— Не сюда следуете? — спросил казачий офицер.

— Нет.

— И не дай вам бог здесь задержаться. Десятого сентября расчет на приисках, а после такое начинается! Разгул, грабежи…

Арестантские суда доставили свой груз. Офицер сошел на берег в Витимске. А Гаккель пересел на пароход «Тихон» и поплыл по реке Витим.

«Занесло же меня, — думал он, глядя на безлюдные берега, на бешено мчащиеся воды реки. — Ну, вот и Сибирь, холодная, дикая страна с жестокими обычаями. А ты приехал сюда сам. Да, приехал, независимо от того, что ждет, потому что здесь настоящая работа, и в этом краю с суровым климатом, с суровыми людьми можно выковать твердый и настойчивый характер. Тому, у кого вся жизнь впереди, это так необходимо. Недаром крестьяне, что попадались на длинном пути, держались степенно, с достоинством, без угодливости. Ни эти люди, ни предки их никогда не знали крепостного права. В этом краю каторги человек так внутренне свободен, как нигде».

Бодайбинская резиденция — так назывался поселок ленской золотопромышленной компании. Приятно было после безлюдных витимских берегов видеть здесь течение жизни. Пакгаузы, куда тащат грузы с барки, казармы, конюшни, кузницы, плотницкие…

В управлении приисками Гаккель разыскал человека, который должен был его определить, — горного инженера Кокшарова.

— Поздравляю с прибытием, — сказал тот. — Жить и работать будете на Ивановском прииске, завтра я вас отвезу. Там строят электростанцию. Оборудование закуплено у фирмы «Симменс-Шуккерт», из Германии вызван наладчик. Вы что-нибудь понимаете в системах трехфазного тока?

— Разберусь, — ответил Гаккель.

Ночью температура опустилась до минус пяти градусов, и дорога на прииск покрылась свежевыпавшим снегом, успевшим к середине дня подтаять. Ехали верхом по камням, грязи, то поднимаясь в гору, то опускаясь. Неожиданно Гаккель увидел глубокую ровную канаву.

— Это для отвода воды, — сказал Кокшаров, — из шахт, где золотоносные пласты. Хотим использовать ее для строящейся гидроэлектростанции. Но вот беда — замерзает она. Лето у нас короткое. Укрываем канаву «шубой» из земли и веток.

— Помогает?

— Мало. Лед поднимается и разрывает «шубу». Триста тысяч рублей стоило прорыть эту канаву, две с половиной версты длиной, четыре сажени глубиной. А как сделать, чтоб круглый год польза от нее была, неизвестно.

Оборудование — турбины, динамо-машины, трансформаторы — приходило по частям. Путь был не ближний. Из Германии до Нижнего Новгорода по железной дороге, оттуда на пароходах по Волге и Каме — до Перми, затем через всю Сибирь на лошадях — к ленской пристани Качуг, наконец водой до Бодайбо и снова на лошадях до прииска. Гаккель, пока не начался монтаж, читал книги по электростанциям трехфазного тока. Монтер, присланный из Германии, оказался не очень сильным специалистом. Это было и хорошо — приходилось до многого доходить самому — и плохо — не у кого поучиться. Станции предстояло стать первой высоковольтной в России, знать и уметь требовалось очень много. Да, с такого дела стоило начинать любому инженеру. Гаккель был счастлив, что оказался однажды в одном вагоне с Харитоновым. Тот служил здесь конторщиком, и они встретились как старые друзья. Но один практический вопрос не давал Гаккелю покоя. Что сделать, чтобы вода в канаве не замерзала? При трескучих морозах задача эта оказалась невыполнимой. Он сам видел, как рабочие закидывали берега канавы ветвями, скрепляли их, устраивая свод, а поднявшийся лед разбрасывал ветви и землю. Как же быть? Самолюбие инженера требует, чтоб он нашел ответ. И есть еще обстоятельство. Конечно, все, здесь работающие, обогащают своим трудом хищную компанию господ акционеров, живущих в Петербурге. Но, независимо от того, пуск в ход электростанции и облегчит участь многих рабочих. Не руки людей, а электричество будет приводить в действие насосы для откачки воды из шахт, механизмы для подъема золотоносной гальки и вращения золотопромывальных бочек. И, может быть, люди будут не так отупевать от своего труда, и у них останется больше времени и сил.

— Что это вы делаете? — спросил с удивлением Кокшаров, увидев как-то, что рабочие выкладывают вдоль берегов канавы каменные стены и поливают их водой.

— Господин Гаккель так распорядился, — последовал ответ.

Гаккеля долго искать не пришлось, он был здесь же, на берегу.

— Я решил сыграть в поддавки с законами физики, — сказал он. — Надо не избавляться от льда, а сделать так, чтобы получился ледовый туннель.

— Ну и что будет?

— Увидите.

Кокшаров не уехал в этот день с прииска. На следующее утро он и Гаккель подошли к канаве. Плотный ледяной свод закрывал ее, оба берега смерзлись.

— А под сводами воздух, который не дает воде замерзнуть. Течет она себе спокойно и будет течь всю зиму.

Кокшаров долго смотрел на ледяной туннель, потом сказал:

— Меня считают неплохим инженером, иначе компания не послала бы в Германию за оборудованием. Но я обычный и могу хорошо выполнить только то, что придумано кем-то. Вы же, Яков Модестович, придумываете сами. Интересно, интересно…

В 1903 году Яков Модестович вместе с женой Ольгой Глебовной, дочерью писателя Успенского, вернулся в Петербург. Хорошего места вчерашнему ссыльному не нашлось — только лаборант в институте. Пришлось искать дополнительную работу. Гаккель поступил в проектировочное бюро акционерного общества «Вестингауз». Общество строило в Петербурге трамвай. Главным инженером строительства был Графтио.

Гаккель монтировал электрическую часть центральной станции петербургского трамвая. Фирма считалась вполне солидной; английские инженеры — весьма опытными; казалось, задержек не будет. И вдруг… Паровые турбины[9] Вестингауза, которые должны были приводить в действие электрогенераторы[10], оказались негодными. Они не выдержали даже заводских испытаний. Других турбин не было. Англичане растерялись. И тогда Гаккель предложил использовать турбины, которые английский завод Лесснера строил для военных кораблей. Нужно было всего лишь удлинить валы. Чувствуя выгодный заказ, фирма в Манчестере немедленно согласилась.

Фирма «Вестингауз» оценила находчивость и добросовестное отношение к делу молодого инженера. Ему доверили техническое руководство Петербургским отделением общества, и в сентябре 1907 года, когда по улицам русской столицы побежали первые трамваи, Гаккель получил большую премию.

— На что вы собираетесь расходовать ее? — спрашивали знакомые. — Накупите акций какой-нибудь промышленной компании? Или обратите деньги в вечную ценность — золото — и переведете в иностранный банк?

— Я видел, что золото делает с людьми, — отвечал Гаккель. — Видел трупы, плывущие по Лене, видел, как одни люди на спинах своих возят других только потому, что у тех есть золото, а потом, споив и ограбив их, в лучшем случае прогоняют вон. Я видел охотников за горбачами — так называют таежных бандитов, подстерегающих рабочих с приисков. Один такой горбач убил шестьдесят человек. И все из-за крупинок золота. Да, страшные дела могут сделать деньги… Но у меня другой замысел, я потрачу их с пользой для отечества, попробую построить первый в России аэроплан…

И, заметив изумление на лице спрашивающего, Гаккель продолжал:

— Правда, акционерное общество основывать я не собираюсь и прибылей больших не предвкушаю. Да и капиталов хватит всего лишь на постройку нескольких небольших машин. Но заинтересовать людей, пробудить дремлющие силы, двинуть дело с мертвой точки считаю себя обязанным. Наконец, и самому мне это очень интересно.

Был на окраине Петербурга поселок Новая Деревня. В ту пору — 1908–1909 годы — он и выглядел деревней — низкие одноэтажные домики, пыльные мостовые, тишина. Только в день крупных скачек нарядные экипажи катили один за другим к расположенному недалеко ипподрому. Жители этого поселка стали часто встречать невысокого, углубленного в свои мысли человека. Он выглядел подозрительным, но столяр Михаил Васильевич Егоров, который поселился в сарае, куда ежедневно приходил незнакомец, рассеял эти настроения.