– Это совершенно невозможно, правда, – отвечал старик. – Вы, несомненно, погибнете, а я стану вашим убийцей. Конечно, я бы мог, но бесполезно меня об этом просить.

Но все эти протесты только прибавили Анри решительности, и он стал повышать своё предложение, убеждая старика, что его вины никакой не будет, что бы ни случилось, и если он хочет, он может лишь отпереть дверь, а потом закрыться в своём домике, не имея к дальнейшему никакого отношения. Попечитель мучался в нерешительности. Большой бакшиш, несомненно, повлиял на его решение, но ещё больше – французская учтивость и доброта, не позволявшая разочаровывать убеждавшего его обходительного незнакомца, сердце которого, очевидно, лежало к тому, чтобы сделать этот эксперимент. Но его суеверный страх был сильнее жадности, и потребовался час, чтобы, доведя его почти до слёз, добиться от него неохотного согласия.

Он согласился провести их по дому днём и показать им посещаемую привидением комнату барона, а также (в отчаянии ломая руки) пообещал, когда они придут после наступления темноты, дать им ключ, если они зайдут в его сторожку у ворот, но они ни при каких обстоятельствах не должны были ожидать, что он выйдет за дверь или приблизится к неспокойному дому. И даже при этом он снова и снова повторял, что умывает руки от всякой ответственности, их судьба решена, и он может лишь доверить их души Богу.

Они тепло говорили с ним, хлопали его по плечу и убеждали, что завтра он выпьет с ними бутылочку вина, смеясь над своими предчувствиями, но ничто не могло разубедить его от печальной уверенности в их скором конце. Он провёл их по дому (где Анри пришёл в восторг от великолепных образцов замечательной старинной мебели), обратил их внимание на портрет барона в гостиной, а затем показал им длинную комнату на первом этаже, служившую барону кабинетом, и то самое кресло, в котором он покончил самоубийством.

Прежде чем уйти, они всучили ему обещанные деньги, но как он в них ни нуждался, он принял их с явной неохотой, сказав:

– Господа, для меня это удача, и всё же я чувствую, что не должен их брать, потому что уверен, что это цена ваших жизней, и кто знает, может быть также и ваших бессмертных душ. Мсье барон был злым человеком, и кто знает, что случается с его жертвами?

Они оставили его, невольно впечатлённые его непреодолимо мрачным настроением и отчаянием, хотя и улыбались, беседуя о предстоящем приключении. Так что они продолжили свой путь в очаровательный маленький городок и сели подкрепиться тем, что им могла предложить блестящая маленькая гостиница. Они договорились вернуться в странный дом в полдесятого, а пока что не было ещё и шести.

У Шарля, как мы сказали, по соседству были друзья, которых он хотел навестить; он указал Анри их дом, когда они спускались в городок с холма. Анри не был с ними знаком, а, кроме того, ему нужно было срочно написать кое-какие письма, что послужило ему поводом не сопровождать Шарля. Вскоре последний вернулся с тёплым приглашением на обед для обоих туристов, но Анри ещё не окончил своих писем, так что он уговорил Шарля отправиться одному с извинениями, но обещал зайти за ним в полдесятого, поскольку дом его друзей был, в общем-то, по пути в неспокойное шато и был лишь чуть в стороне от дороги туда от гостиницы. С этим Шарль опять отправился к своим друзьям, тогда как Анри заказал себе в гостинице небольшой обед и опять сел писать свои письма.

Как раз, вовремя пообедав, окончив и отправив свои письма, за несколько минут до полдесятого он отправился к указанному Шарлем дому. Когда он писал, его мысли были полностью заняты работой, но теперь, когда он был от неё свободен, на горизонте замаячило приключение, в которое он был готов пуститься, и он не мог не признать, что теперь, когда спустиась ночь, оно выглядело куда менее приятным и героическим, чем казалось в тёплом свете летнего вечера.

Он даже сознавал полуоформившееся желание сбежать и лечь в уютную кровать маленькой чистенькой гостиницы, но отогнал эти закравшиеся мысли, убедив себя, что нельзя упускать эту великолепную возможность. И ещё больше на него подействовал такой довод: как можно быть столь эгоистичным и разочаровать Шарля, который пусть не столь бурно выражал своё желание, но столь же хотел участвовать в этом приключении, как раньше и он сам. Он достаточно цинично признался себе, что определённо нервничает, и будь он один, он бы сразу же отказался от этого предприятия, но с ободрением и поддержкой своего более флегматичного друга он мог бы с честью пройти через это всё. Но его мысли всё равно возвращались к мрачной судьбе четырёх его предшественников, и он спрашивал себя, нервничал ли кто-нибудь из них так же, как он.

Вскоре он прибыл к указанному дому, и там, в тени маленького портика над лестницей перед входной дверью, он увидел ожидавшего его уже Шарля, который, будучи пунктуальным и, очевидно, не желая терять времени, не стал дожидаться в доме, а уже попрощался с хозяевами и закрыл за собой дверь. Анри тепло приветствовал его, но, как ему показалось, Шарль едва ответил, спускаясь по ступенькам. Ночь была не очень тёмной, но всё же Анри не удалось толком разглядеть лицо своего друга. Взглянув ему в лицо, он немногое смог увидеть, но всё же ему показалось, что Шарль, похоже, не в себе: он был рассеян, погружён в свои мысли, а в коротких ответах на вопросы Анри сквозила какая-то угрюмость.

После нескольких безуспешных попыток вывести его на оживлённый разговор, Анри тактично оставил его в покое, иногда делая лишь замечания на маловажные темы, не требовавшие ответа. Он решил, что наверно ему испортила настроение какая-то неожиданная неприятность, приключившаяся в доме друзей, а может быть, он услышал плохие новости. Но Анри не стал дальше расспрашивать, в чём дело, будучи уверен, что друг поделится с ним этим, когда сочтёт нужным. Его собственные ощущения тоже были далеки от приятных. Его нервозность, похоже, росла, и он чувствовал, как будто что-то медленно, но верно вытягивает из него силы, храбрость, саму его жизнь. Никогда раньше он не чувствовал себя так некомфортно и так странно.

Так что их путь к дому с привидением был довольно молчаливым. Когда они постучались в дверь сторожки старого попечителя, он встретил их новыми бурными протестами и сожалениями, сказав, что чем больше он думает об этом плане, тем больше чувствует, что не должен в нём участвовать. Он даже дошёл до того, что предложил вернуть им деньги, объявив, что не сможет примириться со своей совестью, приняв их. Однако Анри опять стал его ободрять и убеждать, что всё будет хорошо, и когда завтра они встретятся живыми и здоровыми, он даже ещё немного добавит к тому весьма щедрому приношению, которое уже сделал.

Старый сторож запротестовал, уверяя двух друзей, что они ему и без того переплатили, и что если им действительно посчастливится сохранить свои жизни и свой рассудок, для него будет достаточной радостью увидеть их наутро живыми и здоровыми. Анри был тронут озабоченностью старика, сердечно пожал ему руку и пожелал спокойной ночи. Шарль же всё это время оставался на заднем плане, практически ничего не говоря – за исключением того, что было уж совсем необходимо. Очевидно, мрачное его настроение не совсем ещё прошло, и Анри удивлялся, что же за причина смогла всего за несколько часов так радикально переменить настроение друга.

Они отперли дверь, вошли в этот большой заброшенный дом, и с помощью тусклого фонаря, которым они запаслись заранее, без труда нашли путь в кабинет покойного барона. Это была любопытная комната, выдающаяся в сад с одной стороны дома, как иногда делают биллиардные, что наводило на мысль, что она была пристроена позже и не входила в первоначальный проект. Она была длинная и узкая, с многочисленными створчатыми окнами с каждой из сторон по длине, открывавшимися до самого пола; тогда как каждый из концов комнаты был почти полностью занят гигантскими зеркалами, трюмо. Это производило примечательный эффект: если смотреть вдоль комнаты, получалась иллюзия, будто она продолжается в обоих направлениях до бесконечности, и всё в ней находящееся повторялось снова и снова в бесконечной перспективе. Там было множество разнообразной мебели, а в каждом из четырёх углов стояли рыцарские латы, так, как будто в них кто-то был. В центре стоял большой и снабжённый всем необходимым письменный стол, перед которым стояло кресло барона – то самое, в котором он совершил самоубийство.