Кто они? Всё ещё люди или уже тени мыслей о живых существах?

Я спрашивал тех немногих, кто не бежал в отчаянии от звуков моего голоса, не видели ли они девушку в ярком платье. Они мотали кудлатыми головами и невразумительно мычали, тыча корявыми пальцами куда-то в завалы.

Оглянувшись в очередной раз, я обнаружил, что за мной опять ползёт туман. «Он не тебя ищет», — вспомнил я слова Жонглёра. Но кого же тогда?

Тревога придавала мне сил, и я шагал быстро, как мог. Сгущались сумерки, ощутимо похолодало, и я не сразу заметил, что крупные битые осколки, по которым я шагал, превратились в лёд, и вот уже я брёл по замёрзшему озеру, а подо мной проплывали желтоватые тени — то ли огромные рыбины, то ли призраки рыб.

Когда случается что-то, получаешь свою долю адреналина в кровь и действуешь на азарте, что ли… Но когда эффект проходит, разве не начинается у каждого из нас путешествие по своему ледовому озеру? И на этом тонком льду страшна уже не столько потеря, сколько ожидание потери и её неотвратимость.

Мне было страшно думать, что я уже потерял самое дорогое, что у меня было — ведь я не знаю, где её найти. Кажется, в этот момент я стал молиться. Я обращался к Богу, в которого никогда не верил, и клялся, что теперь всё будет по-другому. Признавал, что виноват, каялся, что был гордецом, был слишком уверен в том, что легко могу решить любые проблемы, что гнался за успехом, за материальными благами — и от всего этого я сейчас отказывался, открещивался, отрекался. Только бы он дал мне знак, где её найти… Только бы ещё раз увидеть вспышку алых маков на белом полотне…

И я увидел.

Коротко взвыли оставшиеся на берегу собаки, под ногами зазмеилась отливающая алым трещина, и тут же раздался громкий хруст. Лёд подо мной треснул, я с головой ушёл в ледяную воду. Кожу обожгло огнём, дыхание спёрло. Но тело само рванулось вверх, и я резко вынырнул, хватая ртом горящий в лёгких воздух. Отфыркиваясь, по грудь вскинулся на льдину. Потом, хватаясь за острые углы наледи, медленно вытащил себя из проруби. Несколько секунд лежал плашмя на льду, чувствуя, как горит всё тело. Не знаю, какому инстинкту я подчинялся, когда перекатом катился подальше от полыньи, но он меня спас.

Колотить меня начало только на берегу.

Ну, канделябр тебе по самую купель, поговорили с Богом!

Дрожа, я перевернулся на спину и увидел, что Люди Руин вплотную обступили меня. Трясясь и гримасничая, словно передразнивая меня, они вытягивали дряблые шеи, точно хотели вырваться из своих звероподобных тел, и шептали что-то на незнакомом мне языке. Кисейный туман тонкой сетью опутывал их ноги. Их голоса походили на шорох облетающей листвы и шум колёс по мокрой трассе, они наслаивались друг на друга, утягивали, погружали в транс.

Стряхивая наваждение, я медленно встал на ноги. Крупная дрожь сотрясала тело, я обхватил себя руками, пытаясь хоть немного согреться. Один из шаров выпал из кармана на лёд, и я наклонился за ним, но в этот момент кто-то из толпы кудлатых неожиданно прыгнул мне на грудь. Как засыпающая рыба, он разевал беззубый рот и тёплыми ватными пальцами пытался вцепиться мне в шею. Мы оба знали одно: он был чьей-то иллюзией, а у меня в душе зияла пустота, и всё, что хотел этот несчастный — чтобы я вытащил его отсюда. Вынес в себе в другой мир пустую, глупую, изначально мёртвую идею.

Пальцы сжали шар, я размахнулся и ударил его по виску. Ноль реакции, но тут же на меня навалились остальные, и единственным оружием, доступным мне, был искрящийся шар. Я закричал. Слизкий туман коснулся ног. Я ударил по нависшей надо мной голове ещё и ещё и успел подумать, что всё, чем осветятся мои последние секунды — это одно-единственное воспоминание.

…Эва, неловко переступающая через корни деревьев по дорожке к магазину…

И шар вспыхнул.

Мир в одночасье стал двумерным. Всё произошло мгновенно — от шара в моих пальцах поползло нечто чёрное, с огненной каймой, пожирающее пространство вокруг меня. Искрящийся шар, который я выронил из рук, словно заставил тлеть кусок бумаги — и этот больной мир, который был нарисован на нём, сейчас сминался и трещал, пожираемый огнём.

А потом пропала боль. Всё это время я, оказывается, нёс ее в себе: и когда бежал через безумный лес, и когда поднимался по мраморным ступеням цитадели, и когда шёл по улице вымершего квартала. Боль оттягивала плечи тяжёлым рюкзаком. Боль ввинчивалась в позвоночник. Боль сводила горло спазмом. И неожиданно её не стало.

Я закрыл глаза. И пришла тишина — мёртвая, мертвее не придумаешь.

И она пришла не одна.

Когда я открыл глаза, вокруг меня царила кромешная тьма. Страх, огромный, всеобъемлющий — тот самый, из детских парализующих кошмаров, — шевельнулся за моей спиной. Я резко обернулся, чувствуя, как бешено колотится сердце, и принялся шарить руками вокруг себя, уже не понимая — я ослеп или что-то сломалось в этом безумном мире.

Опустившись на корточки, я осторожно коснулся земли. Нащупал холодный, неприятно жирный песок. Или… прах? Брезгливо отряхнув ладонь, сунул руку в карман — пальцы неприятно покалывало, как будто схватился за горячее.

В руку мне ткнулось что-то круглое и тёплое. Я сжал пальцы и вытащил один из двух оставшихся шаров Жонглёра.

Он слабо засветился в темноте и, мягко качнувшись, скатился с ладони, но не упал, а завис в воздухе на уровне моей груди, медленно вращаясь вокруг своей оси. Лиловые искры, пробегая по его сфере, освещали силуэты деревьев. Вы когда-нибудь видели старые фотографии в сепии, потемневшие и пожелтевшие от времени? Таким же был пейзаж, проявленный из тьмы неярким свечением жонглёрского шара. Истончённые желтоватые тени, больше похожие на плод фантазии спятившего театрального декоратора, медленно колыхались, будто бурые водоросли в загнивающей воде.

Едва я пошевелился, как шар сдвинулся с места. Он словно предлагал мне следовать за ним. Когда я сделал шаг, он неспешно поплыл впереди, освещая путь. Теперь он вёл меня, как клубок Ариадны — Тесея, мимо неподвижных теней этого лабиринта. Вел к Эве — или навсегда уводил от неё? И какой Минотавр ждёт меня в очередном тупике?

…Дом возник внезапно, выхваченный из тьмы очередной вспышкой лиловых искр. Приземистый, но при этом сильно вытянутый в длину, несуразный, если не сказать уродливый, он выглядел достойным продолжением окружающего меня кошмара.

Я настолько вымотался, что прошёл бы мимо него, если бы в одном из окон не встрепенулся бледный мотылёк света.

Шар начал мигать, когда до дома оставалось несколько шагов. К тому моменту, когда я открыл тяжёлую входную дверь, его сил хватало лишь только на то, чтобы слабо подсвечивать мне на полшага вперёд.

Почти на ощупь я миновал тёмную прихожую и очутился в длинном коридоре со множеством выходящих в него высоких дверей. Здесь шар мигнул в последний раз и канул во тьму.

При первом же моём шаге деревянные половицы предательски скрипнули, и я замер, ожидая появления хозяев. Но никто не отозвался, и тогда я осторожно двинулся по мрачному коридору, инстинктивно держась подальше от дверей.

Я почти добрался до конца коридора, когда торцевая дверь в комнату медленно отворилась, и под ноги мне пролился неяркий свет.

Не раздумывая, я вошёл туда. За круглым столом, покрытым несвежей скатертью, испещрённой пятнами вина, сидели три человека. Первой в глаза бросилась девушка, находящаяся прямо напротив меня. Кожа её отливала фарфоровой белизной, и поэтому ярко-красные, словно облитые лаком губы так тревожно выделялись на лице, притягивая взгляд. Огромные глаза цвета пожухлой под изморозью травы безучастно уставились на меня, но она тут же отвернулась ко второй женщине, чьё лицо скрывалось в тени.

Тут слабый огонёк, танцующий на фитиле пошарпанной керосиновой лампы, метнулся и затрещал, после — резко вырос, выхватив из полутьмы лицо третьего человека.

Я почти не удивился, увидев Будочника.

…Или ещё одного из его братьев?.. Этот, как мне показалось в неверном свете, был более седым, чем два предыдущих.

Он посмотрел на меня так, как будто давно ожидал увидеть, и спросил — неспешно, слегка растягивая гласные:

— Хотите чаю? На улице сегодня особенно неуютно.