Кэл поклонился, когда аплодисменты заполнили комнату. Люций схватил меня за руку и потащил вниз по ступенькам. Он пробирался через толпу людей, висевших на сцене, расталкивая их локтями, а я не потупила взгляд, чтобы не видеть их лиц. Я все еще слышала их голоса, слова, обещания насилия и глумления.

— Отвалите к чертям собачьим, — Люций оттолкнул одного мужчину и протискивался среди гостей остальную часть пути к бару. Он подтолкнул меня вперед и, встав сзади, загнал мое тело в ловушку. Это воплощало жест защиты, но его нахождение оказалось слишком близким для меня. Мне нужен был воздух. Я предпочла бы оказаться в своей комнате, чем здесь.

Пришлось вытянуть шею, чтобы осмотреться и найти Дилана, но масса людей заблокировала обзор.

— Мне по старинке. Два. — Грудь Люция казалась теплой по сравнению с моей, его руки покоились на моих бедрах. — Ты хорошо справляешься, — прошептали мне на ухо. — Это было наибольшим представлением за вечер.

Бармен налил напитки и поставил их перед нами. Я взяла свой: вкус был горьким на языке, но я поприветствовала прилив тепла от алкоголя. Сделала один резкий глоток, жидкость обожгла, когда я ее проглотила.

— Полегче, Стелла. — Люций взял мой почти пустой стакан.

Я склонила голову к плечу и заговорила ему в ухо:

— Пожалуйста, Люций. Я не хочу в этом учавствовать.

Он прижался кончиками пальцев к моему бедру.

— Напьешься сегодня — завтра будет только хуже. Ты должна оставаться сильной.

— Зачем?

— Ты знаешь ответ.

— Нет. — Но я знала. Мне просто нужно было это услышать, чтобы понять, насколько хуже все может стать.

— Если не сможешь оставаться сильной, я прослежу за тем, чтобы твой отец страдал. И обязательно позабочусь о твоих муках.

Я фыркнула и вырвала у него напиток, прикончив содержимое одним глотком.

— Да. Думаю, что мои страдания обеспечены мне, независимо от поведения. — Я избегала разговоров на тему моего отца. Его добрые глаза вспыхнули у меня в голове, хотя я полагала, что они больше не были такими. По крайней мере, теперь.

— Есть что-нибудь еще? Что-нибудь, что помешает мне отправиться обратно на эту сцену и сказать всем твоим приятелям, чтобы они засунули свое Приобретение прямо себе в задницы? — Я кивнула бармену, заказав еще один напиток.

— Есть много чего. Будешь ли ты страдать завтра? Да. Но я могу заставить тебя мучиться каждый день после этого. — Голос Люция потемнел, а сам мужчина крепко сжал мое бедро. Бармен поставил напиток, но Люций убрал стакан подальше от меня. — Ты моя на многие месяцы вперед. Я могу придумать много неприятного, Стелла. Намного хуже всего, о чем ты могла бы помыслить. Боль, пытки, изнасилование, с которыми ты встретишься завтра, покажутся тебе приятным воспоминанием. — Он провел рукой по передней части моего бедра и сжал плоть между ног, вжав меня в барную стойку, отчего в ребра мне болезненно впилась деревянная поверхность. — Если это то, чего ты хочешь, то обязательно поднимись на сцену.

Я попыталась увернуться от него, но Люций только сильнее сжимал ладонь, а пальцы углубились между моих ног, массируя сердцевину сквозь джинсы.

— Отвали от меня, — прорычала я.

Люций игнорировал меня, его пальцы заставляли мое тело оживать, пока мне хотелось оставаться оцепеневшей.

— Но. — Он разжал ладонь и протянул руку по моему бедру. — Если ты сделаешь то, чего я хочу, то будет исполнено все, что в моих силах, чтобы защитить тебя. И как только все закончится...

— Почет и уважение. Понятно. А теперь отъебись от меня. — Я оттолкнулась от бара.

— Стелла! — Дилан протиснулся мимо пары гостей и обнял меня, оторвав от пола и сжав с такой силой, что я пожалела о количестве выпитого.

— Ты здесь. — Я изголодалась по искреннему прикосновению, по кому-то, кто, я знала, заботился обо мне не по причине глупой игры.

Он подставил меня.

— Да. — Его щеки были красными, а от дыхания несло чем-то крепким.

— Ты пьян?

— Нет. То есть, Кэл угостил каким-то виски, но я не пьян. — Он медленно покачал головой.

— Ты пьян. — Шок от боли ударил меня в грудь. — Пришел сюда напиться с этими?

— Я всего лишь пытался подыграть. Успокойся. — Дилан положил тяжелые руки на мои плечи и прижался лбом к моему. — Я стану тем одним, Стелла. Завтра. Это буду я.

— Станешь одним? Кем?

Брат усмехнулся, его прекрасная улыбка больше нервировала, чем успокаивала.

— Посмотришь. Но это буду я. Я позабочусь о тебе.

— Думаю, этого достаточно, — припугнул Люций позади меня.

— Я могу поговорить с сестрой, если захочу.

— Ты хотел сказать, бывшей сводной сестрой?

— Да, и что?

— Она не твоя родная кровь. И не твоего ума дело.

— И не твоя так же, урод.

А Дилан был прав.

— Ей и не нужно. Я владею ею. Теперь сделай шаг назад, пока я не отшвырнул тебя и не избил, чтобы ты снова отлеживался на полу.

— Мы только поговорим, — вмешалась я. — Разве мне нельзя поговорить с кем-нибудь? Пожалуйста? — Никогда не пробовала просить его мило. Возможно, сработает.

— Да, можешь поговорить со мной. — Люций обнял меня за шею и увел обратно. — Пошел нахрен, Дилан.

— Остановись. — Я ткнула его локтем, но Люций не отпустил.

Дилан сердито посмотрел на меня и потупил взгляд.

— Помни мои слова.

Затем повернулся и исчез в толпе.

— Отвали. — Я вывернула плечи, и Люций опустил руку, но лишь чтобы сжать мою грудь.

Я обернулась и посмотрела на него.

— Кретин.

Мне ухмыльнулись, сделав еще один глоток.

— И?

— Я возвращаюсь в свою комнату.

— Нет.

— Почему?

— Потому что мне нужно, чтобы тебя видели. — Люций поставил свой стакан на стойку и взял меня за руку. — Просто улыбайся и кивай, мать твою. Это все, что от тебя требуется.

Он пробирался сквозь толпу людей и тащил меня за собой. Люций знал многих из них, вел непринужденные разговоры о событиях из детства, веселых деньках в колледже или о том, как продвигается сахарный бизнес. Но независимо от собеседника разговор всегда возвращался ко мне.

— Стелла — художник, — произнес Люций в десятый раз за вечер.

Женщина, возможно, не старше пятидесяти, одетая в безупречный снежно-белый костюм, улыбалась и потягивала вино.

— Я тоже. Несколько моих картин выставляются в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. В каких галереях тебя можно было увидеть?

— Ну, в галерее моего родного города должно быть несколько моих работ, — ответила я.

— Родного города? — Она подняла безупречную бровь и сделала глоток вина. — Как странно.

Люций улыбнулся.

— Я слышал, что одна из картин Стеллы была недавно выставлена в Нью-Йорке в одной из самых известных галерей. Буквально на прошлой неделе ее купили за пятьдесят тысяч долларов.

Я подняла голову на Люция — он определенно знал, как врать.

— О, это правда? — Собеседница жеманно улыбнулась мне поверх бокала.

Люций не промахнулся.

— Да. Не знаю, знаешь ли ты эту картину, но она называлась «Северная звезда».

Что-то было не так. У меня была работа под названием «Северная звезда», но ее купили в городской галерее месяц назад, а не в Нью-Йорке на прошлой неделе. И определенно не за пятьдесят тысяч долларов.

Глаза женщины округлились.

— Ты автор?

— Она. — Люций сжал мое бедро и прижал к своему боку, гордость читалась в его улыбке.

— Мои поздравления. Я действительно видела эту работу лично в галерее «Ла Ви» и осталась под впечатлением. Понятия не имела, что кто-то в твоей ситуации может создать нечто подобное. — Женщина махнула на меня рукой, будто я была забавным животным за стеклом в зоопарке.

— Я бы приняла ваши слова за комплимент, но, поскольку это не так, то не стану, — я улыбнулась, желая ей сдохнуть.

Люций вынужденно рассмеялся, когда выражение лица женщины скисло.

— Удачи завтра, дорогая. — Мне широко улыбнулись, и Люций повел меня к другой группе людей.

— Плохое начало, Стелла, — прошептал он мне на ухо. — Попробуй еще раз.

Мы подошли еще к нескольким группам людей, болтавшим о мирских проблемах высшего мира, прежде чем вновь вернуться к моему порабощению, так как это была очередная тема.

В следующей группе, к которой мы приблизились, находилась мать Дилана, Маргарет. Она молчала и лишь слушала Люция, а другие дамы смеялись. Ее губы были сжаты в тонкую линию, а взгляд не покидал меня. Мне хотелось поговорить с ней, спросить, знает ли она что-нибудь, что могло мне помочь. И, признаюсь, хотелось спросить об отце. Но ее лицо было непроницаемо, жестоко.