«Как мне позднее сказал один немецкий профессор, посетивший наши раскопки на Кюльтепе, — продолжает ученый, — даже стамбульские торговцы древностями заявили ему, что я напрасно ищу таблички в Карахююке и что уже давно сделано все, чтобы я их не нашел».
Грозный отличался от большинства западных археологов (и не только археологов), работавших на Востоке, кроме всего прочего тем, что был человеком глубоко демократичным и ни в коей мере не ставил себя выше «туземцев». Своего кучера, например, он не считал лишь говорящей частью экипажа и в обычном дружеском разговоре с ним о вещах минувших и настоящих во время одной из поездок из Карахююка в Кайсери к величайшему удивлению узнал, что когда-то много древностей, несколько наложенных доверху возов, было найдено не на Кюльтепе, а на одном поле, расположенном у подножия холма.
Мужчина, намеревающийся зарезать гуся. С рельефа из Тель-Халафа, VIIIв.дон.э.
Со старшим рабочим-турком, который проявлял интерес к раскопкам и загадкам исчезнувших городов, Грозный отправился искать это поле. Менее чем в 200 метрах к северо-востоку от Кюльтепе он действительно нашел луг, «совершенно заброшенный, со множеством уже заросших ям и траншей, судя по всему оставшихся после тайных раскопок местных жителей». Со всей определенностью можно было сказать, что сюда стоит погрузить заступ.
Хеттские жрицы с рельефа из Каркемиша
Но было ли это именно то поле? Кучер говорил, что, пожалуй, то. Дескать, когда-то крестьяне копали там, но потом подрались при дележе находок, и начальник кайсерийской жандармерии запретил раскопки, после чего… тайно вел их сам; однако было ли это именно здесь — сказать трудно.
Целую неделю бродил Грозный по болотистому краю, обследуя ручейки и трещины, из которых вылезали отвратительные желтые скорпионы, и наконец решил рискнуть. «Я подал ходатайство правительству в Анкаре, чтобы мое разрешение вести раскопки было распространено и на этот луг… Правительство Турецкой республики опять весьма охотно пошло мне навстречу».
Он получил не только это разрешение, но позже и еще одно, согласно которому мог вести раскопки повсюду в округе этого луга.
Однако луг был частной собственностью. Собственностью наследников некоего Хаджи Мехмеда. «Те считали, что древности, скрывающиеся в недрах луга, стоят сотни тысяч, даже миллионы, поэтому было почти любезностью с их стороны, когда они потребовали от меня за свой заброшенный и незначительный по размерам луг всего-навсего… 160 тысяч чехословацких крон».
Правда, Грозный не собирался платить эту сумму. Да и не мог: такого количества денег у него уже не было. Начался долгий, происходивший по всем восточным правилам торг, пока в конце концов у Грозного не лопнуло терпение. Он потребовал официальной оценки. Турецкая комиссия, назначенная Али Вефа-беем, определила цену луга в… 5500 чехословацких крон.
За эту сумму Грозный стал владельцем недвижимого имущества в Турции. Впрочем, если мы хотим быть точными: не Грозный, а чехословацкое государство, как и было записано в земельной книге.
«20 июня 1925 года кирки и лопаты наших рабочих впервые зазвенели на лугу Хаджи Мехмеда, и уже в первые дни мы нашли там несколько табличек, поначалу лишь вразброс». Грозный сразу установил, что таблички были точно такого же типа, как и загадочные каппадокийские; более того, надписи на табличках, которые он прочел тут же на месте, подтвердили, что это именно каппадокийские таблички!
На Кюльтепе не осталось ни одного рабочего, только архитектор Петраш заканчивал рисовать свои ситуационные планы, все прочие перешли на луг Хаджи Мехмеда (или, если хотите, на чехословацкий государственный луг). Через два дня были обнаружены стены из необожженных кирпичей. «Стены и кирпичи сделаны весьма умело, кирпичная кладка возведена вполне современным способом, с первого взгляда было видно, что перед нами памятники высокоразвитой ассиро-вавилонской культуры… И как раз рядом с этими кирпичными стенами, под полом, местами вымощенным большими каменными плитами, на глубине 2,5 метра под поверхностью земли мы начали находить на седьмой день раскопок, 26 сентября, множество табличек, целые гнезда табличек, доставивших нам огромную радость. Наконец мы были у цели, к которой стремились! Мы нашли столь долго и тщетно разыскивавшееся подлинное местонахождение каппадокийских табличек!»
В «гнездах» лежало по 10, 20, 50 табличек, а однажды целых 250! Одни величиной в школьную тетрадь, другие вместе с конвертом поместились бы в спичечном коробке. Некоторые лежали свободно, иные в сосудах или терракотовых ящичках. Один из этих ящичков почти не поврежден, у него форма корзины для наседки, снаружи он украшен рельефом. Рельеф несколько неясно изображает животное, которое с любопытством заглядывает в ящичек, словно желая узнать, что в нем».
Хеттская городская улица с жилыми домами. Реконструкция
Ровно месяц вел Грозный раскопки на лугах у «Холма пепла», и результат был прямо сенсационным: он нашел тысячу табличек и фрагментов! И эти красиво обожженные кремовые таблички, надписи на которых были сделаны на древнейшем ассирийском языке, говорили с Грозным голосами людей, чьи кости обратились в прах и пепел в то время, когда до нашей эры оставалось больше веков, чем теперь прошло с ее начала. К ученому обращались господин Интил и его отец Шулабум, рассказывавшие о своих личных заботах, купец Ина и его конкурент Шуан, говорившие о торговых делах, и, помимо множества иных, прежде всего господа Лакипум и Пушу-кин, столь аккуратные, что сохранили доставленные им письма вместе с конвертами (тоже из обожженной глины), на которых были их адреса. А когда Грозный нашел архив настоящей торговой палаты, выполнявшей, кроме всего прочего, роль полноправного суда в торговых спорах, на десятках табличек обнаружил ее печать (настоящую, оттиснутую на глиняных документах печать) и расшифровал ее текст, он мог констатировать, что «Холм пепла» — саван на знаменитом древнеассирийском городе Канес. К дальнейшим раскопкам приступить не удалось. У Грозного больше не было денег, а его силы вымотал адский климат. «С математической точностью предугаданная малярия» и недостаток хинина решили наконец вместо Грозного вопрос о сроке окончательного прекращения работ.
С высокой температурой, дрожа от лихорадки, сел он 21 ноября 1925 года в бричку, которая должна была довезти его до Кайсери. На возвышенности за Карахююком он приказал остановиться, чтобы помахать на прощание рабочим.
В ответ на его приветствие в воздух взлетели лопаты, которые он подарил рабочим. Те самые лопаты, которыми он раскрыл тайну каппадокийских табличек, раскопал неизвестный хеттский замок, построенный три тысячи лет назад, и метрополию ассирийских владений в Малой Азии — древний город Канес, возникший за четыре тысячелетия до нас!
Едва вернувшись домой, еще не оправившись от малярии, Грозный начинает знакомить с открытиями ученых всего мира и своих соотечественников. В 1926 году он публикует «Новые материалы к истории древнейшей цивилизации в Малой Азии» (на английском языке), а в 1927 году— «Предварительное сообщение о чехословацких раскопках на Кюльтепе» (на французском языке). Одновременно он пишет серию статей для ежедневной прессы, читает научно-популярные лекции и издает археологическое путеописание «В царстве полумесяца», доказывающее, что сложные научные проблемы можно излагать просто и увлекательно (большинство цитат, приведенных в главе, взято из этой книги).
Предисловие к книге Грозный дописывает уже в Стамбуле в сентябре 1927 года — по пути в новую экспедицию, на этот раз в Хаму и на поле развалин гигантских храмов в Баальбеке. В то время в Чехословакии не было другого ученого, который пользовался бы таким уважением и популярностью, как Грозный. К своей славе лингвиста, разгадавшего тайну хеттского языка, он присоединил славу археолога, открытия которого имеют непреходящее научное значение. Правительство поручает министру просвещения выразить ему благодарность за выдающиеся заслуги — редкий случай внимания к «политически нейтральному ученому» в период домюнхенской республики. Лекции Грозного в Праге и провинции собирают переполненные аудитории и кончаются овациями— не в последнюю очередь также и потому, что о серьезных вещах он умел говорить с юмором. Свидетельства признания поступают и из-за границы: редакция «Британской энциклопедии» просит его написать статью «Хетты»— его, а не Сэйса, Гэрстенга, Хогарта или какого-нибудь другого известного британского хеттолога. Одно за другим приходят приглашения на международные конгрессы и просьбы прочесть лекции в зарубежных университетах. Эти поездки всегда отрывают от исследований и педагогической работы, но обмен опытом — тоже часть научной деятельности!