и она абсолютно счастлива. Может, потому, что в жизни она не переживала такое чувство — себя сравнить с кем-то.

— А в чем же дефект?

— Это дефект потому, что с этим очень сложно выживать. Это снимает какую-либо защиту. То есть человек не готов ради своих амбиций, ради проявлений своего Эго бороться за что-либо. Но ей в общем– то повезло: сначала ее оберегал мой отец, потом я. «Дефект» я сказал не в отрицательном смысле, а в смысле отсутствия — по сравнению с большинством людей она отличается. Ведь большинство людей, конечно, завидуют, конечно, пытаются это компенсировать чем-то…

— А ваш папа?

— Он был очень своеобразный человек. Он очень любил мою мать и всю свою жизнь посвящал только тому, чтобы обеспечивать семью. Работа, тяжелая работа. Он строитель по образованию и всю жизнь проработал на разных заводах, которые производили различные строительные материалы. И было очень тяжелое время, когда у него вообще никакой работы не было, между 1951—52 годами, когда евреи преследовались…

Так вот, второй мой учитель — Борис Давыдович Ланде, который научил меня тому, чему вообще невозможно научить, — он научил меня творчеству. Ведь вообще непонятно, как учить творчеству. Но ему это удалось. Я был уже в достаточно зрелом возрасте. Творчество

— это такое состояние, в которое ты погружаешься, когда на все, что тебя окружает, смотришь глазами ребенка и одновременно со всем знанием, которое ты уже имеешь. То есть смотришь так, как будто в первый раз увидел, а анализировать можешь так, как будто уже все прочитал. Это очень серьезная штука. С Ланде мы очень много вместе работали. Он был большой фантазер. Он научил меня трансу. Поэтому каждый раз, когда я о чем-то задумываюсь, я впадаю в транс. Как будто этого я никогда не видел, а все, что знаю, все это со мной.

— Борис Абрамович, а вы когда-нибудь писали что-нибудь или рисовали или все это относится к политике?

— Нет-нет, я ничего не писал, кроме стихов… иногда. Давно уже не писал. А вообще творчество — это последовательность нескольких важных компонент: первая компонента (самая главная) — это ощущение, вторая компонента — это возможность понимать свои ощущения, третья компонента — это возможность описывать свои ощущения словами. При этом часто случается, что второй компоненты

нет вообще (некоторые опускают понимание и сразу могут описывать свои ощущения) или у кого-то она есть (и тогда они проходят и через понимание, и через описание этого понимания). И наконец, четвертая важная компонента — возможность описать так, чтоб другие ощутили то, что ты ощущаешь. Вот такая цепочка. Я, например, знаю абсолютно гениальных актеров, которых я разделяю на два класса: есть актеры глупые, но они гениальные, потому что они точно передают ощущение, а вот если с ними говоришь о чем-то еще, они никогда не объяснят, почему они так ощущают. А есть другие, которые описывают, как они это понимают… Так вот Ланде смог не только мне все это описать и объяснить, но и сделать так, что я все это начал ощущать.

И был еще третий учитель, он меня научил злу. Не то чтобы научил, а просто примерно показал, что такое подлость, предательство. Это случилось уже в совершенно зрелом возрасте, когда я уже стал заниматься бизнесом… Я не хочу называть его фамилию. Но тем не менее благодаря ему я и это тоже узнал.

— Вы научились противостоять злу?

— Нет, я просто узнал, что такое существует.

— Но ведь каждый раз зло проявляет себя по-новому?

— Нет, абсолютно одинаково. Я, к сожалению, плохо разбираюсь в людях, поэтому не умею распознавать заранее, кто несет в себе подлость, предательство. Но постольку, поскольку я до сих пор еще не слишком старый и есть еще силы, меня это не слишком смущает…

— А вы забываете предательства, своих врагов? В «Московском комсомольце » как-то писали, что вы храните список ваших врагов.

— Я абсолютно не злопамятен. Меня часто в этом упрекают мои партнеры и иногда даже близкие…

Вообще все мои Учителя — люди, которые меня научили Добру,

— были намного старше меня. Только один, тот, который научил меня злу, был моего возраста. Но это тоже интересно (смеется).

— Это как-то связано с поколениями?

— Нет, конечно, это абсолютно случайное совпадение.

Но вот мы наконец дошли и до вопроса, который вы мне не задали,

— «кто же самый главный Учитель?» И я хочу сказать, что для меня самый главный Учитель — это, безусловно, Иисус Христос.

Если человек однажды почувствовал в себе что-то, что сложно объяснить рационально, а потом прочитал Библию, а некоторым это удалось сделать в раннем возрасте, то понятно, что после этого почти неинтересно все, что читаешь, с точки зрения знания. Конеч-

но, интересно читать с точки зрения звука, языка, точно так же, как интересно слушать Моцарта, Баха, Бэнера. Это просто разная музыка, ощущения, точно не знания. Но когда все эти ощущения переведены в знания и опять эти знания сразу переводятся в ощущения, то становится скучно читать все остальное.

— Вы пережили мистический опыт или пришли в религию через культурные ценности?

— Я думаю, что скорее второе… Сыграла роль та аура, среда, которая меня всю жизнь сопровождала, с раннего детства. И природа, и люди, и книги — все это концентрировалось, а потом превратилось в некоторый оптимум. Если теперь начинать задумываться «а почему так?», конечно, все можно объяснить — вот это прочитал, и вот это, и это, этих встретил, этих и этих, а потом все это интегрировалось… но не знаю… Это случилось не в один момент. Это долгий процесс, в течение какого-то времени абсолютно подсознательный, а где-то лет с 30 уже достаточно ощутимый, но сложно формулируемый.

— Вы чувствовали тягу именно к православию?

— Я думаю, нет. Это было формирование ментальных ценностей. А постольку, поскольку я в России и мне все это нравится — и эти купола, и… я, может быть, смело скажу… этот лубок… В православии открытость чувств больше, чем в других религиях. А поскольку я сказал, что я плохо ощущаю людей, то мне открытость чувств интереснее, доступнее, чем символы. Последние два года я живу на Западе и хожу в церковь (иногда и в католическую церковь, но не для того, чтобы исповедоваться или молиться, а просто чтобы отдохнуть). И… я действительно по-другому стал ощущать эту веру. Католичество сильно по чувствам отличается от православия. Но я нахожу, что для меня лично в православии есть достоинства, которых нет в католичестве. Я думаю, что в основе моего предпочтения лежат глубокие культурологические аспекты: и образы людей, и литература, и природа… Может быть, еще и то, что я себя всегда очень комфортно чувствую среди русских, по существу православных, постольку, поскольку в России православие и национальность почти идентичные понятия.

— Борис Абрамович, получается, что православие для вас — символ определенных культурных и этических норм, стиль жизни, но ведь это прежде всего путь личного спасения, связь с Богом…

— Вы знаете, над всеми этими дополнительными аспектами я стал задумываться уже тогда, когда принял православие. И это для меня вопрос чисто теоретический, который меня, конечно, интересует. Я

абсолютно понимаю отличие веры, которая позволяет общаться с Богом напрямую, и веры, которая требует посредника между тобой и Богом. И тем не менее я считаю, что это не исключает самого главного, что составляет смысл христианства, и не только христианства,

— это особая ответственность в восприятии добровольно принимаемых ограничений. В «Манифесте российского либерализма» я постарался сформулировать свое понимание идеи веры. Вера — это признание и добровольное приятие ограничений, что достижимо только в пределе и недостижимо в жизни одного человека.

— Но разве, не будучи религиозным человеком, будучи агностиком, это невозможно?

— Конечно возможно, поскольку в конечном счете именно эти ограничения и были трансформированы в морально-этические нормы советских людей. Но именно эти же ограничения, не какие-либо другие. Десять заповедей, которые Моисей услышал от Бога, те же самые, о которых говорил Иисус Христос, но совершенно в другом гносеологическом аспекте. Мир до представления о том, что Бог един, и после. С моей точки зрения, самым главным философским завоеванием, самой главной философской мыслью человечества является понимание того, что Бог един. Именно это представление и позволяет говорить о единых законах, которые правят миром. Например, в язычестве есть бог воды, бог луны, бог солнца — значит, есть отдельные законы для воды, отдельные законы для солнца, поэтому нет места никакому научному знанию. И только понимание того, что Бог един, и позволило жить в сегодняшнем мире, понимание, что одни и те же законы правят миром в целом. Моисей обучал десяти заповедям своих людей, а Иисус Христос говорил о том, что мы с ними рождаемся, а не узнаем после. Это как биология до Менделя и после него. До Менделя передаваемые признаки считались приобретаемыми, а после Менделя это уже рассматривалось как структура наследственности. Вот и мы теперь, можно сказать, рождаемся с геном веры. Он может проявляться или не проявляться,