это было главным - в его глазах Карло увидел тот самый огонь настоящей страсти, о чём говорил Рафаэлю, представляя будущего владельца своего творения. Что ещё можно было желать? Муж, богатый и влюблённый, был найден.