Напротив, высокий ранг церковнослужителя и необходимость для его носителя блюсти интересы «невесты христовой», т. е. церкви, заставляют таких хронистов, как Гвиберт Ножанский и Эккехард из Ауры критически относиться к чересчур, как им представляется, легковесным «чудесным» трюкам и мистификациям, которые могут лишь подорвать авторитет церкви. С другой стороны, близость хрониста-поэта рыцаря Рауля Канского к князю Боэмунду Тарентскому — сопернику графа Раймунда Сен-Жилля, организовавшего через своего капеллана неуклюжую, шитую белыми нитками находку «святого копья» в Антиохии, выступает решающим фактором, который определяет разоблачительную позицию историка по отношению к этой генеральной мистификации времени Первого крестового похода. Рауль Канский выказывает способность к трезвому объяснению «чуда» прежде всего потому, что выражает общественное мнение норманского, антипровансальски настроенного рыцарства, скептически воспринявшего басню о чудесной находке реликвии, басни, пущенной в ход кем-то из окружения графа Раймунда IV.

В некоторых случаях сами провиденциалистско-апологетические воззрения хронистов, как это ни парадоксально на первый взгляд, предопределяют объективность изображения ими каких-то моментов истории крестовых походов. Ведь согласно провиденциалистским установкам, все, что совершали крестоносцы, все, что с ними происходило, — шло от бога, свыше. Сама эта отправная «методологическая» установка требовала от хронистов добросовестного описания пережитого, виденного и слышанного — «ради прославления имени божьего». Рассматривая крестовый поход как дело воли всевышнего, они бесхитростно фиксировали в своих трудах не только факты, способные, с точки зрения католических историков, прославить исполнителей божьих предначертаний — крестоносцев. Передавались и такие факты, которые, собственно говоря, не прибавляли им особой славы и даже самим хронистам представлялись, например, результатом кары господней за грехи освободителей святого гроба. Точно так же, апеллируя к небесным предначертаниям, хронисты без тени смущения подробнейше описывали в своих произведениях и неудачи крестоносных воинств, и всяческие зверства, чинившиеся благочестивыми захватчиками на Востоке, и эпизоды, красноречиво вскрывающие низменную материальную подоплеку «святых помыслов» воинов креста.

Таким образом, хронисты порой и в самом деле следовали декларировавшемуся ими девизу «правда и только правда», но поступали так потому, что этот принцип вполне согласовывался с их представлением о крестовом походе как о деянии божьем: его хорошие и дурные стороны должны быть в равной степени раскрыты в их сочинениях.

Только в редких случаях достоверность повествований связана была с критическим отношением историков к источникам своей информации, с попытками пересмотреть их, дополнить более достоверными сообщениями, проконтролировать документальным материалом и т. д., но попытки подобного рода были весьма робкими. Как правило, хронисты либо почти буквально списывали друг у друга полный текст или какие-либо его части, либо довольствовались чисто стилистическим исправлением своих источников, сокращали их, расширяли, иногда перелагали заимствуемые тексты в стихотворную форму.

Совершенно очевидно, однако, и другое: независимо от того, насколько отдельным представителям латинской хронографии была свойственна субъективная добросовестность, критичность, наблюдательность и аналогичные достоинства, все латинские хронисты в принципе рисуют крестоносное движение в ложном свете, в соответствии с социально-политическим заказом, который они получали от своего класса и важнейшим условием которого было всемерное прославление войн католиков против «неверных». Хроники латинских авторов превозносят крестовые походы с позиций западноевропейских феодалов и церкви. В этом — главная причина, делавшая хронистов неспособными к адекватному, вполне достоверному воспроизведению событий, к их правильному объективному пониманию.

Только последовательное, систематическое сопоставление свидетельств латинских повествователей дает возможность реконструировать подлинную историю крестовых походов.

Множество известий о крестовых походах, их причинах и последствиях, об отдельных событиях истории государств крестоносцев передают арабские, армянские, византийские, еврейские и другие писатели мусульманского и христианского Востока. Правда, никто из них не воссоздает связной, последовательной, систематической истории этих завоевательных предприятий рыцарства. Писатели восточных стран останавливались на тех или иных эпизодах крестовых походов и фактах общественной жизни государств крестоносцев, а также взаимоотношений с ними арабских, тюркских, армянских государств, Византии лишь в рамках описывавшейся ими и интересовавшей их собственно восточной истории, истории своих народов.

Один из наиболее ранних арабских историков, поднимающий эту тему, Ибн ал-Каланиси (1073—1160) касается событий Первого крестового похода в своей «Дамасской истории» (охватывает период времени с 974 по 1160 г.); войне 1097—1099 гг. здесь посвящены три небольшие главки (около восьми страниц), составляющие, однако, важный источник для начальной истории крестоносного движения. Другой крупный арабский историк, участник войн египетского султана Саладина, Ибн ал-Асир (1160—1233), пишет о крестовых походах в своем «Полном своде всеобщей истории» — компиляции, освещающей судьбы мусульманских стран «от сотворения мира» до 1231 г. Известный историк Востока Абу-ль-Фарадж (или Бар Эбрай) (1226—1286) упоминает события крестовых походов в тех разделах своей «Сирийской хроники» (представляющей собой историю династий, которые правили в Сирии до конца XIII в.), где описывается время господства арабов и монголов (Десятая и Одиннадцатая династии). Сведения из истории крестоносных войн содержат и отдельные части многих других общеисторических, локально-исторических или историко-биографических трудов арабских историков XII—XIII вв. — Кемаль ад-Дина (1192—1262), Бега ад-Дина (1145—1234), Имад ад-Дина (1125—1201) и др.

То же самое относится и к произведениям современных крестовым походам армянских, сирийских, а равно и византийских авторов.

Из армянских историков подробные данные о некоторых эпизодах Первого крестового похода оставил Матфей Эдесский. Годы жизни историка неизвестны, но предполагают, что он погиб в 1144 г. при взятии его родного города сельджукским правителем Имад ад-Дином Зенги. Матфей Эдесский — автор «Хронографии», главным предметом изложения в которой является история Киликии, Сирии, Месопотамии и Армении с 952 по 1136/37 г. Свой труд он написал в течение 15 лет, пользуясь отчасти свидетельствами ныне утраченных для истории армянских документов, отчасти — сообщениями очевидцев, равно как и собственными наблюдениями. В этом произведении он обрисовал и ряд событий Первого крестового похода; особенно важны его свидетельства об утверждении крестоносцев в Эдессе в 1098 г.

Следует упомянуть также «Всемирную хронику» яковитского патриарха Михаила Сирийца (1126—1199). Она состоит из двадцати одной книги, но события крестовых походов затрагиваются только в семи последних книгах (начиная с 7-й главы 15-й книги).

Особо важны по своему значению труды византийских историков XII—XIII вв. Греческая царевна Анна Комнина (1083 — ок. 1153/55) уделила довольно много места некоторым эпизодам иерусалимской экспедиции конца XI в. в «Алексиаде» — истории царствования Алексея I, написанной с целью прославить его деяния. Знаменитый византийский историк Никита Хониат (середина XII в. — 1213) в своем обширном труде по истории Византии посвятил немало страниц Четвертому крестовому походу.

Мы напрасно стали бы искать историю войн против франков у арабских авторов — таковой не содержат ни их труды, ни произведения армянских и византийских писателей. Естественно, что мы не вправе говорить об историографии собственно крестовых походов применительно к этим сочинениям. Однако, принимая во внимание специфику латинской хронографии, прежде всего ее предвзятую односторонность, необходимо учитывать и написанное восточными современниками: их материалы имеют большое значение для критики апологетических построений католических хронистов и мемуаристов, — ведь в латинских памятниках слово берут только завоеватели, а не те, кто явился жертвами завоевания.