Если что-то плохое и случается, так только тогда, когда этого меньше всего ждёшь. Тут и оказывается, что изменить всё и вся может один опрометчивый поступок. И не имеет значения случайный он или намеренный. И неважно — совершён из любви или отчаяния, из страха или желания власти. Поступок сделан. И мир уже не такой, как прежде. Да и сам ты изменился.

Обитатели сморённого невиданной жарой королевства Флуаронис беспечно кляли погоду.

Третью седмицу воздух над благословенной столицей Мирар дрожал от зноя. Камни мостовых с одинаковой беспощадностью припекали босые пятки ребятни и подмётки знати, а Фонтаны на Площади изливали возмутительно тёплую воду. Да что Фонтаны! Даже золочёные флюгера на башенках королевского замка — стыдно сказать! — сверкали как-то тускло. В общем, зной не щадил никого — щедро навевал беспечную скуку на простолюдинов и благородную лень на аристократов.

С полудня столица замирала — ни гербовых экипажей на улицах, ни лотошников, ни посыльных. Только сновали крикливые стайки беспечной ребятни, ну да этим всё нипочём.

Тихо было даже в трактирах и корчмах — дневной посетитель стал редкостью. Вот почему известная всему околотку Сплетница Клотильда, она же владелица таверны «Перевёрнутая подкова», так обрадовалась первому за нынешнее утро гостю. Пускай этим гостем и оказался скупой на слова старый зеркальщик. Какой никакой, а собеседник. Да и, скажем прямо, владелица заведения нуждалась не столько в собеседнике, сколько в слушателе.

Ловко цедя для посетителя первую пинту, Клотильда для начала осведомилась о его самочувствии и поцокала языком, соглашаясь с тем, что подобная жара — это просто издевательство над людьми в возрасте. Затем, когда кружка перекочевала к старику, трактирщица спросила, знает ли он о похищенной из королевского питомника птице. Зеркальных дел мастер только виновато развёл руками, и изголодавшаяся сплетница незамедлительно поведала ему свеженький слух — де, Его Величество по вине нерадивого подданного-птичника лишился иноземной диковины.

Старик без интереса выслушал стрекотню, крякнул и отёр с усов пивную пену. Тогда оскорбленная трактирщица поправила на голове вдовий чепец, навалилась на дубовую стойку всем своим дородством и выложила перед посетителем самую зловещую весть.

Собственно, зловещей эта весть казалась только Клотильде. А всё потому, что дамочка в наследство от обожаемого супруга переняла не только доходную таверну, но и уверенность в некоем мифическом «Колдовском Заговоре». Что такое этот Заговор трактирщица и в молодости плохо понимала, а сейчас так и вовсе запуталась, однако само слово приятно волновало её болтливую натуру.

И вот сплетница поведала молчаливому посетителю, что за последние седмицы через город прошли мало не сотня колдунов. На самом деле Клотильда слышала только о двоих и при том о магах, но разве это имеет какое-то значение? Где двое, там и сотня! Где маги, там и колдуны!

Тут справедливости ради нужно заметить, что старый зеркальщик (известный горожанам как мастер Баруз) оживился. Однако оживился вовсе не по причине интереса к «Колдовскому Заговору», а потому, что не любил слушать глупости.

— Да брось, женщина! — посетитель хлопнул ладонью по стойке. — Вся-то новость в том, что при дворе Атийского короля помер старый волшебник. Говорят, в состав Великого Магического Совета входил. Ну и чародейное место пусто не бывает — рвутся претенденты на смену. Скажешь тоже — колдуны.

И зеркальщик усмехнулся.

Клотильда решила обидеться, даже отвернулась от вредного деда и взялась тереть полотенцем уродливое зеркало. Старик вздохнул и устремил тоскливый взгляд туда — в засиженные мухами тусклые глубины. Ещё бы! Как мастер-зеркальщик он не мог без содрогания смотреть на это чудовищное творение чьих-то неумелых рук. Хорошо хоть могучее тело трактирщицы заслоняло большую часть обзора…

И всё же, если Баруз и захаживал в «Перевёрнутую подкову», так только из-за этого безобразного зеркала. Покойному хозяину таверны сей образчик уродства достался то ли от бабки, то ли от тётки. А Клотильда, верная памяти почившего супруга, уже который год отказывалась снимать чудовище со стены.

И вот теперь старик сидел, подпирая рукой подбородок, и размышлял, что бы такое придумать, дабы придать зеркалу сносный вид. Может багет? Или лучше драпировку? А если попробовать… тут его размышления прервались, поскольку Клотильда соскучилась обижаться и решила продолжить беседу:

— А я нутром чувствую. Нутром. — Провозгласила она. — Что-то грядёт.

Женщина вновь склонилась к посетителю. Перед носом зеркальщика всколыхнулась невероятных размеров грудь, на которой подпрыгнул медальон с портретом почившего супруга.

— Колдуны эти, рано или поздно, таких дел натворят… — предрекла трактирщица, — мой покойный муж всегда говорил: «Настанет день, когда вся эта шушера передерётся и простым смертным, ой, как не поздоровится».

Зеркальщик поморщился и почёл за благо откланяться — оставил на стойке пару медных монет и вышел на улицу. Удушливый зной накатил на него, а палящее солнце ослепило после полумрака таверны. День стоял ясный, радостный и безоблачный. Столица безмятежно дремала под палящими лучами солнца, и в королевстве Флуаронис, вне всяких сомнений, царил покой.

Щурясь от яркого света, Баруз неторопливо направился в мастерскую.

Бывают такие дни, которые, ну хоть плачь, несут одни неудачи! Обожжёшься утренним чаем, подвернёшь на ровном месте ногу, сломаешь ноготь, а потом ещё и подол платья прищемишь дверцей экипажа, который (уж в этом можно быть уверенной!), словно назло поспешит отъехать. Да, всякие дни бывают — и плохие, и хорошие. Но сегодняшний оказался не плохим и даже не хорошим. Он оказался гадким. И не просто гадким, а гдаким-гадким-гадким!

Именно об этом думала разъярённая девушка. Ну и ещё о том, что неплохо было бы выместить свою злость на ком-нибудь, хоть сколько-то причастном ко всем текущим бедам. Но нынче всё было гадко, а потому и человека, которого хотелось порвать на клочки от ярости, приходилось униженно просить, даже умолять о помощи. И он — этот, с позволения сказать, человек, этот, с позволения сказать, мужчина — помогать как раз и не собирался! Подлец!

Люция в бессильной злости кусала губы и теребила в руках кружевные перчатки. Это же надо! Притащиться ни свет, ни заря в дешёвый трактир для того, чтобы встретиться с человеком, который без колебаний отказал в помощи слабой девушке! Жестокосердный циник!

«Милая, я не романтический герой. Начитались дамских романов, так сидите дома». И слушать ничего не стал! Индюк надутый! Сидит, вертит в руках кружку с квасом (подавись им, дрянь заносчивая!) и глядит насмешливо… У-у-у!

Чтобы не завизжать от бессильной ярости (а пуще прочего — не вцепиться нахалу в волосы) девушка перевела взгляд на безобразное зеркало, что висело аккурат над барной стойкой. Хозяйка «Перевёрнутой подковы» отсутствовала. Пользуясь ранним и покамест не знойным часом, Клотильда поспешила на рынок за покупками, заведение же осталось под присмотром снующей на кухне стряпухи. Теперь звон посуды да стук ножа мешали Люции сосредоточиться и, как следует, осерчать. Не больно-то побушуешь, когда за стеной громыхает горшками (а заодно, может, и подслушивает) кухарка. Нет, ну что за день?

От обиды перед глазами всё заколыхалось, и злая слезинка сорвалась на чистую скатерть. Девушка старательно захлопала ресницами, чтобы разогнать постыдную влажность. А, да чего уж там! И вторая слезинка упала вслед за первой.

Только неужто проймёшь эту желчную личность? Вон, как скривился… разве пожалеет? Нет. Никто её не пожалеет! Никогда! Никому нет до неё дела! Всё пропало! Она одна в этом жестоком мире! И слёзы посыпались чаще. Ах! Люция отвернулась, выдернула из сумочки платок, промакнула влажные глаза и со слезной дрожью в голосе сказала: