«Мужайся, женщина, — сказал уходя император, — и будь покойна, тебе не сделают зла!»

Прельщённый притворным смирением Клеопатры, Октавиан не сомневался больше в возможности показать римскому народу бывшую царицу Египта, идущей в цепях перед его триумфальной колесницей... Он не слыхал, уходя, последнего слова, сказанного царицей, слова, которое она не переставала повторять со дня взятия Александрии: «Я не буду украшать триумфа!»

Через несколько дней после этого свидания один из приближённых Октавиана, пожалев несчастную, сообщил Клеопатре, что её послезавтра отправят в Италию.

Она попросила разрешения вместе со своими женщинами пойти сделать возлияние на могиле Антония. Её понесли на носилках из-за слабости, ещё оставшейся после болезни. Вылив вино и возложив венки, она поцеловала в последний раз надгробный камень и сказала: «О, дорогой Антоний, если твои боги имеют силу, мои мне изменили, — не покидай свою ещё живую жену... Неужели ты потерпишь, чтоб издевались над тобой, заставляя её участвовать в роковом торжестве? Спрячь меня к себе, под этот египетский камень».

Возвратившись во дворец, Клеопатра прошла в баню, где женщины одели её в самые красивые одежды, возложив на голову царскую корону; затем Клеопатра заказала великолепный ужин.

Когда, закончив туалет, она села за стол, во дворец пришёл какой-то поселянин с корзиной...

Стража, пропускавшая его во дворец, пожелала осмотреть содержимое корзины, и он показал: там находились фиги, от красоты которых стража пришла в восторг... Смеясь, поселянин попросил попробовать... Его хорошее расположение духа сняло всякое подозрение, и его пропустили.

Клеопатра приняла корзину, а затем, приказав отнести Октавиану письмо, написанное ещё утром, осталась в обществе Иры и Хармионы.

Открыв корзину, она раздвинула фрукты — она надеялась быть неожиданно укушенной, но гад спал... Клеопатра увидела его среди фруктов... «А, вот ты где!» — воскликнула Клеопатра и начала дразнить его золотой булавкой... Змея укусила её в руку...

Получив письмо Клеопатры, Октавиан немедленно приказал своим приближённым бежать в покои Клеопатры... Посланные императора нашли стражу, находившуюся на своих местах, в полном неведении о случившемся... Открыв дверь, увидели Клеопатру, одетую в царские одежды, лежащей мёртвой на золотом ложе; в ногах царицы лежал труп Иры... Хармиона ещё дышала... Слабеющими руками она поправляла диадему на голове царицы...

«Вот это красиво, Хармиона!» — воскликнул солдат сдавленным голосом.

«Да, — сказала она, умирая, — это очень красиво и достойно царицы, происходящей от стольких царей...»

Октавиан приказал убить Цезариона, сына египтянки от Цезаря, но проявил милость к трупу Клеопатры.

Благодаря её униженной просьбе, которую она ему высказала в последнем письме, он позволил похоронить её рядом с Антонием. Он разрешил также почтить достойным погребением двух её верных прислужниц, Хармиону и Иру, пожелавших сопровождать её в царство теней.

Самоубийством Клеопатра желала избавиться от участия в триумфе Октавиана...

Лишившись пленницы, Октавиан имел её изображение — по Риму в триумфальном шествии несли статую Клеопатры со змеёй, обвивавшейся вокруг руки.

Но не кажется ли вам, что статуя этой знаменитой царицы, подчинившей себе величайшего из римлян, приводившей в дрожь Рим, царицы, которая призвала смерть, не желая быть униженной, своей смертью восторжествовала над своим победителем и вызвала и Сенат, и народ на дорогу к Капитолию?..

Многие представляют себе Клеопатру как великую царицу — соперницу Семирамиды и старшей сестрой Зиновии, Изабеллы, Марии Терезии и Екатерины...

Клеопатра была слишком женщиной, чтобы её можно причислить к этим славным двуполым существам... Если она в продолжение двадцати лет сохраняла трон и независимость Египта, то этого она достигла лишь чисто женскими средствами — интригой, любезностью, грацией и слабостью, которая тоже грация...

Чтобы царствовать, она была в действительности лишь любовницей Цезаря и любовницей Марка Антония... Лишь римским мечом поддерживался трон лагидов. Когда по вине Клеопатры оружие это было сломано, трон рухнул. Честолюбие — её единственная добродетель как правительницы, и если бы не обстоятельства, которые его развили до качества царственной наследственности...

Чувствуя своё бессилие вследствие отсутствия умения и силы воли при выполнении своих планов, она рассчитывала лишь на своих любовников.

Случалось разве этой роковой как для других, так и для себя женщине отказываться от праздника или другого развлечения для исполнения царского желания?..

Эта царица была беспечна, как куртизанка, и эти милые девушки могут видеть в ней своего величественного и трагического предка...

Когда она увидела своего любовника убитым, свою красоту увядшей, свои богатства погибшими, а корону разбитой, нашла ли она перед смертью мужество, не достававшее ей в жизни?!.

Нет, Клеопатра не была великой царицей... Без связи с Антонием она была бы так же забыта, как Арсиноя или Вероника. Если она и имеет всемирную известность, то лишь потому, что она героиня самого драматического романа древнего мира.

ПЕРЕВОД С НЕМЕЦКОГО

Архитектор Горгий Александрийский привык выносить палящий зной египетского полдня. Хотя ему не исполнилось ещё и тридцати лет, но он уже заведовал — сначала как помощник, потом как преемник своего отца — постройкой громадных зданий, воздвигаемых Клеопатрой в Александрии.

В настоящую минуту он был завален делами, но тем не менее явился сюда до окончания работы в угоду юноше, едва вышедшему из детского возраста.

Тот, кому он приносил эту жертву, был не кто иной, как Цезарион, сын царицы Клеопатры от Юлия Цезаря[1]. Антоний[2] почтил его горделивым титулом царя царей, хотя ни царствовать, ни даже управлять ему не пришлось: мать отстраняла его от дел правления, да и сам он не добивался скипетра.

Горгий мог бы пренебречь желанием царевича, так как тот, очевидно, хотел поговорить с ним о своём окружении. Мысли архитектора были заняты другим. Флот Клеопатры и Марка Антония должен был уже встретиться с кораблями Октавиана, да и сражение на суше, вероятно, уже было дано, и судьба Египта решилась.

Горгий верил в победу царицы и Антония и от души желал её. По-видимому, он даже считал сражение выигранным, поскольку держал в руках программу празднеств в честь победителей, и сегодня же должен был решить, где поставить колоссальную статую, изображавшую Антония рука об руку с его царственной подругой.

Эпитроп Мардион, евнух, замещавший царицу в качестве регента, и хранитель печати Зенон, обычно во всём согласный с Горгием, желали поставить статую не в том месте, которое он наметил. Для того чтобы исполнить желание могущественного регента, пришлось бы захватить частное владение. Могли возникнуть затруднения, и это не нравилось Горгию. С эстетической точки зрения Горгий также не мог одобрить план Мардиона. Поставленная на участке Дидима[3] статуя оказалась бы у самого моря, чего и хотелось регенту и хранителю печати, но в этом случае у неё не было бы фона.

Как бы то ни было, приглашение Цезариона давало архитектору возможность обозреть Брухейон с верхних ступеней храма Исиды и выбрать место для статуи. Ему очень хотелось найти подходящее место, так как скульптор был его другом и умер вскоре после окончания работы.

Храм, откуда смотрел Горгий, находился в одном из красивейших уголков Брухейона, застроенного дворцами, великолепнейшими храмами, огромными театрами; тут же возвышался форум, где македонские граждане собирались на совет, и обитель учёных Мусейон.