А франки предали мечу мусульман и стали избивать пеших воинов, ополченцев и горожан, а их было около 10 тысяч.

Египетский лагерь был разграблен, а ал-Афдал со своими приближенными вернулся в Египет. Франки осадили Аскалон, а потом было решено, что город выплатит им 20 тысяч динаров. Они начали собирать выкуп с жителей города, но в это время вспыхнул раздор среди предводителей франков, и они ушли, не получив ничего. А рассказывают, что в этом сражении было убито из жителей Аскалона — чиновников, ремесленников, купцов и юношей, не считая воинов, — 2700 человек...

Ibn al-Qualanisi. Op. cit.. p. 137.

...Аль-Малик ас-Салих[309] отправил мою семью на собственной барке в Дамиетту[310], снабдив их всем необходимым, деньгами и припасами, и дал своим распоряжения относительно их. От Дамиетты они отплыли на франкском судне. Когда они приблизились к Акке[311], франкский король[312], да не помилует его Аллах, послал в маленькой лодке отряд своих людей, которые подрубили корабль топорами на глазах наших людей. Король, приехавший верхом, остановился на берегу и приказал разграбить все, что было на корабле. Мой слуга добрался к королю вплавь, захватив с собой пропуск, и сказал ему: «О король, господин мой, не твой ли это пропуск?» — «Верно, — ответил король, — но обычай мусульман таков: когда судно потерпит крушение у берегов их страны, жители этой страны грабят его». — «Что же, ты возьмешь, нас в плен?» — спросил мой слуга, и король отвечал: — «Нет». Он, да проклянет его Аллах, поселил их всех в одном доме и велел обыскивать женщин, пока у них не отобрали все, что с ними было. На судне они захватили украшения, сложенные там женщинами, платья, драгоценные камни, мечи и оружие, золото и серебро, приблизительно на тридцать тысяч динаров. Король забрал все это и выдал им пятьсот динаров со словами: «С этими вы доберетесь до вашей страны». А их было, мужчин и женщин, около пятидесяти душ. В то время я находился вместе с аль-Маликом аль-Адилем в земле царя Масуда[313] в Рабане и Кайсуне[314]. Спасение моих детей, моего брата и наших жен облегчило мне пропажу погибшего имущества. Только гибель книг — а ведь их было четыре тысячи переплетенных великолепных сочинений — останется раной в моем сердце на всю жизнь.

...У франков, да покинет их Аллах, нет ни одного из достоинств, присущих людям, кроме храбрости. Одни только рыцари пользуются у них преимуществом и высоким положением. У них как бы нет людей, кроме рыцарей. Они дают советы и выносят приговоры и решения. Раз я просил у них суда относительно стада овец, которое захватил в лесу властитель Банияса[315]. Между нами и франками был тогда мир, а я находился в Дамаске[316]. Я сказал королю Фулько, сыну Фулько[317]: «Он поступил с нами несправедливо и захватил наших животных. А это как раз время, когда овцы приносят ягнят; ягнята умерли при рождении, а он вернул нам овец, погубив ягнят». Король сказал тогда шести-семи рыцарям: «Ступайте, рассудите его дело». Они вышли из его покоев и совещались до тех пор, пока все не сошлись на одном решении. Тогда они вернулись в помещение, где принимал король, и сказали: «Мы постановили, что властитель Банияса должен возместить стоимость их овец, которых он погубил». Король приказал ему возместить их цену, но он обратился ко мне, надоедал и просил меня, пока я не принял от него сто динаров. Такое постановление, после того как рыцари окончательно утвердят его, не может быть изменено или отменено ни королем, ни кем-нибудь из предводителей франков, и рыцарь у них — великое дело.

...Однажды Танкред[318], первый властитель Антиохии после Маймуна[319], пошел против нас[320]. Мы сражались, а потом заключили перемирие. Танкред прислал гонца, желая получить лошадь одного слуги моего дяди Изз ад-Дина, да помилует его Аллах. А это была отличная лошадь. Мой дядя послал ее Танкреду с одним из наших товарищей, курдом, которого звали Хасанун, чтобы он принял участие в скачке перед Танкредом на этой лошади. Это был один из наших доблестных всадников, юноша приятной внешности, стройный станом; он скакал и опередил всех пущенных лошадей. Он явился к Танкреду, и франкские рыцари стали осматривать его руки и восхищаться его юностью и стройностью. Они убедились, что он доблестный всадник.

Танкред одарил его богатыми подарками, и Хасанун сказал ему: «О господин мой, я прошу у тебя обещания оказать мне милость — отпустить меня на свободу, если ты когда-нибудь захватишь меня в сражении». Танкред дал ему это обещание. Так, по крайней мере, полагал Хасанун, потому что франки говорят только по-франкски, и мы не понимаем, что они говорят. После этого прошел год или больше, и время перемирия истекло. Танкред пошел на нас во главе антиохийского войска[321] и мы сражались у стен города. Наша конница вступила в бой с передовыми отрядами франков. Некий Камиль аль-Маштуб, наш сотоварищ курд, бился особенно яростно. Он и Хасанун соперничали в доблести. Хасанун был с моим отцом, да помилует его Аллах, и сидел на какой-то кляче, ожидая, пока слуга приведет ему лошадь от коновала и принесет кольчугу. Слуга запоздал, и Хасануна стали волновать удары копьем Камиля аль-Маштуба. Наконец он сказал моему отцу: «О господин мой, прикажи дать мне хотя бы легкие доспехи». — «Вот стоят мулы, нагруженные оружием, — отвечал отец. — Что тебе годится, то и надень». Я стоял в это время сзади отца. Я был еще мальчиком[322] и впервые в этот день видел сражение. Хасанун осмотрел кольчуги, уложенные в кожаные мешки и нагруженные на мулов, но ни одна не подходила ему. А он горел желанием выйти в бой и действовать так же, как Камиль аль-Маштуб. На своей кляче он двинулся вперед, не надев доспехов. Один франкский рыцарь преградил ему дорогу и ударил его лошадь по крупу. Она, закусив узду, умчала Хасануна в самую середину франкского лагеря. Франки захватили Хасануна в плен и подвергли его разнообразным мучениям. Они хотели выколоть ему левый глаз, но Танкред, да проклянет его Аллах, сказал им: «Выколите ему правый глаз, чтобы он не мог ничего видеть, когда будет нести щит и закроет им левый глаз». Они выкололи ему правый глаз, как приказал Танкред, и потребовали с него тысячу динаров и караковую лошадь, принадлежавшую моему отцу. Это была лошадь породы хафаджи[323], одна из чистокровных прекрасных лошадей, и мой отец, да помилует его Аллах, выкупил его ценой этой лошади.

Из Шейзара в этот день выступило много пехотинцев. Франки бросились на них, но не могли выбить их с места. Тогда Танкред разгневался и сказал: «Вы — мои рыцари, и каждый из вас получает содержание, равное содержанию ста мусульман. Это „сердженды“[324] [он разумел пехотинцев], и вы не можете выбить их с этого места!» — «Если бы не это, мы бы их затоптали и перекололи копьями». — «Лошади мои, — сказал Танкред,— всякому, у кого будет убита лошадь, я заменю ее новою». Тогда франки несколько раз атаковали наших пехотинцев, и семьдесят лошадей у них было убито, но они не могли сдвинуть наших с места...