Вот так дела! Гордость испарялась из неё, как воздух из проколотого велосипедного колеса… «Бедная ты моя Валечка…»

— А ты не бойся, Валь, у меня теперь дневник стал хороший. Хочешь посмотреть? Сейчас просто времени очень мало. — А у самой сердце так странно билось: значит, выходит, и Валька за неё в ответе, выходит, и Валька её воспитывает.

Они почти бегом вошли в вестибюль. Пока Валентина возилась с ботинками да тапочками, Ольга сдала её пальто и впопыхах перепутала номерки — чей какой. Испугалась на мгновение, хотела уж извиняться перед нянечкой-раздевальщицей, чтоб та посмотрела, а сзади уже напирал такой же, как она сама, опаздывающий народ. Но вдруг подумала: «Да всё равно же домой-то вместе!»

От этой мысли ей стало так легко. Она сунула оба номерка в карман, схватила Валину руку, и они побежали вверх по лестнице, с секунды на секунду ожидая, что грянет выстрел звонка.

Валя шмыгнула в дверь своего этажа, а Ольга свободной птицей полетела дальше, не чуя ступенек.

Ударил звонок. Впереди по пустому коридору шла Елена Григорьевна. Лишь отдельные разгильдяи пулями проносились мимо неё. Елена уже взялась за ручку двери шестого «В»…

— Елена Григорьевна!

Елена обернулась. Ольга, запыхавшаяся, остановилась около неё:

— Спросите меня, пожалуйста! — и тотчас испугавшись, что Елена поймёт её не так: — Нет… в смысле: когда хотите, тогда и спросите…

— Спрошу.

И тут прямо ужас охватил её: ни одного дня, ни одной даже секунды у неё теперь не осталось!

Она упала к себе за парту, и сразу Машка потянула её портфель.

— Дай быстрей вторую задачу сдуть!

И безошибочно, с ловкостью утопающего выхватила Ольгину тетрадку. Все встали, и Машка встала, продолжая писать.

— Садитесь… Лаврёнова, я сказала: садитесь. Ты что это улыбаешься?

Ольга была счастлива: впервые в жизни у неё списывали математику.

Ну и конец! Совсем непедагогичный. Написав его, мы почувствовали себя как-то неуютно. И стали всерьёз подумывать о том, что, мол, не переделать ли чего?

Что ж, переделать можно. Но получится-то уже не по правде! Вот ты хоть что хочешь, а ведь было дело: списала Машка Цалова ту задачку (даже, кажется, Елена Григорьевна поставила ей «четыре»), а Ольга действительно была счастлива, что у неё списывали!

Тогда мы решили: давайте хоть напишем фразу, что, мол, общеизвестно, товарищи, списывать очень плохо. Но потом подумали: зачем же писать её, раз она и так общеизвестна?

И вообще эта история совсем о другом. О чём? Да о том хотя бы, что если человек серьёзен, если умеет быть добрым не только к себе, он многого может достичь.

Вот это хорошо бы всем нам, как говорится, взять на вооружение: «Быть добрым не только к себе». И не из-за того даже, что так можно многого добиться, а просто…

— Смотри, какой билетик, да? Семь-три-два, ноль-четыре-восемь!

— Ну и что?

— «Что»! Ты сперва найди такой, а потом говори «что»!

Все цифры разные, а он всё равно счастливый.

— А-а…

— Вот именно! И притом я совершенно не подгадывала. А то знаешь, как некоторые: специально не берут, не берут — рискуют вплоть до контролёра, лишь бы счастливый попался. А это же неправильно…

— Это вообще всё ерунда!

— Не обязательно ерунда. Полозовой даже один мальчишка говорил, он в математической школе учится. Знаешь, которая на Петра Болотникова… Что если попадётся такой счастливый билет, то это редчайшее событие, потому что…

— Да нет! Ты же сама всё неправильно делаешь, понятно? Надо… смотри: когда тебе такой билетик попадётся, сразу же, до первой остановки, загадать желание, так? Потом: или же его сразу съесть, или же разорвать на мелкие части и тоже съесть.

— До первой остановки?

— До первой, конечно, лучше!

— А чего ж! У меня этот билет пропал, значит?

— Ну ты сама посуди, Нель! Если б так бы всё было просто, тогда бы знаешь сколько счастья появилось!

— Ну и хорошо!

— Хорошо или плохо, но так же не бывает, правда?.. А потом, ещё неизвестно. Может, не так и хорошо. Когда тебе слишком уж всегда везёт, тоже надоедает. Тебе выпало чего-нибудь хорошее, а ты: «Да ну его! Опять это счастье!»

Ни черта подобного! Я имею на это полное право! И ребята будут за меня, а не за эту рыбу! Подумаешь, какой авторитет — отличница. Перед учителями она, может, и авторитет, а перед ребятами я авторитет. У меня дело в руках. Мне самому интересно, и всем интересно. А не то что с этой рыбой.

Видите ли, Люда Коровина «считает, что…». Считальщица какая! Да ничего она не может считать! Ей лишь бы поменьше делать, лишь бы каким-нибудь формализмом заниматься для отвода глаз.

Сборы — это же удавиться можно от скуки. Сама — Коровина, и сборы коровьи: жуём, жуём одно и то же… А чего ж? На честность так на честность. Всё скажу!

Нет, погоди! Если я так начну говорить, то сразу будет казаться, что я Коровину хочу переизбрать, а себя на её место… А я хочу себя на её место? Ничего я не хочу и не собираюсь даже! Если, конечно, меня сами ребята выберут, тогда другое дело! Надо так и начать: только не думайте, что я хочу, чтоб Коровину переизбрали из-за меня! Раз выбрали, значит, доверяете! И разговор окончен.

Нет, если я так скажу, то сразу станет понятно, что я именно хочу, чтоб меня назначили. И специально для этого всё дело затеял… Вот ёлы-палы! Я же не для того! А чтоб у нас следопытская работа лучше велась.

«Ребятам неинтересно этим заниматься!»

Не ври!

Ребятам интересно этим заниматься! А вот тебе не интересно. Потому что тридцатилетие Победы прошло. Никто больше тебе галочку за это не поставит.

Рыба хитрая!

Ладно, сегодня ты у меня получишь. Сбор существует для того, чтобы отстаивать свои взгляды, а не для того, чтобы под партой в морской бой играть.

Сегодня классный час, по меткому выражению Князя Шуйского, не предвещал ни космических пришельцев, ни цунами, ни раздачи волшебных палочек. То есть, в переводе на общечеловеческий, это значило, что сегодня ругать сильно не будут и хвалить сильно не будут — не за что. И особенно интересного ничего не предвидится.

Тамара Густавовна расскажет, как у них дела с успеваемостью и «поведяемостью» (тоже княжеское словечко). Наверно, похвалит Лаврёнову, что сумела подтянуться, поговорит с Жужиной, которая подтягиваться не думает. В общем, тыр-пыр, восемь дыр. Вот и все дела.

Однако вышла ошибочка в Лёнькиных расчётах — оказалось кое-что! И именно как раз «космические пришельцы».

Вместе с Тамарой Густавовной в класс вошёл некто неизвестный. Возраст примерно на уровне восьмиклассника. Он стоял рядом с учительницей, но только по другую сторону стола.

Был этот пришелец одет как бы в военную рубашку, в синие нерасклёшенные штаны. На рукаве шеврон — звезда с неровными острыми лучами, на голове пилотка, на груди галстук.

Стоял такой весь подтянутый, спокойный… Внимательно оглядел шестой «В», словно что-то выискивая в его физиономиях — самых разномастных, самых разнокалиберных, самых разносообразительных и разносимпатичных. Но все они под внимательным этим взглядом как бы чуть повядали, опускали очи долу. Однако уже через секунду выстреливали глазами вслед непонятному взгляду.

Тамара Густавовна между тем говорила, что «у вас в районе, ребята, при Доме пионеров работает тимуровский штаб. И сейчас перед нами выступит его представитель Аркадий Моряков». Она, конечно, заранее знала о приходе этого Морякова, но — обычная её манера! — держала всё в тайне до последнего. Зачем это надо?

О тимуровском штабе шестой «В», ясное дело, слыхал. Было известно, что вокруг штаба группируется несколько отрядов, которые именуют себя ЧОН — части особого назначения. И принимают сюда не абы кого, а только людей проверенных. В своё время чоновцем хотел стать Дима Соколов — известная в шестом «В» сильная личность. Пришёл он в штаб. Ему говорят: