Бабушка Вера и бабушка Даша переживали по этому поводу страсть как, но дед Лукашка и дед Степашка успокаивали их: не волнуйтесь, мол, кони девочку не тронут, не такие уж они глупые.

И потом каждый год дед Степан и бабушка Вера получали отпуск в мае или в июне, приезжали сюда и всегда брали с собой Лелю.

Став старше, Леля сама отправлялась в хутор, если дед Степан с бабушкой Верой почему-то не могли. И находила в лагере работу по силам, не сидела сложа руки. Училась стряпать, стирать, чинить одежду — очень хотела быть деду Лукашке хорошей помощницей, так как ценила его работу выше всякой другой: душа ее уже крепко приросла к лошадям. Она в мечтах видела себя восприемницей жеребят, ветврачом. Поэтому ей всегда хотелось быть рядом с лошадьми, знать о них как можно больше. Еще с третьего класса стала она лучше учиться и вести себя дисциплинированно, добиваясь разрешения родителей на поступление в конно-спортивную школу при Ростовском ипподроме.

— Но имей в виду, будешь посещать конно-спортивную школу при одном важнейшем условии: если не снизишь высоких показателей в учебе.

— Согласна, папочка! Будь уверен — ни за что не снижу!

— Ну зачем ты поставил перед ней такое условие?! — с возмущением воскликнула мать. — Ради того, чтобы ошиваться возле лошадей, она никакие показатели не снизит!

— Ты права, мамочка! — согласилась Леля.

Да, она добилась своего и теперь могла «ошиваться возле лошадей» сколько хотела.

Лошадия звала ее, нетерпеливо, капризно вздергивая головой и топая ногами: ласки ждала и угощения. А рядом с ней по бокам, не плечо к плечу, а чуть позади (иерархия в маточном косяке соблюдалась очень строго, а Лошадия была вожачкой в нем) стояли Палема и Кулема. За ними выстраивались остальные. Любопытствуя, задирали головы, тихонько ржали, узнавая Лелю. Это были донские, доно-черноморские кобылы и помесные — англо-донские и англо-доно-черноморские — все из числа родоначальниц буденновской породы. Содержавшиеся здесь племенные лошади имели одну масть — рыже-золотистую. И у многих были сходные отметины: белые звезды или лысины на лбу и белые бабки.

Тут, в загоне, стояли бабушки, матери, дочери и внучки. Лошадия вот уже прабабкой стала. Сама она привела пятерых жеребят, и теперь от нее шестого ждали. Лошадия и ее потомство успешно выступали на ипподромах страны, были рекордистами, брали первые призы.

— Моя милая Лошадия, Лошенька-а, Ло-о-шенька-а-а, — нараспев говорила Леля, подходя к ней. — Как я по тебе соску-у-чи-лась, радость ты моя, золотая белоножка!.. Ты помнишь меня? Не забыла? — Несколько раз поцеловала в бархатистые губы и прильнула к шее, пахнущей острым, горячим потом.

Отзываясь на ласку, Лошадия задрожала тонкой атласной кожей. Приласкав Палему и Кулему, Леля покормила лошадей коржиками, вначале солеными, потом сладкими, начав эту процедуру с Лошадии, чтоб остальные помнили, кто среди них старший. Затем стала подзывать других кобыл. Они выстраивались у ограды, каждая соблюдая свою очередь при кормлении, и, круто изогнув изящные шеи, через верхнюю жердину тянулись к Леле, шевеля в нетерпении губами и раздувая трепещущие ноздри. Шел от маток удивительный, так любимый Лелей живой ток — она просто ощущала его волны лицом, руками, всем телом, испытывала несказанное волнение и восторг, ее заливала бьющая через край нежность к ним, и она загоралась желанием немедленно сделать что-то доброе, приятное для них. Взяв щетку и скребницу, она хотела уже забраться за ограду и сделать им хотя бы небольшой массаж, но тут ее остановил дед Лукьян:

— Леля, погоди с этим. Завтракать им пора. Я приготовил мешанку из дерти, буряка и морковки. — Лукьян Корнеевич открыл ворота загона. — Ну, конские мамани, милости просим завтракать!

Первой вышла Лошадия. Интересно было наблюдать, как ее помощницы и подружки Палема и Кулема следили за порядком, не пропуская вперед молодых необученных кобылиц, еще не разбиравшихся толком в законах косяка.

Лошади проходили мимо неторопливо, важно, приветливо посматривая на деда с внучкой и коротко поматывая головой, а те любовно и заботливо оглядывали тонконогих, длинношеих, статных и сильных животных с красивыми, выразительными головами.

Солнце показалось из сиреневой дымки, высветило лошадей красноватыми лучами, и шерсть их засияла мягким золотистым блеском. Горизонт к западу прояснился, отчетливо проступили там дальние курганы и топографические вышки. И небо сплошь зазвенело жавороночьими колокольцами. Целинная степь просыпалась, легкий ветер понес ароматы полевых цветов.

Леля глубоко вздохнула, раскинув руки:

— Как тут тихо и спокойно. А у нас — ужас что творится! Ни днем ни ночью покоя нет. Я просто замучилась!

— И у нас уже неспокойно, Леля. Станцию Каялу часто бомбят. Наш тракторый отряд разбомбили, проклятые! Напугали конских мамань. До сих пор не могут успокоиться.

Леля задумчиво спросила, взяв деда под руку:

— Скажи, Лукьян Корнеевич, вот они проходят мимо нас, головами этак покачивают, кивают — это что ж, они здороваются, а? Или просто так?.. Нет-нет, видишь: дальше проходят и уже не кивают! Что ты на это скажешь?

— Может, здороваются, а может, укоряют нас: что ж вы, такие-сякие, — ай-яй-яй! — мы давно есть-пить хотим, а вы, недотепы, только вспомнили про нас!

Лукьян Корнеевич издавна привык к ее неожиданным вопросам. Года три назад она, например, поставила, его и Середина, помощника, в неловкое положение — не смогли они ответить на один ее каверзный вопрос:

— Вот вы, старые коневоды, давно дружите с лошадьми, так скажите: лошадь — кто? Зверь или человек?

Середин ошарашенно посмотрел на него, пожал плечами: мол, твоя внучка, ты и выкручивайся. Что ж деду оставалось делать? Крякнул, почесал в затылке и с натугой стал подбирать слова:

— Да как тебе сказать, внучка… Волк, например, или медведь — то зверь, а лошадь… Ну какой же она зверь, сама подумай! Лошадь — это лошадь! Она испокон веков рядом с человеком. Она его помощник, его боевой друг и соратник. На работу человек с лошадью вместе, в бой вместе, в гости вместе. Лошадь, она, конечно, ближе к человеку, чем к зверю…

— Лукашка, ты не крути! — потребовала она. — Ты напрямки говори: лошадь — зверь или человек?

— Да ты сама-то как считаешь? — спросил дед.

— Я считаю так: лошадь — это человек!

— А чего ж ты тогда у меня выпытываешь, если сама про это знаешь! — все же выкрутился он.

Внучка рассмеялась тогда и веселая ходила целый день.

…Они покормили лошадей, напоили и отпустили погулять, пощипать травки в огороженную леваду над прудом. И тут заметили всадника, идущего размашистой рысью по дороге из хутора.

— Так это же сменщик мой, Середин! — удивленно сказал Лукьян Корнеевич. — А ему до вечера еще быть выходным. Что там стряслось?

Остановились у дороги, поджидая всадника.

— Здорово ночевали! — поздоровался Середин, приглядываясь к Леле.

— Здорово-здорово! — ответил Лукьян Корнеевич. — А мне, видишь, невестка внучку подкинула.

— Лелю? Так это она? А я смотрю-смотрю на нее и думаю: да кто ж такая? Заметно подросла, барышня стала. Дак это ж хорошо, что она тут, наша добрая помощница!.. Она с моим Петькой поможет нам.

— Так ты чего прискакал?

— Вишь, какое дело, Лукьян… Военком приказал тебе обучать призывников-кавалеристов военному делу, джигитовке, вольтижировке и всяким там хитростям сабельного боя. Три дня в неделю.

— Да он что! Какой из меня теперь джигит! А где тот самый ихний инструктор? Как его… Чапля Рубаная?

— Так вчерась мобилизовали Чаплю энтого… Раз-два — и в эшелон, под Таганрог!

— И до него дошло… Довоевались!

— Может и до нас дойти. Тяжелая война. Так, значится, приказал военком немедля приступить к обучению. Наверстать, говорит, упущенное. Форсировать… Три дня в неделю, после обеда до вечера. Скачи домой тотчас, тебе ж надо набруньковаться, побриться, значится, амуницию привести в порядок, чтоб примером быть для призывников.