— Однако она не очень спешила с этим, мой последний роман вышел год назад, — пробурчал Дюрталь.
«…мучительный, как биение плененного сердца…»
«А, к черту комплименты, они вечно мешают главному!»
«…Конечно, месье, я понимаю, что было бы наивно и глупо мечтать об исполнении своих тайных желаний, но все-таки, может быть, вы решитесь на встречу с одной из ваших сестер, уставшей, как и вы. Место выберите сами, мы проведем вместе вечер, а затем разойдемся по домам и снова станем обреченными одиночками, не желающими занять место в общем строю. Всего доброго, месье, и примите мои заверения в том, что я считаю вас личностью, какую редко можно встретить в наш ничтожный век.
Не знаю, ответите ли вы мне, и предпочитаю пока не открывать своего имени. Сегодня вечером горничная зайдет к вашему консьержу узнать, не будет ли записки на имя мадам Мобель».
«Мда! — Дюрталь сложил письмо. — Представляю себе! Какая-нибудь престарелая дама, обделенная вниманием, с невостребованной душой! Ей лет сорок пять, не меньше. Проводит время в окружении юнцов, довольных уже тем, что им не нужно платить за угощение, или литераторов, расплодившихся в последнее время. Уродство возлюбленных, которых они себе заводят, уже вошло в поговорку. Не исключено, что это просто-напросто мистификация. Но кто за этим стоит? И для чего все это затеяно? Я почти ни с кем не общаюсь. Ну да ладно, не отвечать же на эту галиматью!»
Но он невольно снова потянулся к письму. «В конце концов чем я рискую?» — подумал он.
«Если эта дама предложит мне свое одряхлевшее сердце, то никто не заставляет меня принять этот дар. Я отделаюсь одним свиданием. Да, но мне поручено выбрать место… Только не у меня дома! Пусти ее один раз — и все… Не так-то просто выставить женщину за дверь. Уж лучше сбежать от нее где-нибудь на улице. А что, если назначить ей свидание на углу де Севр и де ля Шез, у стен Аббей-о-Буа? Там довольно пустынно, и к тому же это совсем близко от моего дома. Ладно, для начала я набросаю ответное послание, но не буду указывать точного места встречи. С этим мы разберемся позже, если завяжется переписка». И он сочинил письмо, в котором рассуждал о душевной усталости, говорил о том, что считает их встречу бессмысленной, так как он уже ничего не ждет от жизни.
«Пожалуй, стоит добавить, что я страдаю, это всегда производит хорошее впечатление и, кроме того, может послужить в дальнейшем оправданием, если возникнут какие-нибудь сложности».
Он закурил.
«Ну вот, готово. В целом не очень-то обнадеживающий ответ. Что еще? Да, чтобы избежать неприятностей, намекну-ка я на то, что серьезная и прочная связь со мной невозможна, так как я обременен семьей. На первый раз, пожалуй, хватит…»
Он запечатал письмо и надписал конверт.
Некоторое время он пребывал в нерешительности. «А не совершаю ли я глупость? Кто знает, в какую ловушку заведет меня этот поступок?» Он был твердо убежден, что любая женщина привносит в жизнь целый сонм проблем и горестей. Порядочные женщины часто глупы, или болезненны, или слишком плодовиты, чуть только до них дотронься. Если же женщина обладает скверным характером, то тут уж готовься ко всему! И в том и в другом случае того и гляди нарвешься на неприятности.
Он с отвращением вспомнил опыт своей молодости, бесконечные ожидания, ложь, уловки, измены, грязь, в которой барахтались души совсем юных особ. «Нет, все это мне уже не по силам. И потом, я не нуждаюсь в женском обществе!»
Но что-то в этой незнакомке заинтересовало его. «Кто знает? Возможно, она не такая уж дурнушка. И, по чистой случайности, незлая. Мне не составит большого труда проверить все это самому». Он еще раз перечитал письмо, «Пишет без ошибок. И почерк не вульгарный. Рассуждения о моей книге самые примитивные, но, черт побери, нельзя требовать многого. О, пахнет гелиотропами», — заметил он, взяв в руки конверт.
«Ну, с Богом!» Отправляясь в город позавтракать, он оставил свой ответ у консьержа.
VII
— Если это будет продолжаться в том же духе, я сойду с ума! — в отчаянии пробормотал Дюрталь.
Он перебирал письма, которыми вот уже неделю осыпала его незнакомая женщина. Она была поистине неутомима в своем стремлении завоевать его доверие.
«Черт побери, — подумал он, — пора разобраться в этом потоке. В ответ на мое весьма холодное послание она немедленно передала мне вот эту эпистолу»:
«Месье, это письмо — последнее. Я не хочу поддаваться слабости и лепить одно за другим однообразные послания, выплескивая в них свою тоску. К тому же у меня теперь есть ваша записка, и она, пусть на мгновение, но пробудила меня от летаргии. Увы! Я, как и вы, месье, не питаю напрасных надежд и знаю, что все наши радости, какими бы очевидными они ни казались, не более чем сон. Поэтому, несмотря на свое искреннее и горячее желание познакомиться с вами, я склонна согласиться с тем, что скорее всего мы оба пожалеем о нашей встрече, и незачем подвергать себя подобному испытанию».
«Да, но последние строки письма лишают это вступление всякого смысла».
«Если вдруг вам придет в голову ответить мне, то следует адресовать письмо мадам Г. Мобель, до востребования, улица Литтре. По понедельникам я захожу на почту. Если же сочтете, что нам следует остановиться, то напишите об этом прямо. Конечно, я буду огорчена, но искренность прежде всего, не правда ли?»
«И я-то, дурак, сочинил ответ, так, ни рыба ни мясо, беспомощный и слащаво-напыщенный, в духе моего первого послания. По моим неуклюжим попыткам взять назад прорвавшиеся в спешке авансы, она поняла, что я заглотил наживку».
Вот отрывок из ее третьего письма:
«Зачем понапрасну обвинять себя, месье (с моих губ чуть было не сорвалось более нежное обращение), в том, что вы не способны утешить меня. Мы оба устали, чувствуем себя разочарованными, отставшими от века, так давайте же дадим нашим душам возможность поговорить, хотя бы вполголоса, совсем тихо… именно так сегодня ночью я беседовала с вами… мысли о вас преследуют меня…»
«И еще четыре страницы подобных излияний. — Он пропустил несколько листов. — Да, вот это уже лучше».
«Сегодня вечером, мой далекий друг, всего несколько строчек. У меня был тяжелый день, мои нервы взвинчены, и все это из-за бесконечной череды мелочей: то скрипнет дверь, то долетит с улицы грубый окрик или просто голос неприятного тембра. Обычно я настолько безразлична ко всему, что кажется, загорись мой дом, я не двинусь с места. Решусь ли я отослать вам свои смешные жалобы?! Ах! Лучше умолчать о своих страданиях, если не обладаешь даром облачить их в пышные одеяния, переплавить в слово, в ноты, уж они-то умеют плакать!
Я тихонько желаю вам доброй ночи. Мне очень хочется познакомиться с вами, но я боюсь и мечтать об этом: вдруг спугну неясные надежды. Вы написали в последнем письме „бедные, бедные мы!“, — правда, наши несчастные отверженные души пугаются встречи с реальностью. Они даже не осмеливаются обнаружить свою симпатию к другому человеку. Несмотря на все разумные доводы, я должна вам признаться… нет, нет, я замолкаю. Попробуйте догадаться сами и простите меня за это пустое письмо. Вы умеете читать между строк? Возможно, там вы отыщете кусочек моего сердца и многое из того, о чем я не написала.
Видите, я все о себе да о себе. Разве можно догадаться, что, выводя эти строчки, я думала только о вас?»
«Ну, это еще куда ни шло». Дюрталь рассматривал сильно разбавленные бледно-зеленые, словно мирта, чернила и ковырнул ногтем присохшую к сгибам письма рисовую пудру с запахом гелиотропа. «Все это, по меньшей мере, забавно. Она, наверное, блондинка, — подумал он, присматриваясь к пудре. — Брюнетки предпочитают более резкие тона. Да, вот с этого момента и началась путаница. Не знаю, что на меня нашло, но я настрочил ей эмоциональное, хотя и несколько вычурное послание. Я был взбудоражен, подлил масла в огонь — и вот результат»:
«Что делать? Я не хочу видеть вас и вместе с тем страстно мечтаю о встрече с вами. Я не в силах справиться с безумием, растущим лень ото дня. Вчера вечером я произнесла вслух ваше имя, которое жгло мои губы. Мой муж, вообще-то поклонник вашего таланта, был несколько задет моим беспокойством о вас. Но оно снедает меня, и я так страдаю! К нам зашел один из наших общих друзей — а ведь мы с вами давно знакомы, если можно так назвать несколько случайных встреч на людях, — и заявил, что он буквально без ума от вас. Я была так возбуждена, что совсем утратила контроль над собой. Меня спасло только то, что в этот момент один из гостей упомянул некоего весьма забавного типа, имя которого я не могу слышать без смеха. Прощайте. Вы правы, я даю себе зарок не писать больше и тут же его нарушаю.