— Ты чего? — спросил у него Иван, искренне недоумевая. — Я думал, ты мной гордиться будешь. Я тоже стану патриотом, как ты.

— А ты думаешь, меня этому в университетах обучали?

— Нет, я знаю, что вы сами до всего доходили, но чего же плохого в том, что нас этому научат?

— И что у тебя будет в дипломе написано? Профессиональный патриот?

— Ну да.

— И куда ты потом пойдёшь, с такой специальностью? Что, для вас даже рабочие места найдутся? С кабинетами и компьютерами?

— Да они уже и сейчас есть… Дед, ну, ты чего?

— Да ничего, Ванька, ничего. Станешь, значит, профессиональным патриотом. И будет это твоя работа — родину любить, — сарказм в голосе деда нарастал с каждой фразой. — С восьми утра до пяти вечера, с понедельника по пятницу. За деньги…

— За зарплату, — поправил Иван, поняв, к чему клонит дед.

— Всё одно, — махнул он рукой. — Какая разница, кто и как платит? Главное, что платит.

— Вот скажи мне, — не отступался Иван, — Неужели, предложи вам тогда, ты бы отказался получать зарплату за то, что вы делали?

— Если бы нам предложили за это зарплату, то ничего бы мы, Ванька, не сделали.

Иван насупился.

— Ну, не веришь мне — истории поверь, — вздохнул дед. — Далеко ходить не надо — хоть на советское время посмотри. Как всё начиналось и как всё закончилось. Поначалу партия ведь тоже выражала волю народа. Ну, или старалась. А потом что? Превратилась в машину для производства элиты, а от благих идей одна только оболочка и осталась. Так и с вами будет, Ванька. Мы-то ведь искренне, от всей души. А вот вы…

— Да с чего ты так уверен?

Дед только усмехнулся наивному юношескому оптимизму, потом вздохнул и покачал головой:

— С того, что нельзя из патриотизма делать профессию. А если попытаться, то получится из этого вовсе не патриот, а так, одна обёртка. Которой те, кому это выгодно, от народа прикрываться будут. Профессиональные патриоты, ну надо же!..

— Всё-таки возвращаешься? — спросил Пашка на следующий день. — А, может, подождёшь немного? Я на эти выходные собираюсь в Тринидад, уже нашёл там один симпатичный каса партикуляре… Пляж, море, солнце… А в Москве сейчас зима. Если уж не примешь предложение Карлоса, может, хоть отдохнёшь чуть подольше?

— Нет, Паш, спасибо.

— Почему?

Иван некоторое время молчал, проводя ладонью по ёршику волос на затылке, а потом вдруг буквально вцепился в Пашку взглядом:

— Скажи мне, что такое быть патриотом?

— Любить свою страну, — не раздумывая ответил Пашка.

— Именно. Тогда скажи мне, как можно любить чужую страну, какой бы распрекрасной она ни была?

— Так зря, что ли, мы — профессиональные патриоты? — ухмыльнулся приятель в ответ и продолжил, кривляясь: — Простые патриоты везде найдутся. Но мы-то — не они. Мы — специалисты, мы — профессионалы…

— И потому за деньги можем профессионально любить любую страну, — закончил за него Иван.

— Глянь-ка, да ты у нас идеалист! — насмешливо протянул Пашка. — Идеалист, максималист и дурак. Здесь для нас хоть есть настоящая работа. А дома? В кабинете дремать, на заседаниях молчать, на публике рядышком стоять?

Тут Пашка попал в яблочко.

Для нынешних профессиональных патриотов настоящей работы давно не осталось, заражать своей любовью к родине, как делали отцы и деды, было просто некого. Некогда равнодушные, а то и вовсе презирающие свою страну, сейчас люди на все лады провозглашали к ней свою любовь. На каждой демонстрации, куда Иван приходил, кто-то нёс транспарант ярче, чем его собственный. На каждом митинге кто-то размахивал флагом яростнее, чем он. На каждом параде кто-то кричал громче него. Патриотизм стал модным, как некогда были модными социализм, феминизм и мультикультурализм.

На этот раз Пашка истолковал молчания Ивана правильно и сменил тему.

— Ладно, а что Карлос-то тебе сказал?

Иван вспомнил глаза нового кандидата в кубинские вожди. В них горел самый настоящий огонь — команданте не лицемерил, не фальшивил и не играл на публику. И, несмотря на свою молодость, был очень прозорлив.

— Иван, вы знаете, что сделал Че, когда они с Кастро свергли Батисту? Фидель дал ему должность в правительстве, но Че отказался. Потому что он был не министром. Он был революционером. А в стране, где революция уже победила, для революционера нет работы. Так и с вами, профессиональными патриотами. Когда в стране всё хорошо, как сейчас у вас, в России, когда все снова любят родину, для вас уже и нет настоящей работы, разве не так?

Карлос Ревуэльта был прав — и ошибался одновременно. Да, дома с трибун неслись верные призывы, а в толпе царили правильные настроения. Да, на смену продажным, безразличным к судьбе родины политикам, пришли люди, неравнодушные к своей стране. Вон какие у них огромные флаги висят в кабинетах! Вон как они радостно кричат вместе с толпой! Вон какими лозунгами гремят с трибун! А что до того, что растут безработица и цены, что снова вспыхивают межнациональные конфликты и раздуваются угли ненависти к иммигрантам — так это не главное. Главное — лозунг погромче и транспарант поярче…

— Значит, не останешься? — уже безо всякой надежды снова спросил Пашка.

— Нет, — очень твёрдо ответил Иван.

— И что — обратно, в свой кабинет, рисовать плакаты и готовить речи?

— Вряд ли.

— Всё-таки пойдёшь получать другую профессию?

— Нет.

— А что?

— Буду думать, где можно найти другую работу.

— Вань, ну, какая может быть другая работа для профессионального патриота? — предпринял Пашка последнюю попытку. — Мы можем только одно…

— Да ничего мы с тобой не можем! — резко оборвал Иван приятеля. — Ничего настоящего. Ничего стоящего. В том-то и проблема.

Иван не знал, чего ожидать от биржи труда — с его-то профессией о безработице можно было не беспокоиться. Он предполагал, что увидит огромное просторное здание с бесконечными холлами и сидящими в коридорах на стульях людьми. Множество офисов, электронные счётчики посетителей на стенах с меняющимися на них красными цифрами, деловито снующие туда-сюда клерки, поддерживающие порядок в очереди…

Реальность не оправдала его ожиданий. Старое, одноэтажное, залатанное многократными косметическими ремонтами здание красного кирпича со скромной лепниной под заснеженным карнизом. Обледенелое крыльцо в три ступени. И — огромная толпа замёрзших людей на улице, без жалости давящая тех, кто кто в ней оказался, штурмующая узкую входную дверь.

Несколько часов спустя Ивана мощной волной пробившихся сквозь вход безработных внесло внутрь здания. Внесло и выбросило, словно щепку на берег, в темный коридор с многочисленными дверьми.

Вот здесь была уже очередь, и на лицах посетителей застыло одинаковое выражение усталости, терпения и заранее заготовленного смирения, необходимого для общения с любыми чиновниками.

— Здравствуйте, — приоткрыл Иван одну из дверей, когда подошла его очередь.

— Вы по вопросу трудоустройства? — не отрывая глаз от монитора, спросила сидящая за массивным столом модно одетая молодая женщина.

— Да.

— Ваша специальность? — равнодушно осведомилась она, по-прежнему не глядя на Ивана.

— Профессиональный патриот.

— О! — выдохнула женщина, отрываясь от экрана, — Да что же вы стоите? Садитесь, пожалуйста, — приветливо заулыбалась она накрашенными губами, а глаза, тем временем, хладнокровно рассматривали Ивана, оценивали и отмечали "основные параметры". Возраст — немного за тридцать; внешность — заурядная, но без изъянов, и явно тропический загар; стоимость костюма — для её зарплаты запредельная. Взгляд загорелся. — Я — старший консультант по трудоустройству, Вера. А вы?..

— Иван.

— Очень приятно, — Вера с любопытством рассматривала посетителя, игриво накручивая на палец локон волос. — Скажите, Ива-ан, — протянула она, в голосе послышались мурлыкающие нотки, — а какими судьбами оказались здесь вы?