Перед ним на столбике была табличка:

Он миновал столбик, прошел полкилометра лугом и остановился возле маленькой — ему до пояса — прямой елочки.

— Здравствуй!

Присел на корточки, осторожно погладил ее по мягкому боку.

— Стоишь греешься, дышишь.

Он рассматривал ее внимательно. Как отходят синевато-серые веточки от ствола, как прикрепляются к стеблю зеленые иголочки.

— Почему у тебя здесь, вот на этом отростке, восемь иголочек, а не шесть? Ты не знаешь, да? И я тоже. Это все случайности. И где-то там, далеко, они складываются в необходимость. Но очень далеко. Так, что даже не проследить.

Он почесал елочке ствол.

— Я мог бы надломить ветку. Ты бы не почувствовала боли. Это нам известно: вы, растения, не чувствуете боли. Вы даже не удивляетесь, если вас кто-нибудь ломает.

Поднялся и кивнул елочке.

— Как надо строить отдых? Как архитектор строит дом. Но ты еще не то, что мне нужно.

Лес выслал ему навстречу свои аванпосты — рощицы березок. Они были уже длинненькие, а между ними стояли елочки. Человек знал, что елочки сначала будут прятаться в тени и набирать силы, а позже перерастут березки и закроют их.

Потом пошел уже настоящий дремучий лес. Ольха, осинник, кое-где могучие столетние кедры. Иногда почва понижалась, под ноги ломкими коврами ложились папоротники. Но выше, к вершине холма, лес темнел, делался густо-коричневым, ель забивала все, стояла колоннами египетского храма, а между корнями были насыпаны пружинящие слои игл. Затем вдали зелено засветился просвет. Поляна.

Человек вышел на поляну, остановился, ступил тихонько назад и замер.

— Вот это да! — прошептал человек чуть слышно. — Ишь ты какой!… Вот тебя-то мне и надо.

Он не отошел, а как бы перелился с одного места на другое — таким легким было это движение. Длинные тонкие ноги ступили одна за другой, корпус проплыл в воздухе.

Он был как видение, как символ леса — молодой конь.

Настороженно и тревожно поднял он голову и посмотрел на человека. В мягких черных губах торчала травинка.

Он был игреневой масти — шоколадный в яблоках. Самый конец морды и брюхо посветлее, хвост и грива дымчатые — белого с черным волоса. Голова была лобастая, сильно очерченная, суховатая, круп округлый, ноги с крепкими угловатыми суставами и ясно отбитыми сухожилиями.

— Ух ты, красавец! — выдохнул человек восхищенно. — Я еще таких не видал. Откуда же ты взялся?

Он стал подходить к коню. Тот вздернул головой.

— Ну-ну-ну, — сказал человек. — Зачем же эта напряженность? Вот ты, и вот я. Чего же нам бояться?

Он начал осторожно обходить коня сзади. Тот стоял, упершись в землю всеми четырьмя ногами, вытянув длинную сильную шею и следя за человеком выпуклым влажным глазом. По спине по тонкой шкуре у него пробегала дрожь.

— Молодец! — сказал человек. (Он непрерывно говорил.) — Я сзади, и ты не поворачиваешься ко мне. Молодец! Вот, например, зебра уже давно повернулась бы и стала кусаться. Я сам никогда не встречался ни с одной зеброй, но мне говорили, что они глупые и кусательницы. А вы, лошади, нет. Вы деликатные. Никогда не поворачиваетесь, если человек подходит к вам сзади. Только слушаете и косите глазом. Вам не хочется оскорбить человека подозрением…

Он обошел коня кругом и стал в шаге от морды.

— Ну, давай познакомимся.

Он протянул коню руку.

Тот стал вытягивать шею.

Наконец они встретились — пальцы человека и мягкие шелковые ноздри лошади. Ноздри задрожали, грудь коня опала, он выдохнул, и по этому длинному выдоху и можно было понять, как сильно он волновался.

Человек облегченно рассмеялся:

— Вот и все в порядке. И не надо было нервничать.

Он вынул из кармана морковку и поднес к морде коня:

— На.

Тот осторожно обнюхал ее, несколько раз обдул из широких ноздрей и наконец потянул губами.

— Хрупай, хрупай, — сказал человек. Он тихонько взялся за жесткую спутанную гриву, свисающую с шеи. — Я вижу, ты был уже знаком с человеком, а? — Он потянул. — Ну, пойдем.

Конь не двигался.

— Ну, что же ты? Ведь зачем-то ты пришел сюда, к дороге, верно? Ты и хотел встретить Человека. Меня или кого-нибудь другого. И я тоже хотел встретить тебя.

Он отпустил гриву, пошел к лесу и оглянулся.

— Чего же ты ждешь?

Конь, легко стронув свое большое тело, пошел за ним.

Они вышли из леса, и человек задохнулся от радости:

— Вот она! Страна зверей!

Солнце стояло уже высоко. День был ясный. Перед ними лежала огромная долина, кое-где покрытая перелесками и кустарниками. Далеко внизу река извивалась светлой лентой, розовые под солнцем скалы громоздились на другом берегу, а еще дальше — в бесконечной дали — горизонт замыкали холмы, которые, казалось, дрожали в знойной синеватой дымке.

У реки на травах темнели, медленно передвигаясь, серые пятна, и человек догадывался, что это стада антилоп или лошадей. Ему даже чудилось, что он различает вдали и длинные фигуры жирафов, но он понимал, что может и ошибаться.

Он положил руку коню на холку:

— Так. Сейчас мы побежим туда. К синим холмам на горизонте. Потом минуем их и двинемся дальше. Понимаешь, один ты, может быть, никогда и не побывал бы там. Вы, животные, предпочитаете жить в одном районе. В вас не разбужено любопытство. И я один не добежал бы туда за день. Но вдвоем мы будем как птицы.

Он прикинул расстояние до большого одиноко стоящего дерева на пути к реке. Километров пятнадцать. Они должны добежать туда за двадцать минут. Там они отдохнут, потом сделают новый рывок, на тридцать километров. А после — уже до самых холмов.

Конь взмахивал хвостом, отгоняя оводов.

— Ну, попробуем, — сказал человек. — Прикинем эти пятнадцать километров. — Он взялся за гриву у самого основания шеи и намотал на кисть длинную прядь. — Вперед!

С радостным ржанием конь сразу взял в галоп, и человек побежал рядом, делая длинные прыжки.

Сначала ему не удавалось попасть в такт коню. Но травы неслись им навстречу, и с каждым новым десятком метров движения человека делались все более плавными и сильными.

И в ритм бегу потекли спокойные, простые мысли:

«Никогда не будет так на машине, как на собственных ногах. Но мы должны были узнать сначала машину, чтобы понять это. Радость быть властелином собственного тела. Двигаться так, чтобы каждое движение не наращивало усталость, а, наоборот, только прибавляло силы…»

Они спустились с холма и мчались теперь по степи. Человек лишь слегка придерживался за гриву коня, одновременно помогая ему держать ритм и бежать. Они неслись слитно, и конь, чувствуя волю, которая передавалась ему от этой общности, все ускорял и ускорял бег.

Запахи следовали один за другим пластами. То из ближнего перелеска тянуло сыростью прелых листьев, то речкой их обнимал аромат клеверов. Луга то понижались, то повышались, и росло то дерево, которое человек наметил как рубеж.

…Пока еще нужно думать, как поставить ногу, как послать корпус вперед. Пока еще побаливают мышцы и в спине нет гибкости, но это пройдет, приказание и исполнение сольются…

Шея коня заслонилась под гривой, грудь и бока потемнели от пота, он ронял с губ клочья пены.

Дерево приблизилось. Это был старый дуб, окруженный орешником.

Человек и конь перешли на шаг, потом остановились, переводя дыхание.

Человек оглянулся.

— Ух ты! Видишь, как мы пролетели? Так ты никогда не бегал один.

Поросший лесом холм, где они встретились, отодвинулся вдаль, упал, перестал быть высоким, выровнялся с другими холмами в одну лесистую синеющую гряду.

— Видишь, как далеко, а? Подумать только, что еще лет двести назад люди не бежали рядом с конем, а садились на него, как в кресло! Понимаешь, садились на таких, как ты!… Но тогда не понимали еще, что такое воля. Считали, что это просто так: «заставить себя взяться за неприятное». Не знали, как это связано с физическими возможностями. — Человек опять оглянулся. — Слушай, но все-таки удивительно мы пробежали, да?