— Здесь и можете купить. Только поторопитесь — поезд уходит через десять минут.

Вот же тварь. Купюра на столешнице, что ему мешает взять её сейчас и продать мне эти долбаные талоны, за которые я через секунду у него же куплю билет на поезд?

Выдержав секундную паузу, Будочник или брат Будочника сгрёб двадцатку и, сделав мне знак, ушёл в подсобку.

Ожидая его, я зацепился взглядом за висящие над стойкой кассы огромные часы в деревянной оправе с пожелтевшим, как лист старинной книги циферблатом. С ними явно было что-то не так. Я смотрел, будто заворожённый, на застывшую секундную стрелку. Она едва заметно подрагивала, точно ей не хватало силы, чтобы сместиться на деление вперёд, и стрелка раскачивала себя, собираясь для рывка. На первый взгляд часы могли показаться сломанными, если бы не еле слышимое, похожее на угасающий пульс, медленное тиканье в их механическом нутре. Наконец стрелка дёрнулась. Я был готов поклясться, что между её движением от одной сморщенной от влажности чёрточки до другой прошло минуты три.

Голова закружилась. Я терял чувство времени.

Ещё через пять неимоверно растянувшихся секунд Будочник вернулся, вытирая руки замасленной тряпкой. Из кармана его клетчатой рубахи торчал уголок моей купюры.

— Один талон, — сообщил он деловито и вытащил из ящика кусок мятой бумаги.

— Внизу за двадцать долларов покупал четыре, — возразил я и тут же уловил сдавленный шёпот за спиной. Оглянулся: те, кто до этого праздно ошивались в комнате, выстроились за моей спиной в смердящую одноликую очередь. Люди с серыми лицами, в синих, будто припудренных пылью пиджаках — даже не люди, а некие сущности, пепел, на время принявший человеческое обличье. Только Жонглёр по-прежнему стоял в стороне, всё так же развлекаясь с искрящимися шарами.

— Так это было внизу, — невозмутимо ответил Будочник, — а тут за те же деньги — только один.

— Берите и уходите, — услышал я за спиной голос толпы, и голос этот звучал как шелест распадающейся на части сожжённой бумаги, — за вами люди ждут.

«Штут-штут-ш-ш-штут…» — сухо зашуршало по залу эхо. Точно гремучка проползла по горячему песку. Меня передёрнуло.

— Поезд отходит, — проговорил Будочник душным голосом старьёвщика и добавил, явно издеваясь:

— Билет стоит четыре талона.

Я положил на стойку жёлтый огрызок бумаги, который эти умалишенные называли талоном. Тяжело прихлопнул его ладонью. Оттолкнулся, перемахнул через стойку прежде, чем тени за моей спиной успели что-то сообразить, и сграбастал Будочника за грудки. Ни страха, ни удивления не отразилось на его лице, когда я выдохнул:

— Билет, сука. Билет. Сейчас же.

Встряхнул его, чтобы понял, что я не шучу. Он обмяк в моих руках как авоська с мятыми помидорами. Ничего не отвечая, таращился стеклянными кукольными глазами — ни дать, ни взять, марионетка с обрезанными нитями.

— Дался вам этот билет, — услышал я голос Жонглёра. — Поезд уже отходит.

По полу медленно поплыли солнечные блики, и я, отшвырнув Будочника, который сполз по стене с остекленевшими глазами, рванул к выходу. Через тени, которые рассыпались шелестящим пеплом, мимо Жонглёра с его горящими шарами, и — на платформу. Разве не мог я запрыгнуть в вагон на ходу?

Уже у выхода Жонглёр прыгнул за мной — резко, без звука, как пламя, взметённое порывом ветра. Он догнал меня на лестнице и схватил за плечо. Я оттолкнул его.

— Вали на хрен!

Он опять попытался схватить меня за руку. Завязалась потасовка, мы оба потеряли равновесие и скатились со ступеней. Я упал плашмя и так приложился, что пару секунд не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть. Жонглер тяжело дышал рядом.

— Ты — мертвец, — вырвалось у меня. Я перевернулся, с ненавистью глядя на распластавшегося Жонглёра. — Какого хрена ты меня остановил?

— Оказал тебе услугу. Не нужен тебе поезд.

Я медленно сел, опираясь на руку. Тряхнул головой. Впереди тревожным красным горели удаляющиеся огни последнего вагона. Поезд набирал скорость.

Безнадежно, мне его уже не догнать.

— Тварь, — выдохнул я через стиснутые зубы. — Ну и тварь же ты.

Жонглёр тоже сел и спокойно посмотрел на меня. Черты его лица поплыли, меняясь — так утренний туман, поднимаясь от земли, растворяет в себе привычный мир.

— Тебе не нужен этот поезд. Это всего лишь детская игра. Поезд делает полный круг и возвращается на ту же самую станцию. Чтобы выйти отсюда, тебе достаточно пересечь этот парк. Пять минут ходьбы, и ты окажешься в Городе. Что ты там увидишь… никто не знает. Что ты здесь делаешь?

Пока он говорил, туман почти сошёл с его лица, и это новое лицо стало ясно видно мне. Оно было знакомым, но я не мог вспомнить, кто это. Возле ноги, качнувшись, замер искристый шарик. Я подобрал его с земли.

Что я здесь делаю? Дурацкий вопрос, ищу дорогого мне человека…

— Молодая женщина… лет тридцати, в платье с красными маками… — я бы показал фотографию, но неожиданно жонглёров шар вспыхнул у меня в руке ярким фейерверком.

Я резко разжал пальцы, он упал обратно в грязь, но не погас. Ошарашенный, я смотрел, как, треща и рассыпая искры, он постепенно превращается в обычный теннисный мяч вроде тех, что я видел в багажнике у Будочника.

Я перевёл взгляд на Жонглёра, а он всё это время, оказывается, не спускал глаз с меня.

— Вот оно что… — пробормотал он, потом добавил: — Хорошо. Я тебя проведу.

Куда, зачем? Устав от всей этой чертовщины, я повернулся к парку. Смотреть особо было не на что: высокие, пирамидальной формы деревья, посаженные идеальными рядами, прогулочные дорожки, скамейки с гнутыми спинками. И ни души.

Не глядя на Жонглёра, спросил:

— Я найду Эву там?

— В Городе? — Жонглёр на секунду задумался. — Не знаю. Я даже не знаю, каким для тебя будет этот Город. Здесь вообще нет ничего раз и навсегда определённого. Но пока ты здесь, Эву не найдут другие.

Я вздрогнул от последней фразы и спросил, кто они — эти другие, но Жонглёр не пояснил. Только добавил:

— Ты не можешь здесь долго оставаться.

— Это ещё почему?

— Этот мир — как зверь. Он уже увидел тебя, уже начал принюхиваться. И хотя тебе здесь не место, скоро ты начнёшь распадаться.

— У меня уже мозги распадаются. Тут кто-то может говорить не загадками?

Жонглёр объяснил как мог. Всё, с чем я сталкивался на своём пути, было не более чем фантазиями, чьими-то идеями, иллюзиями. Разве не из этого состоит, в конечном итоге, человеческая личность? Но здесь, в этом странном месте, личность разлагалась, как тело после смерти, распадалась на фрагменты, всё меньше и меньше, чтобы стать, в конечном итоге, частью полотна этого мира.

— Здесь, — он ткнул пальцем мне в лоб, — много ярких воспоминаний. Пока они вспыхивают в тебе, они не дают тебе распасться. Но они скоро угаснут. Тебе надо успеть выйти отсюда, выйти до того, как разобьются отражатели твоего последнего маяка.

У меня в мозгах все разбивалось и без его высокопарной речи. Я не нашёлся, что ответить, сказал только, что без Эвы отсюда не уйду, и точка.

Жонглёр пристально посмотрел на меня, после кивнул:

— Хорошо. У тебя мало времени, но давай попробуем.

Он наконец встал в полный рост, и я последовал его примеру.

— Пошли, покажу дорогу.