— Я не могу так больше! Я не могу жить с человеком под одной крышей не разговаривая. Это убивает меня в прямом смысле этого слова. Если ты считаешь, что я виновата, это твое дело. Мне уже все равно. Я устала говорить и доказывать тебе одно и то же. Скажи мне сейчас и завтра я найду квартиру, куда съехать. Больше так продолжаться не может. В конце концов, вопрос стоит так: либо ты веришь мне и мы все забываем, как ночной кошмар, либо ты во мне сомневаешься, тогда наше дальнейшее существование как пары — бессмысленно!

— Завтра день рождения Айсун. Она приглашала нас еще две недели назад, мы должны пойти, — сказал он ровным тоном.

Это была самая длинная фраза, которую она услышала от него за последнюю неделю. Это не был ответ да, но он пошел на попятную, прикрывшись обязанностями. Она поняла это по его голосу. Им еще некоторое время придется перетерпеть, пока стена будет таять, но главное, что он пусть нехотя, пусть вынужденно, пусть с видом человека, который обязан это сделать, но он приложил ладонь к этой стене, которая ширилась день ото дня и надежда разбить которую уже практически угасла.

— Давай поговорим, — предложила Лера, садясь напротив него. Они зашли домой перед поездкой в ресторан на день рождения.

— Давай! — всем видом давая понять, что делает ей большое одолжение, ответил он. Но все-таки ответил! Лера ухватилась за эту слабую надежду.

— Я понимаю, что тебе неприятно…

— Неприятно? Ты считаешь это просто неприятно? Это отвратительно! Он знает о твоей родинке!

— Ты же знал, что я не девственница, когда мы начали встречаться, — тихо проговорила Лера.

— Но я бы предпочел не получать доказательство тому таким образом.

— Я знаю. Мне тоже очень жаль, что так получилось. Но в чем моя вина? Это было до тебя.

Ее прервал звонок телефона — приехало такси.

Она не знала как себя вести. Получилось как-то само собой, что они разговаривают, улыбаются и шутят со всеми окружающими, кроме друг друга. Они не могли даже посмотреть друг на друга. И это не угнетало, просто нужно было время. Время, чтобы растаял лед, а Лера почти физически ощущала как тает стена между ними.

Общее веселье за столом переросло в танцы, которые перемежались то современными, то турецкими народными. После очередного зажигательного турецкого танца, в котором принимали участие большинство присутствовавших мужчин, попросили медленный танец, уж очень все выбились из сил. Виновница торжества просила пары выйти потанцевать. Но как-то никто не откликался. В конце концов она подошла к Дэнизу и Лере:

— Ребята, идите потанцуйте, мы хотим посмотреть на самую красивую пару компании! Давайте!

Дэниз пытался отговориться, что он не танцует, Лера пыталась сообразить как выкрутиться. Но их уже подхватили, вытащили на свободное пространство между столами и подтолкнули друг к другу. Делать нечего, пришлось положить руку ему на плечо, вторую он уже взял в свою.

Песня Шакиры была не совсем медленная, ну уж что поставили. Постепенно к ним присоединились другие пары.

Сначала сердце колотилось так, что Лера вообще не слышала музыки. Они усиленно отводили глаза в сторону, боясь встретиться взглядами. Пока Лера не прислушалась к словам песни:

Underneath your clothes

There's an endless story

There's the man I chose

There's my territory

Она сначала просто улыбнулась словам, но внезапно план оформился, и она, подняв голову, посмотрела прямо в его лицо. Смотрела до тех пор, пока он не встретился с ней глазами. Тогда она сняла руку с его плеча и положила ему на грудь, прошептав губами слова припева:

— Под твоей одеждой… мужчина, которого я выбрала! Это моя территория!

Сначала он усмехнулся, отведя взгляд в сторону, но когда она повторила припев, глядя ему прямо в глаза, давая понять, что не просто подпевает песне, а говорит эти слова ему:

— Underneath your clothes… there's the man I chose, there's my territory!

Улыбка сошла с его лица и он сжал ее под своими пальцы:

— Yours, (Твоя) — подтвердил он зло. — I'm yours. And underneath your clothes… is it my territory? (Я твой. А под твоей одеждой… моя территория?)

— Yes!

Он ничего не ответил, только еще сильнее сжал пальцы рук, которые и без того впивались в нее.

Как они высидели еще минут сорок, прежде чем уехать домой на такси, ни один из них не смог бы сказать. Что происходило в эти сорок минут, что говорили им, что они отвечали, о чем шутили — ничего из этого не осталось в памяти. Была только мысль быстрее попасть домой, потому что напряжение между ними становилось невыносимее с каждой минутой.

Едва он повернул замок в двери, как резко дернул ее на себя. Пришпилил к стене:

— Is it my territory?

— Yes!

Ноздри раздувались от тяжелого дыхания, зубы обнажились в оскале, все лицо напряглось, как будто он собирался убить ее.

— Is it? — прорычал он, сдирая ногтями блузку с ее плеча, оставляя красные полосы на ее коже.

— Yes!

Она куснула его за мочку уха, распаляясь все больше и больше.

— Is it? — вынимая одну грудь из лифчика и впиваясь в сосок, и тут же проводя языком вдоль груди, шее, вверх к губам.

Она слышала треск материи, но ее было все равно:

— Yes! — прорычала она в ответ, с силой втягивая в себя воздух, глядя ему прямо в глаза.

— Is it? — задирая ее длинную юбку.

— Yes! — выгибаясь навстречу ему.

— Is it mine? — его пальцы уже разрывали ее трусики.

— Yes! — простонала она ожидая его вторжения.

— Mine! — простонал он, резким толчком заполняя ее всю.

— Yes!

Он царапал ее отросшей за день щетиной, втягивал кожу, оставляя красные пятна на плечах, груди, сжимал ее спину пальцами так сильно, что ногти больно впивались в ее кожу, врезался в нее так, как будто хотел то ли излить на нее всю свою боль и обиду, то ли оставить на каждой частичке ее тела свое клеймо. А она поддавалась, каждому его движению, каждому удару бедер, обнимая его ногами за талию, цепляясь за плечи, прижимаясь так, словно хотела никогда не разъединяться с ним! С мужчиной, которого она выбрала! С мужчиной, который был ее территорией!

Он опустился вместе с ней прямо на пол, вытянув длинные ноги в голубых джинсах поперек коридора. Она смотрела, как он устало откинулся на стену, закрыв глаза и переводя дыхание. Всматривалась в его лицо, сейчас такое спокойное. Провела пальцами по щетине на левой щеке, он тут же открыл глаза.

— Никогда не смей мне не верить, — сказала она отчетливо.

Он улыбнулся своей ошеломляющей улыбкой и, притянув ее к себе, прижался губами к ее губам.

Он верил и доверял, но… Ревность! Она жгла его изнутри едким пламенем, затуманивая разум. Иногда ей было смешно, зачастую глупо и нелепо, в основном это ее бесило, порой она вообще жалела, что тогда попала под влияние песни и помирилась с ним. Вот разбежались бы, вот тогда посмотрели бы, кому было бы хуже!

Он превратил несколько месяцев ее жизни в ад, ревнуя даже к Косте, что было вообще полной глупостью. Она бесилась и, приходя домой, орала на него, обвиняя в идиотизме, он молча выслушивал, но ничего не мог с собой поделать. Ревность продолжала превращать здравомыслящего человека в полного тупицу. Она пыталась не обращать внимания, потом объяснять все ситуации, предупреждать, не давать повода, снова игнорировать и снова разговаривать по-хорошему. Все было бесполезно. Ее это злило, выводило из себя, заставляло сомневаться в себе, в нем, в них. Но лучшее лекарство от болезни «Ревность» только время. Прошло несколько месяцев и как больной не может сказать, в какой именно день он выздоровел окончательно, так и она не могла сказать, когда обнаружила, что ревности больше нет, что дышать стало легче. И это они преодолели вместе. С истериками, руганью, перемириями и новыми ссорами, они это пережили.

Как постепенно летняя жара и пыль сменились осенними дождями, слякотью и грязью, так постепенно их отношения стали глубже, стабильнее, надежнее. Дни становились все короче, зима уже дышала в лица, обдавая своим морозным дыханием. Наступили первые морозы, и выпавший первый снег покрывался все новыми и новыми слоями, укрепляя всех в мысли, что он здесь надолго — до весны.