Снилось что-то тихое, безмятежное. Но сон бесследно испарился, забрав с собой спокойствие и тишину.

Вилар скользнул взглядом по плите над головой, скосил глаза. Пенистые облака бороздили лазурное небо. Чайки с детским плачем взмахивали белыми крыльями.

Дети… Здесь дети… Скривившись от боли, Вилар повернул голову.

Загорелые до черноты ребятишки строили из песка замки, с задорным смехом гонялись друг за другом, с разбега влетали в волны. Женщины в белых платках и серых мешковатых одеждах что-то помешивали в котлах, висящих над кострами, и покрикивали на расшумевшуюся детвору.

В тени скалы смуглая девушка чинила сети. Но в Порубежье не занимаются рыбной ловлей. Значит, это не Порубежье.

— Где я?

Девушка оторвалась от своего занятия и крикнула:

— Йола!

Вилар попытался сесть. Всё куда-то поплыло: девушка, сети, небо. Плечо стиснула чья-то ладонь и заставила лечь.

— Не спеши, — прозвучал скрипучий голос.

Сквозь туман в глазах удалось рассмотреть старика.

— Кто вы? — спросил Вилар.

— Ориенты. Моё имя Йола.

Вот, значит, к кому он попал…

— Йола будет лечить, — произнёс старец и с помощью девушки осторожно перевернул Вилара на живот.

Уткнувшись лбом в плоскую подушку, Вилар старался вспомнить, что читал о морском народе. На ум пришла сказка о способности ориентов дышать под водой.

Старческие пальцы с не старческой силой вонзались в шею и плечи, костяшками вдавливались в позвоночник. Спина горела огнём, а тело сотрясал холодный озноб.

Йола уложил Вилара на спину, подоткнул под него одеяло:

— Два дня спал и лежал ровно — очень хорошо.

— Два дня?!

— Два дня мало.

— Как я здесь оказался?

— Йола сболтнёт. Великий накажет.

— Вы спасли человеку жизнь. За это не наказывают.

Старик неопределённо пожал плечами и отвернулся.

В голове крутилось: Великий накажет… Великий… Как же он забыл?.. Двадцать лет назад Моган своим беспрецедентным законом запер племена морского народа на мизерных клочках побережья и запретил им покидать свои земли. Видимо, в ту злополучную ночь ориенты нарушили закон.

Вилар улыбнулся:

— Я никому не расскажу.

Йола посмотрел на него с сомнением.

— Даю слово! — пообещал Вилар.

Старик потёр мизинцем кончик носа и заговорил. Ориенты действительно покидали резервацию. В ближайших посёлках они обменивали рыбу на одежду, капроновую нить и кухонную утварь. Той ночью рыбаки расположились под обрывом в пяти милях от лагеря. Ожидая соплеменников, развели костёр. К тому времени они успели вытянуть сети и свалить их под скалой. Сидели кружком, прислушиваясь к непонятному шуму, доносящемуся сверху. И только заметив на краю обрыва силуэт человека, не сговариваясь, схватились за невод и натянули его. Это не спасло Вилара от травмы, но сохранило ему жизнь.

— Йола сделал всё, что умеет, — сказал старец.

Вилар дотянулся да его руки и крепко, насколько смог, сжал сморщенные пальцы:

— Спасибо! — Зажмурился, испугавшись, что непрошеные слёзы собьют с мысли. — Мне надо вернуться домой. Сегодня.

Старик хрипло рассмеялся:

— Вернуться куда?

— В замок. Я не знаю, как он называется. Когда-то он принадлежал королю Грасс-Дэмора. Я там живу.

— Как твоё имя?

— Вилар.

— Вилар не может ходить.

— Отправь кого-нибудь. За мной пришлют машину.

Старик покачал головой:

— Йола не может рисковать людьми. Наместник увидит ориентов и отправит в искупительное поселение.

— Нет никакого наместника! — в сердцах воскликнул Вилар. — Теперь в Порубежье есть правитель.

— Правитель? Так, значит? — Старик прищурился. — Новый правитель отменил старый закон?

Болезненная усталость туманила голову. Не было сил ни молить, ни убеждать.

— Сколько тебе лет? — пробормотал Вилар, еле ворочая языком.

— Много.

— И моему отцу много… Ему скажут… Страшно подумать…

Мысли закружились. Вилар пытался выхватить из хоровода хоть одну и вспомнить, о чём говорил секунду назад.

На лицо легла ладонь, сверху, будто с небес, прозвучал голос:

— Спи.

Проваливаясь в чёрную бездну, пропахшую рыбой, Вилар прошептал:

— Малика…

Со стороны моря ориенты вбили колья и закрепили на них парусину, чтобы крепчающий ветер не доносил до больного морскую прохладу. С наступлением сумерек в лагере стало непривычно тихо. Вилар дотянулся до грубой ткани и приподнял край.

Мужчины сидели вокруг костра. Оранжевые языки пламени лизали тёмное небо. Снопы искр сверкали умирающими звёздами и растворялись во мгле.

Ориенты, все как на подбор невысокие, коренастые, загорелые, походили на акробатов из цирка, восхищавших публику шириной плеч и бугристостью тел. Их движения напоминали взмахи крыльев чаек, речь звучала подобно шуму волн: слова накатывали, взгромождались друг на друга и, достигнув апогея, протяжно шуршали, как галька под отступающим морем.

Старшим на Совете был Йола. Когда старик вскидывал руку, все умолкали. Он говорил, затем жестом разрешал одноплеменникам продолжать обсуждение.

Женщины бесшумно передвигались по лагерю, склонялись над костерками, помешивали варево, снимали с верёвок бельё. Детей задолго до начала Совета загнали в самодельные шатры. И за всё время не прозвучало ни единого детского слова, смеха или плача младенца.

Вилар наблюдал за ориентами, до боли в пальцах сжимая жёсткую ткань. Не зная их языка, прекрасно понимал, о чём они спорят.

Наконец все высказались. Затянувшееся молчание превратилось в изощрённую пытку. Вилар опустил полог и, откинувшись на подушку, стал считать удары охваченного паникой сердца.

Из-за парусины появился Йола. Присев на корточки, тихо спросил:

— Вилар скажет Йола, кто такая Малика?

— Откуда ты о ней знаешь?

— Вилар звал.

— Это девушка… она ушла из замка. Я поехал за ней, а попал сюда.

— У Малики чёрные глаза?

Вилар приподнялся на локтях:

— Да… Ты с ней знаком?

— А мать… или отец у Малики есть?

— Нет. Только дед. Его зовут… — Вилар сморщился, пытаясь вспомнить имя. — Кажется, Мун.

— Мун?

— Да, точно, Мун.

— В замок пойдём утром. Сейчас спи.

Опустив голову на подушку, Вилар не сдержал рыданий.

— Не надо плакать, — сказал старик и укрыл его одеялом.

Тихо переговариваясь, женщины складывали в котомки провизию. Мужчины мастерили носилки из двух деревянных перекладин и рыбацкой сети. Вскоре Вилар, замотанный в одеяла, уже лежал на носилках. Ориенты опутывали его верёвками, Йола давал указания и проверял прочность узлов.

Процессия из восьми мужчин, двух женщин и старика двинулась в путь. Вилар поглядывал на одеяло, стянутое шнурами, и задавался вопросом: зачем они? Ни подняться, ни тем более сбежать он не мог. Каждое движение отдавалось в теле звонким эхом боли.

Чтобы отвлечься от волнений, Вилар посмотрел на море. Ленивые волны отражали солнечные лучи и, перекатываясь, искрились россыпью драгоценных камней. От их блеска заслезились глаза, и Вилар уставился в небо, но, ослеплённый солнцем, повернул голову на другой бок и заскользил взглядом по каменной стене. Иногда виднелись уступы и выбоины с неровными краями. Порой скала плавно перетекала в крутой склон, затем в более пологий спуск, но вскоре неизменно принимала гордое вертикальное положение.

Каждый раз, когда носилки проплывали мимо косогора, Вилар задерживал дыхание. Однако ориенты равнодушно шагали дальше, поднимая ногами белый песок.

— Разве путь вдоль берега короче? — спросил Вилар.

— Путь длиннее, зато легче, — ответил Йола и указал вверх. — Там пыль и сухой ветер. Морскому народу без морского воздуха плохо.

Воздух был поистине прекрасен: прозрачный, свежий, бодрящий. Даже песок, вылетая из-под ног ориентов, падал очищенными кристаллами.

Ориенты шли, не сбавляя темпа. Монотонный шум волн, размеренное покачивание носилок убаюкивали. Вилар то погружался в дрёму, то смотрел в широкие спины. Одна четвёрка носильщиков сменяла другую. Время от времени Йола брал Вилара за запястье и беззвучно шевелил сморщенными губами.

— Пора, — наконец сказал старик.

Несколько часов пролетело в попытках подняться на край обрыва. Для крепкого мужчины нет ничего проще, чем взобраться наверх, держась за сброшенную верёвку. Однако с тяжёлой ношей, требующей бережного обращения, задача казалась почти невыполнимой.