Я кричу себе, что нужно прекратить пялиться, закрыть глаза, но я словно прикована. Боль в животе не дает мне отвести взгляд. Его тело чертовски великолепно, когда он движется на ней, хоть я и не вижу всего.

Внезапно девушка откидывает голову назад, и я одновременно отмечаю две вещи. Выражение полнейшего удовольствия на ее лице.

И то, кто она.

Это Дженнифер.

Дженнифер гребаная Хенрикс.

Боль пронзает мои пальцы, начиная с ногтей, и я понимаю, что царапаю дерево и что, по крайней мере, три из моих ногтей сломаны.

Это ничто по сравнению с тем, что я чувствую внутри, как все сжимается в моей груди.

Брайден делает резкие толчки, двигаясь на ней, а Дженнифер извивается под ним, и, клянусь Богом, часть моих внутренностей сильным толчком ударяется мне в горло, тошнота настолько сильная, что я не могу дышать.

Они продолжают, и я знаю, что только что произошло.

Я знаю и не могу с этим справиться, я по-прежнему не могу двигаться, не знаю, как еще могу висеть на этом проклятом дереве, не чувствуя конечностей, и все мои силы уходят на то, чтобы заглушить боль внутри.

Пора уходить. Давно пора было это сделать. Мне нужно слезть с дерева, вернуться домой... выяснить, какого черта мне делать дальше, как я собираюсь пройти через эту новую волну дерьма.

Брайден отстраняется, поднимаясь с нее.

Время замедляется для меня, но когда он поднимает голову и эти зеленые глаза — те, что я любила всю свою жизнь — встречаются с моими, время полностью останавливается.

В моих глазах слезы. Меня больше смущает это, чем факт того, что я цепляюсь за дерево и наблюдаю через окно за тем, как он кого-то трахает.

Его глаза расширяются. В течение двух секунд я лгу сама себе, убеждая, что он ошеломлен от увиденного.

Но как он может? Приспосабливаясь к его весу, Дженнифер лежит с все еще раздвинутыми ногами, а ее руки по-прежнему покоятся на нем.

Он делает рывок, быстро отстраняясь от нее, слишком быстро, и я знаю, куда он направляется, даже раньше, чем он начинает двигаться в мою сторону.

Я мельком вижу его полностью голым, вижу, как он срывает использованный презерватив и мчится к окну.

Я наконец могу двигаться, слезы вырываются на свободу, и я чувствую, как начинаю плакать. Наполовину упав, наполовину съехав на землю, я приземляюсь на одну ногу, и моя лодыжка подворачивается.

Не важно. Мне плевать. Я сломаю каждую кость в своем теле, но не дам ему увидеть, насколько это разрушило меня. Насколько это ранит меня.

Каким-то образом, пошатываясь, я слишком быстро направляюсь к своему дому, не чувствуя боли в лодыжке, но зная, что, вероятно, поврежу ее еще сильнее, оказывая на нее такое давление. Мне кажется, что я слышу, как со стуком открывается его окно, когда стремительно пересекаю его подъездную дорожку.

Это заставляет меня двигаться еще быстрее, паника бушует во мне. Когда я добираюсь до своего окна, мое тело вздымается от рыданий, а те жалкие звуки, которые вырываются из меня, достигают моего слуха. Дрожа, я открываю оконную раму, медленно переваливаюсь внутрь и снова закрываю окно.

Каждый вздох резкий и грубый. Я зажимаю рот ладонью, пытаясь оставаться спокойной. Задергиваю шторы и отступаю назад, спотыкаясь об свою кровать.

Боль... Господи, как много боли, несправедливой боли. Я стараюсь глубоко дышать, пытаюсь остановить слезы, но мое тело совершенно меня не слушается, эти реакции за пределами всего, что было раньше.

Это не должно было быть настолько больно. Он трахал других девушек направо и налево на протяжении двух лет, и я всегда это знала.

Но я никогда не видела этого.

Жалкие, гадкие слезы потоком стекают по моим рукам, которыми я прикрываю рот, чтобы заглушить звуки. Я никогда не видела этого раньше, и это в миллион раз хуже, чем просто представлять себе это.

И ее. Это не должна была быть она. Она была его первой, и, по-видимому, это дает ей право иметь его, когда она захочет.

В отличие от меня. Глупой, жалкой меня. Единственной, которая всегда ждет, всегда мечтает и надеется. Он говорил, что не хочет никого, кроме меня.

Он такой гребаный лжец.

Безграничное горе поглощает меня, и я бросаюсь на кровать, зарываясь лицом в подушку, и пытаюсь задушить себя вместе с болью. От этой физической борьбы, направленной на то, чтобы держать себя в руках, моя спина с силой выгибается при каждом приглушенном всхлипе.

Звук туалетного слива и щелчок открываемой двери ванной посылают мне сигнал тревоги, и этого достаточно, чтобы успокоить рыдания, поскольку я не хочу, чтобы кто-нибудь их услышал.

Менее чем через секунду до меня доносится голос Райана:

— Да, чувак. Кира в порядке. Почему?.. Я имею в виду, что до этого она набросилась на маму и наломала дерьма в своей комнате. — Он пытается открыть дверь. К счастью, она все еще закрыта.

— Дверь все еще заперта, как и раньше... да. Она не хотела впускать маму вовнутрь. Но свет выключен, так что мне кажется, теперь она отсыпается... все в порядке. Хорошо. Ага. Спасибо за беспокойство о ней. Я передам ей завтра, что ты звонил.

Это Брайден. Я цепляюсь за подушку, сжимаю ее, и новая волна ярости проходит сквозь меня. Звонит Райану, чтобы убедиться, что я в порядке? Ему просто нужно вернуться к своей любимой, черт, секс-игрушке и оставить меня нахрен в покое. Я слышу, как Райан желает ему спокойной ночи и идет по коридору к своей комнате, он даже не в курсе, что его друг и я больше не друзья.

После сегодняшнего вечера, после того, как он солгал мне, я просто не представляю, сможем ли мы когда-либо быть с ним снова.