Его стеклянные глаза рассеянно смотрели на пол, взгляд был направлен на точку метрах в трёх от него. Никто не появлялся, и у меня было время как следует рассмотреть статую. Различия между статуей Будды у входа в храм и статуей монаха бросались в глаза. Лёгкая улыбка делала Будду добрым, от него исходили умиротворённость и сострадание. Монах же казался напряжённым и целеустремлённым. Губы плотно сжаты, он был сосредоточен на чём-то, не принадлежащем этому миру. От него исходила сверхчеловеческая сила, могучая энергия. Но в чём-то обе статуи были похожи. И Будда, и монах были свободны, свободны от всех забот, реальных или воображаемых. Позже мне рассказали, что это — статуя основателя монастыря, дзенского учителя, жившего в Средние века, одного из самых замечательных персонажей в истории дзен-буддизма.

Деревянный монах заинтересовал меня, но немного спустя я отвернулся от его стеклянных глаз и стал смотреть в сад. Был тёплый день, дверь в сад была открыта. За моей спиной курились благовония, их аромат успокаивал меня. Дверь вела на террасу, за ней виднелся сад камней с прудом, в котором лениво плавали золотые рыбки, покусывая кусочки брошенного в воду хлеба. Вдруг на веранде появился какой-то монах с тряпкой. Он с силой прижимал тряпку к полу и при этом быстро передвигался, что напомнило мне кадры из старых комедийных фильмов. Вскоре он появился снова, двигаясь как и прежде и напоминая большого жука. Я по-прежнему смотрел в сад, перед глазами у меня по-прежнему стояла статуя учителя, и я чувствовал исходящую от этого человека угрозу. Тогда я ещё не знал, что этот легендарный учитель, многие годы изучавший дзен, не воспользовался своим высоким званием и на протяжении двадцати лет скрывался от людей. Он жил вместе с нищими и бездомными под мостами Киото и внешне ничем не отличался от них. Император, последователь дзен-буддизма, слышал о том, что некий великий учитель прячется в столице, по слухам где-то среди городских бродяг. Говорили, что он очень любит дыни. Император переоделся, наполнил большую корзину дынями и отправился с ней по городу. Под одним мостом он встретил нищего, глаза которого как-то необычно сверкали. Он указал нищему на корзину и сказал: «Возьми дыню, но только не руками», на что нищий ответил: «Дай мне дыню, но только не руками». Вскоре император пожертвовал немало денег на строительство дзенского храма и сделал этого учителя его настоятелем.

Ожидая, когда кто-нибудь придёт, я вспомнил слова о том, что поиски Бога — это двойное действие. Ищущий его с болью карабкается вверх, и в то же время, но он об этом даже не подозревает, его подталкивают. «Неплохо было бы, — подумал я, — если бы этот могущественный учитель помог мне в моём движении к высшим сферам».

Пока я размышлял, вошёл монах. Я смущённо поклонился, монах кивнул и велел следовать за собой.

Мы вернулись на крыльцо, и я снова надел ботинки. Мы миновали галерею с такой же крышей, что и на воротах, и вошли в небольшой дом. Вероятно, здесь-то и жил настоятель монастыря. Я читал, что дзенские наставники живут отдельно от монахов и не слишком-то утруждают себя монастырскими делами. Ежедневные заботы их минуют. Они заняты другим: духовным наставлением монахов и послушников, которых принимают у себя по очереди.

Мы поднялись на второе крыльцо, и я увидел там пару больших башмаков западного образца в окружении японских сандалий. Монах раздвинул дверь и удалился. Я оказался в комнате с пожилым японцем благородного вида и молодым западным человеком, пристально смотревшим на меня. Я поклонился, мне ответили двумя приветливыми кивками.

— Садитесь, — проговорил молодой человек по-английски с американским акцентом.

По-видимому, ему было лет тридцать с небольшим. Его джинсы и полосатая рубашка совершенно не соответствовали тому, что его окружало.

— Меня зовут Питер, — сказал американец. — Вам повезло, что я оказался поблизости, поскольку здесь говорят только по-японски. Наставник хотел бы узнать, почему вы поставили свой чемодан в зале храма.

Дальнейший разговор проходил между наставником и мною. Американец только переводил и никак не комментировал то, что слышал.

Я немало прочёл о дзенских учителях и знал, что они не любят много говорить и предпочитают вообще обходиться без слов. Если верить книгам, они могут внезапно закричать, подставить идущему подножку, дать подзатыльник или сказать что-то, лишённое всякого смысла. Я решил высказаться по возможности кратко и чётко.

— Я приехал сюда, — начал я, — чтобы узнать смысл жизни. Буддизму известен смысл, который я пытаюсь отыскать, буддизм знает, какой путь ведёт к просветлению.

Проговорив эти слова, я пришёл в замешательство. Я чувствовал, что у жизни должен быть смысл, и поэтому довольно глупо прозвучало моё признание в том, что смысл жизни мне неизвестен. Но я не знал, как сказать по-другому. К моему удивлению, наставник тут же ответил, хотя я был уверен, что он промолчит. Когда Будду спрашивали, существует ли у жизни смысл, бесконечна ли Вселенная, можно ли говорить о её первопричине, он вместо ответа хранил «благородное молчание». Таким образом он давал понять, что вопросы были неправильно сформулированы. Мозг — это инструмент для решения довольно специфических задач. Столкнувшись с подлинными тайнами, мозг начинает буксовать: он не способен ни правильно сформулировать вопросы, ни дать на них ответы. Чтобы прийти к истинному пониманию, к просветлению, необходимо воспользоваться совершенно другим инструментом — интуитивным озарением, которое можно развить в себе, следуя буддийскому восьмеричному пути[2].

Будда как человек практичный хотел, чтобы его ученики использовали открытый им метод.

Однако дзенский наставник, старик в скромном сером одеянии, лет под восемьдесят, но с ясными, сверкающими глазами, не желал хранить благородное молчание.

— Ну что ж, — сказал он, — у жизни есть смысл, хотя довольно странный. Когда вы пройдёте весь путь до конца, вы поймёте, что просветление — это шутка.

— Шутка, — повторил американец и с серьёзным видом посмотрел на меня. — Жизнь — это шутка, когда-нибудь вы это поймёте. Не сейчас, но со временем.

Я спросил, могу ли я стать его учеником. Учитель утвердительно кивнул, чем очень меня удивил. Вероятно, прочитанные мною книги о дзен-буддизме написали недостаточно сведущие люди. В них сообщалось, что дзенские наставники неохотно берут новых учеников, почти всегда обставляя его вступление всевозможными препятствиями. Например, говорили, что наставник слишком стар, болен или занят и потому не может принять нового ученика. Или что желающий не готов к ученичеству, но его могут временно взять в монастырь как дровосека или земледельца.

Ничего подобного, меня готовы взять в ученики, но при одном условии: чтобы я пробыл здесь восемь месяцев. За меньший срок я ничему не научусь.

— Я готов остаться на три года, — заявил я.

— В этом нет нужды, — ответил наставник. — Для человека три года — это слишком большой срок. Вам не нужно связывать себя обещаниями, достаточно просто пробыть здесь восемь месяцев. Зафиксируйте этот срок в своём сознании. Привыкните к мысли, что останетесь здесь на восемь месяцев. Это непросто. Мы встаём в три часа утра, а ложимся в одиннадцать. Много занимаемся медитацией, работаем в саду, здесь есть свои трудности, а вам к тому же будет нелегко из-за непривычной обстановки. Всё будет чужим: язык, то, как мы сидим, еда. Вы не получите никакой выгоды из того, чему здесь научитесь. Но это не страшно: вы научитесь чему-то новому для себя, а это никогда не помешает.

Наставник говорил долго, то и дело прерываясь для того, чтобы Питер перевёл. Когда он кончил, я подумал, что теперь могу задать несколько вопросов. Я попытался сформулировать их поточнее, но все они сводились к одному: есть ли в жизни смысл? Наставник покачал головой.

— Я могу ответить на ваши вопросы, но не буду этого делать, потому что вы не поймёте ответа. Представьте себе, что у меня есть чайник, а вы хотите пить. Я готов налить вам чая, но для этого вам необходима чашка. Если я налью чай вам в ладони, вы их обожжёте. Если я налью чай на пол, я испорчу циновки. Вам необходима чашка. Эту чашку вы создадите в процессе обучения.