Глава 5. Аня

Аня

Приоткрыв глаза, я увидела белый потолок. Тело пронзала боль, его ломило будто меня били несколько часов кряду. Я отчётливо помнила последние минуты перед тем как ничего не помнить до этого самого момента. Запах гари до сих пор, казалось, стоял в носу и во рту. И даже лёгких. Горло саднило и чувство полной дезориентации не сразу натолкнуло меня на мысль, что я находилась в больнице. До этого самого дня я ни разу в той не оказывалась. Даже кровь не сдавала, не было в том надобности, и никогда не жаловалась на здоровье. Постепенно, возвращаясь к тому что стало причиной по которой я оказалась в этом месте я резко подскочила на месте, хватаясь за голову. Перед глазами все кружилось и расплывалось, но через силу я приподнялась, стащила с себя какие-то провода, выдернула иголку из вены и опустила ноги на пол. Мысли о том что Маша осталась одна придавали сил, какого отчаянного безрассудства найти ее и узнать что с сестрой все в порядке. Кое-как я приподнялась. Перед глазами все расплывалось, белые вспышки сбивали с ног и кидали в сторону. Дойдя до стены я схватилась за ту и медленно пошла в сторону выхода из палаты. Я отчётливо помнила лишь яркие красные всполохи перед глазами и запах гари, силуэт матери на полу… и что не успела вытащить ее из огня и сама осталась в горящем доме. Но теперь это не имело никакого значения. Потому что Маша выбралась и ей нужна была помощь! Ей нужна была живая и здоровая сестра, чтобы девочку не отдали в детдом. А что если уже отдали? А может быть родителей тоже спасли? И все обошлось? И Маша сейчас не одна?

Держась за стену я шла по тёмному коридору, сил почти не было, во рту сухо и сильно хотелось пить. Я словно находилась в состоянии аффекта. Вроде бы и чувствовала все, но как будто находилась в другом измерении и все происходило со мной не по-настоящему.

Ступая босыми ногами по холодному полу я хваталась мыслями за все подряд, чтобы остаться в сознании, на ногах. Женщина в белом халате попала в поле моего зрения и, я прохрипела что-то, чтобы обратить ее внимание на себя потому как чувствовала себя плохо и наверное в любой момент могла закрыть глаза и упасть на пол.

— Ты зачем поднялась? Ты в своём уме? — встревоженный голос доносился словно издалека.

Меня наконец заметили и медсестра кинулась ко мне, поддерживая с другой стороны. Я держалась руками за стену и желала только одного — узнать где моя Маша, что с моей девочкой все хорошо. Что она жива.

— Девочка… пожар… — голос был не похож на мой, больше походил на карканье вороны.

Сил не было даже говорить и я вдруг испугалась, что теперь никогда не смогу быть сильной и полноценной как прежде. Что если интоксикация от углекислого газа нарушило функции организма? Или я сильно обгорела?

— Все хорошо с девочкой. Приходили они уже утром с отцом, хотели тебя навестить, но слаба ты ещё. Я не позволила. Пойдём в палату. Лежать тебе нужно, — назидательным тоном говорила женщина, а у меня окончательно все переплелось в голове, я думала что лишусь чувств в это же мгновение. Ведь отца я даже не успела стащить с дивана, он так и остался лежать перед включённым телевизором…

Наверное женщина что-то перепутала!

— Маша, светленькая…

— Да говорю же тебе, все с ней хорошо! Как в следующий раз придут они с отцом, обязательно пущу к тебе. Ты им родственница? — спросила она, на что не смогла ответить ничего внятного.

Мы вернулись в палату, но у меня уже совсем не осталось сил. Медсестра подключила меня обратно к мониторам и капельницу вернула на место и мои глаза сомкнулись, а я провалилась в какую-то черную мглу, где изредка появлялись оранжево-красные всполохи и возвращали меня в реальность. Я то просыпалась, то снова впадала в забытье и перед глазами все время стояла Маша с заплаканным лицом. Она тянула ко мне руки и просила ее не оставлять. Ее испуганное личико и тоненький дрожащий голос окончательно вернули меня из моего долгого сна.

Я проснулась в холодном поту. Голова ужасно болела и я не могла толком сконцентрироваться на том что была реальность, а что мне, собственно, только приснилось. После того как упала на пол, надышавшись угарным газом, я ничего толком не помнила…

Руки сильно саднило и я подняв их увидела на тех бинты. Противное и мерзкое чувство страха что, не дай Бог, останусь инвалидом заставило меня подняться и пошевелить всеми конечностями. Нет, я помнила что уже ходила на пост медсестры. Но когда курице отрубают голову она ещё тоже ведь какое-то время бегает… Поэтому я не знала что со мной было на самом деле. А в свете последних событий я теперь и вовсе не могла больше ни на кого положиться…

Осмотрев комнату пристальным взглядом я решила больше пока не вставать. Сосредоточила внимание на том как монотонно капал какой-то раствор из баночки и прозрачная жидкость плавно добиралась до моей вены по тонкому проводку. Не знаю почему, но эта картина завораживала и успокаивала. Я не собиралась больше вставать, пусть в меня вольют хоть тонну лекарств, главное чтобы я быстрее оказалась на ногах. Прежней Аней. Которая смогла бы вернуться на работу и к своей Маше. Необходимо было что-то решать с жильем. С родителями. У нас с Машей теперь не было ни вещей, ни крыши над головой, ни родственников — ничего кроме документов и небольших сбережений, что я успела отдать сестре, когда выталкивала ее через окно на улицу из горящего дома.

Дверь распахнулась и на пороге появилась женщина в белом халате.

— Проснулась? — заботливо спросила она, подошла к капельнице и отсоединила меня от проводов, вытащила иглу из вены. Я поморщилась от неприятных, но вполне терпимых ощущений. — Ну вот, — она улыбнулась. — Выглядишь уже значительно лучше. А то вздумала подвиги совершать.

— Когда меня выпишут? — прямо спросила я.

Женщина внимательно на меня посмотрела, будто я созналась ей только что в том, что была душевнобольной.

— Спросишь у врача на обходе. Самое страшное позади. Тебе очень повезло. Отделалась небольшими ожогами на руках. Только дымом надышалась сильно. Интоксикацию получила.

Я снова посмотрела на руки. Да, ожоги заживут, главное, что сама осталась жива.

— А девочка? Пожар был…

— Соболезную… — в голове зашумело.

Я вдруг увидела перед собой зиящую черную пропасть, в которую мне захотелось броситься. Ведь я отчётливо помнила слова медсестры, что девочка приходила меня навещать. Якобы с отцом. Но ведь отец… Неужели она обманула меня? Специально?

— Вы меня обманули? — догадалась я. — Что с Машей? Где она? — мой голос сорвался на крик, но тот больше походил на писк. Я чувствовала подступающую истерику.

— Так, успокойся. Я уже говорила, что с девочкой все хорошо. Придут они с отцом. Вот как наступят время для посещений, придут. Но твои родители — мужчина и женщина погибли. Их не спасли, — грустно проговорила женщина.

Я шумно выдохнула, ощущая подобие легкости в груди. Нет, конечно, смерть родителей ужасное горе! Какими бы мама и папа ни были людьми, но они были нашими родителями. И я даже, если бы знала наперёд, что сама пострадаю, когда пошла за матерью в огонь, то ничего бы не изменила в этом решении. Они ведь не всегда пили и когда-то мы были счастливой и хорошей семьёй. Но я, честно сказать, и не помнила того времени. Наверное это осталось в далёком детстве. Сначала они пропили квартиру в Воронеже и мы перебрались в это подобие дома в Рыбачий посёлок, где зимой было очень холодно и невыносимые условия для жизни. Иной раз мне казалось, что я перенеслась в средневековье. Читала учебники по истории и даже отличий не находила. А вот теперь… Но главное что моя Маша цела и невредима! Мне легчало на душе от этого осознания и жить хотелось.

— Пожалуйста, — попросила я. — Если Маша и… ее папа придут, пропустите их…

Может быть приехал мамин брат, узнал, что наш дом сгорел? И если так, то это окажется чудом, потому что того я видела только на снимках в семейном фотоальбоме. Удивительно, но подумав о такой мелочи как снимок я с ужасом поняла что у меня совсем ничего не осталось от прошлой жизни. Фотокарточки или какие-то малозначащие личные вещи… все что хранилось в доме, который наверняка догорел дотла… Оставалось успокаивать себя мыслями, что сама осталась жива и Маша не пострадала, и я решила отталкиваться от этих мыслей и чаще об этом вспоминать. Самое страшное что могло случиться с человеком — это смерть. Все остальное поправимо.