«Ишь ты, — сказал, — ещё вопит во весь голос! —

Ты, что труды мои пятой своей топчешь?

Прочь с глаз моих, не то, хоть я старик дряхлый,

Вот этою тебя я изобью палкой».

65 А я ему в ответ: «О люди! Коль старец

Забьёт меня, за родину приму смерть я, —

Мне послух — юноша!» А тот приказ отдал,

Чтоб живодёр в колодки нас забил вместе.

И был тут сну конец! — А где моё платье?

70 Сюда давай, Аннат! — Я сон свой так понял…

Пытался вытащить козла я из балки,

Чтоб был Дионису отменным он даром,

Но козопасы отняли его силой.

Расхитит так толпа, у муз что на службе,

75 Досужего труда плоды — мои песни!76

Так изъясняю сон… Но коли из многих,

Что, как и я, ногой топтали мех вздутый,

Награду я приял — один, как мне снилось,

Хоть и сердитого я принял в часть старца,

80 То значит, музою клянусь, за мной слава,

В простых ли ямбах я стихи слагать буду

Иль из хромых стихов, как Гиппонакт древний,

Второй по нём, хромые затяну песни,

Чтоб будущих Ксуфидов77 услаждать ими!

Ночь. Девушка стоит в дверях своего дома.

По взаимной любви друг друга избрав,

Мы сошлись, и Киприда скрепила союз…

Больно припомнить,

Как он ласкался, а сам давно,

Лукавый, задумал

Ссору подстроить, хитрый предлог,

И меня покинуть.

Он ушел, а злой не уходит Эрот,

Тоска не стихает.

Правду скажу: и теперь он в мыслях моих неотступно.

(Выходит на улицу.)

Светлые звезды, и ты, участливый мрак ночной, молю вас,

Путь укажите сирой

К дому его. Туда ведь

Гонит Киприда рабу, гонит, связав, Эрот-владыка.

Нет лампады со мной. Достанет огня,

Что в сердце моем разгорелся и жжет!

Злая обида, злая беда!

Сколько гордых слов

Твердил он и клялся,

Будто его не Киприда ко мне пригнала, а после,

После, лукавый,

Ссоры пустячной достало тебе, чтоб все забыл ты!

Перед запертой дверью любовника, за которой слышен шум пира.

С ума сойду сейчас,

Нет сил боль терпеть,

Бьет дрожь, свет не мил,

Ревность терзает сердце.

Об одном тебя молю:

Кинь венок в руки мне,

Чтоб к груди прижать его!

Нет другой мне утехи!

Сжалься, друг, дверь открой,

Как раба молю тебя!

В дом впусти! Как раба

Я служить тебе стану!

(Ответа нет. К самой себе.)

Страшно так любить, как я,

Меру позабыв в любви.

Стыд терпи, слезы глотай,

Все сноси безответно!

О, как глупо всей душой

Одному предать себя!

Что, как он тебе солжет?

Не миновать безумья…

(Снова обращаясь к любовнику за дверью.)

Так знай же:

Я на все могу решиться,

Если сердце разъярилось!.. Ах, горе,

Худо мне, чуть припомню,

Как я ночами маюсь,

Ты же проворно бежишь к другой в объятья.

Ну, повздорили мы, так нужно скорей

Помириться.

Хочешь, друзей позовем, пускай

Рассудят наш спор, решат, кто прав…

Текст обрывается.

Притворство78 в общих чертах можно определить так: это — старание прибедниться в поступках и речах, а притворщик — это такой человек, который, подходя к врагам, хочет скрыть свою ненависть. Он в глаза хвалит тех, на кого нападает тайно, и соболезнует им, когда они проигрывают дело. Он извиняет тех, кто дурно говорит о нем и не сердится на своих обвинителей. С обиженными и негодующими он разговаривает кротко. Тем, кто хочет немедленно встретиться с ним, он велит прийти в следующий раз. Ни в одном деле с ним ни о чем нельзя договориться — он всегда норовит сказать и сделать вид, что сейчас только пришел, что опоздал, что был болен. И тем, кто просит вернуть долг или собирает складчину…79 Продавая, он говорит, что не продает, а не продавая, что продает. Услыхав что-нибудь, он не подает вида; заметив, говорит, что даже не смотрел в ту сторону, пообещав, — что не помнит. Об одном деле он, дескать, подумает, о другом знать не знает, третьему удивляется, о четвертом и сам-де когда-то был того же мнения. И он обычно говорит в таком роде: "Не верю, не понимаю, поражаюсь" или: "Ты говоришь, он уже не тот"; "А по его словам все было не так"; "Другим рассказывай"; "Не знаю, тебе ли не верить, его ли подозревать"; "Смотри, только не будь слишком легковерен".

Лестью можно считать обхождение некрасивое, но выгодное льстящему, а льстецом такого человека, который во время прогулки говорит спутнику: "Замечаешь обращенные на тебя взгляды? Во всем городе ни на кого, кроме тебя, так не смотрят. Вчера тебя почтили в Стое.80 Ведь там было больше тридцати человек, когда зашла речь о том, кто всех лучше, и все, начиная с меня, сошлись на твоем имени". Произнося такие слова, он снимает с его плаща ниточку и, выбирая у него из бороды принесенную ветром мякину, со смешком говорит: "Видишь? Два дня мы с тобой не встречались, и вдруг борода твоя вся в седине — хотя уж не знаю, как у кого другого, а у тебя волос черен и в твои годы". Тот заговорил — льстец велит другим замолчать, запел — хвалит, умолк — восклицает: "Превосходно". Тот плоско сострил — он разражается хохотом и затыкает себе рот плащом, будто не может сдержать смех. Он останавливает встречных и велит им постоять, пока его спутник пройдет. А детям его он покупает яблоки и груши и дает им так, чтобы отец видел, и, расцеловав их, говорит: "У доброго отца и дети хороши". Присутствуя при покупке башмаков, он говорит, что нога-то поскладней обуви. Когда же обхаживаемый направляется к кому-нибудь из своих друзей, он бежит вперед и объявляет: "К тебе идет", а потом, вернувшись назад: "Оповестил". Можно не сомневаться, что он в своей услужливости готов без роздыха таскать покупки даже с женского рынка.81 За обедом он первый хвалит вино и говорит: "Ты знаешь толк в еде", — и берет что-нибудь со стола со словами: "Глянь-ка, вот лакомый кусочек". Он спрашивает улещаемого, не холодно ли ему, не хочет ли он накинуть плащ, и, не кончив еще говорить, одевает его. И, нагибаясь к его уху, перешептывается с ним и, болтая с другими, смотрит на него. И в театре сам подкладывает ему подушку,82 отобрав ее у раба. И дом, говорит он, красив и хорошо построен, и поле хорошо возделано, и портрет похож.

Пустословие — это склонность говорить много и не думая, а пустослов — это такой человек, который, подсев поближе к незнакомому, начинает с похвального слова собственной жене, потом рассказывает сон, что видел ночью, а после этого перечисляет по порядку все, что ел за обедом. Дальше, слово за слово, он говорит, и что нынешние люди куда хуже прежних, и как мало дают за пшеницу на рынке, и как много понаехало чужеземцев, и что море судоходно с Дионисий,83 и что если Зевс пошлет хороший дождь, то лучше будет для урожая, и что на будущий год он возделает поле, и как трудно стало жить, и как Дамипп поставил на мистериях самый большой факел,84 и сколько колонн в Одеоне,85 и что в месяце боэдромии — мистерии, в пианопсии — Апатурии, а в посидеоне — Сельские Дионисии,86 и "Вчера меня стошнило" и "Что за день сегодня?". И если его будут терпеть, он не отвяжется.