И видя, что Шухов молчит, Бари продолжал:

— Вы не будете ни с кем ничего согласовывать и утверждать. Вы будете принимать решения и сами их осуществлять. Я иду на большой риск, но я в вас верю. Не нужно отказываться: промышленное развитие России все равно пойдет, станете вы врачом или нет. Но если вы это сделаете, одним плохим врачом станет больше и одним блестящим инженером меньше…

Шухов долго смывал с лица и рук липкую грязь, потом опустился в мягкое кресло. Усталость не проходила. От подъезда отъехал фаэтон. Завтра утром он будет снова здесь. Сегодня Шухов впервые увидел, как перерабатывают нефть; завтра увидит, как ее добывают. Этот Черный Город — на север от Баку — колонны нефтеперегонных заводов, трубы, каменные стены строений! И запах — он всюду, этот резкий запах нефти, кислоты, керосина. Яркое южное солнце в дымке, все вокруг тусклое, как при тумане. Но это не туман — это густой черный дым валит из заводских труб. На крышах домов, на стенах, на зелени немногочисленных засеянных полей, даже на крыльях птиц — слой жирной сажи. Резкие порывы северного ветра сдувают ее хлопья, гонят в море. Ветер иногда дует сутками с ураганной силой. Тогда все сидят в домах, не выходят. Пески. А в Балаханах, на юг от Баку, где добывают нефть, говорят, еще хуже. Но зато на улицах российских городов горят керосиновые фонари, и в богатых домах свисают с потолков на металлических цепях роскошные узорные лампы, и даже бедные семьи, в комнатах которых раньше горела лучина, а свечи были недоступны, теперь собираются по вечерам у керосиновых ламп. Можно читать вслух, видны не только лица друг друга, но и дальние углы комнаты. Абажуры круглые, овальные, яйцеобразные; подставки ламп простые, длинные, в виде львиных лап. Керосин становится первой необходимостью. Во все углы России идет он отсюда.

Рано утром коричневый фаэтон с узкими полосами малиновой краски на подножках, ступицах и рессорах вновь подкатил к подъезду шуховского дома. Горный инженер Соколовский, служащий Общества для добычи нефти и жидкого топлива, поднялся на второй этаж. Через несколько минут он вышел вместе с Шуховым. Скрипнули рессоры, качнулся граненый восьмиугольный фонарь, кучер ожег кнутом сперва одну, потом другую лошадь. Двинулись.

— А по железной дороге нельзя? — спросил Шухов.

— Не проложена.

— Как же нефть-то для переработки возят?

— В арбах.

— Как это?

— Сами увидите…

Европейские улицы — с двуэхтажными домами, с балконами, украшенными гнутыми решетками, — кончились быстро. Потянулся Старый город — глухие стены с толстыми калитками, минареты. Затем и это кончилось; пошли неуклюже разбросанные дома, покрытые слоем копоти и пыли. Запахло нефтью. Дорога стала хуже, появились бугры, ямы, ручейки и лужи нефти. Вокруг простиралась черная, пропитанная нефтью земля. Попадались редкие, почти без зелени деревья. Будто корней-то у них нет, и вообще кто-то нарочно воткнул в эту землю сушняк. Лошади равнодушно ступали по лужам. Скрипели огромные колеса попадающихся навстречу телег, нагруженных бурдюками; грязные возчики оборачивались, разглядывали новенький фаэтон.

— Это и есть арбы, — сказал Соколовский. — В бурдюках — нефть.

Вдали показались верхушки нефтяных вышек.

Такого Шухов еще не видел. Маленькие огороженные участки; в углу каждого — деревянная вышка с деревянными же пристройками по бокам. Сколько их? Одна, другая, третья…

— Много, — сказал Соколовский. — С тех пор, как несколько лет назад добыча нефти перешла из рук откупщиков у казны в частные, очень многие стали промышлять этим делом. Вышки, думаете, почему стоят у самых границ участков? Чтоб соседи ограду ночью не перенесли…

Оба инженера, сойдя с фаэтона, прошли мимо длинного каменного здания — барака для рабочих, — приблизились к вышкам. Мерно пыхтели паровые машины. Но их было совсем немного. Голые по пояс рабочие крутили рукоятки огромных воротов. Круг за кругом — однообразно, монотонно, с надрывом. Остановка. Из пристроечки, что рядом с вышкой, приносят бур. Ставят его вместо долота. И снова круг за кругом. Эту скважину еще только бурят. Другие вышки стоят над уже готовыми скважинами. Скрипят на вершинах вышек шкивы, канаты вытягивают длинные цилиндрические ведра с нефтью — желонки. «Тарта!» — разносится по промыслам крик рабочих.

— Что это значит? — спросил Шухов.

— «Тарта» по-персидски «тащи», — ответил Соколовский. — Среди рабочих очень много персов. Граница почти не охраняется, вот они и приходят с той стороны на заработки. Каждую весну толпами. Все поголовно нищие, неграмотные. А нефтепромышленникам с ними иметь дело выгодно: можно и заплатить поменьше, и заставить работать побольше. От слова «тарта» и процесс добычи с помощью желонок стал называться «тартание».

Стучат о землю долота, лязгают подъемные крюки, ударяясь о железные крышки труб. Шухов стер со лба каплю нефти. А это что?

Он увидел огромные, наполненные нефтью ямы. По пояс в черную, резко пахнущую маслянистую жидкость входили люди с ведрами в руках, наклонялись, черпали нефть, выливали ведра в бурдюки. Другие рабочие подхватывали бурдюки и складывали их в стоящие неподалеку арбы. Набрав десять-двенадцать бурдюков, аробщик садился в свою телегу, цокал языком. Лошадь трогалась.

— Боже мой, — воскликнул Шухов, — а я-то боялся, сумею ли быстро овладеть всеми сложностями нового для себя дела! Какие тут тонкости, какие секреты, что осваивать? Это же каменный век, примитивней производство вряд ли можно сыскать? Нужно все это изменить. Железная дорога? Нет, и она не лучший выход из положения.

Скрипят, отъезжая одна за другой, арбы — телеги с двумя огромными, почти в рост человека, колесами. Медленно поворачиваются узкие — чтоб легче было ездить по песку — ободья. Покачиваются бочки, привязанные к низу арб, или колышется гора бурдюков, наваленная сверху. Важно поглядывают вокруг запряженные верблюды, погружены в свои невеселые мысли лошади, ослы бойко переступают ногами. Беспрерывной цепочкой идут они, будто один огромный караван двинулся в путь. 10 тысяч человек заняты перевозкой нефти от мест ее добычи к перерабатывающим заводам. И никто не знает, что появление вот этого молодого инженера означает конец их промысла.

Холмы, камни, пески… Лето 1878 года. Верхом на лошади, пешком, в фаэтоне один раз в день обязательно, а то и по нескольку раз под палящим солнцем совершает инженер Шухов осмотр десятиверстной трассы — от Балахан до Черного Города. Здесь строят первый в России нефтепровод. Еще очень далеко до того времени, когда, сдав проект в работу, инженер сможет оставаться в конторе, уверенный, что все сделают как надо. Пока что даже десятники с трудом складывают буквы и боятся заглядывать в чертежи, а что уж говорить о рабочих! Надо показывать и объяснять все: как навинчивать на трубы соединительные муфты, как ставить насосы и склепывать железные листы. И конечно, следить, чтоб делали строго по указаниям, ничего не путая. А вдобавок ко всему беспокоиться о том, как бы возчики не поломали трубы. Они грозят это сделать, так как понимают, что в тот день, когда заработает нефтепровод, придет конец их заработкам. Правда, господин Людвиг Эммануилович Нобель, глава компании «Товарищество братьев Нобель», владелец строящегося нефтепровода, нанял сторожей с ружьями. Но все же, все же… Столько труда вложено в это дело! Двадцатипятилетний инженер Шухов за два часа проходил от одного конца трассы до другого. Но чтобы перебросить по этим пескам железную трубу, потребовался год.

И вот он настал — этот долгожданный день. В каменном здании с плоской деревянной крышей инженер-механик Шухов пустил в ход расставленные на фундаментах вдоль стен паровые насосы. И прислушиваясь к ровному стуку насосов, такому громкому в наступившей тишине, все увидели, как по тонкой стеклянной трубке — мернику, — укрепленной на резервуаре, поднимается черный столбик. Нефть! Вот она движется по этой в песках теряющейся трубе. Все, кто собрался, не могли оторвать от трубы взгляда, будто сквозь стенки ее хотели увидеть таинственное движение подгоняемой насосами нефти.