— И то покушение тоже организовал Лешка?!

— У меня есть пленка, — кивнул журналист. — Оно тоже планировалось заранее и обговаривалось примерно в одно время с первым. А потом Багиров, наверное, дал какой-то сигнал. Этого я уже не знаю. И уложил в свою постель сестричку. Сволочь!

Я закрыла глаза. Какой кошмар! Какого редкостного мерзавца я выбрала себе в мужья! А Камиль? Он-то чего добивается? Действует на пару со своим отцом? Теперь я вообще не знала, что думать и кому верить. Кто кого использовал? Зачем? Взять хотя бы «выход в свет» с Камилем. Ведь Лешка же не мог знать, что я окажусь в гостях у депутата? Хотя Камиль мог случайно обмолвиться Виталию Суворову, с которым они знакомы и зачем-то тайно встречались на Кипре… Да их всех сам черт не разберет!

Но мне еще требовалось прослушать кассету, которую я так удачно вынула из папки, лежавшей в Лешкином сейфе. Что на ней? Может, это каким-то образом прояснит ситуацию?

Мы вставили ее в диктофон. Она как раз подошла по размеру.

Послышалось шуршание пленки, но никаких голосов не было.

Саша-Матвей перемотал пленку вперед — и снова до нас донеслось лишь ее шуршание.

— На кассете ничего нет, — наконец сказал журналист и вынул ее из диктофона.

— Но этого не может быть! Ведь Лешка не стал бы хранить чистую!

— Ну, когда-то на ней, наверное, была запись, — Саша-Матвей пожал плечами. — Но ведь есть много способов ее стереть.

— Это мы с вами сейчас…

— Нет, не беспокойтесь. На ней уже ничего не было, когда она попала в мой диктофон.

Оказывается существует множество причин исчезновения записи: рядом с кассетой мог, например, оказаться сильный магнит; в момент записи могла барахлить аппаратура; кассеты также нельзя проносить через металлоискатель; если пленка — старая, то специальный состав, которым ее покрывают, мог просто осыпаться; если на нее несколько раз делали запись, прогоняя через головку — магнитный слой опять же мог осыпаться. — А Лешка — не самый лучший специалист по звукозаписи, — констатировала я.

А я сама зря старалась, — добавила про себя.

Но тут в голове стала свербить новая мысль. В больнице Лешка говорил про тайник в «своей комнате» под половицей у правого окна, где хранился компромат на обожаемую мамашу. И если он, отправляясь на Кипр, не взял ничего из сейфа, следует ли из этого, что он не взял ничего из тайника? Мне страшно захотелось до него добраться, чтобы, по крайней мере, познакомиться со всеми скелетами из шкафов семьи Багировых, частью которой я вынуждена была себя считать.

Я посмотрела на Сашу-Матвея и рассказала ему про тайник.

— Хотите в него забраться? — тут же понял он меня.

— Хочу, — кивнула я. — И прошу вашей помощи.

— Вы имеете в виду незаконное проникновение на чужую собственность? И каким способом?

— Вот об этом я как раз хотела посоветоваться. У вас в таких делах должен быть большой опыт, — я улыбнулась. — Приглашаю вас в компаньоны. Ну где еще вы найдете такой материал для репортажа?

— Вы мне все отдадите? — уточнил журналист.

— Не знаю, — честно ответила я.

— Ладно, изучим материалы вместе, — вздохнул Саша-Матвей. — А там решим.

Я согласилась и мы стали обсуждать детали ночного похода в гости к Лешке.

После ухода Саши-Матвея я поспала три часа, чтобы не клевать носом ночью (ведь неизвестно, на сколько затянется наша вылазка), потом стала собираться, одевшись как можно более непривлекательно. Хотя моя разбитая и опухшая физиономия сегодня весь день только и привлекала внимание всех попадающихся на пути граждан.

С журналистом мы договорились встретиться неподалеку от интересующего нас обоих двора, а уже оттуда пробираться к месту пешком. Саша-Матвей обещал прихватить с собой все необходимые «инструменты», как он выразился. Надеюсь, он знал, что следует взять с собой. Предполагаю, эта вылазка была далеко не первой в жизни. У меня, признаться, дрожали коленки. И вообще мучил вопрос: а для меня это вторжение на чужую собственность или нет? Ведь я — Лешкина жена, хотя и бывшая, но мать его детей (наследников). Для всех Багиров мертв. Его собственность по идее переходит к моим детям (ну и его матери с отцом, конечно). А дети еще не достигли совершеннолетия и я, как их мать… Но консультироваться с юристом я, естественно, не пошла, допуская, что прямо от юриста меня отправят в другое заведение, с гораздо меньшим комфортом — потому, что любое проникновение на чужую собственность считается преступлением, а если о готовящемся преступлении кому-то стало известно, то он, выполняя гражданский долг, обязан… С другой стороны, юрист обязан сохранять конфиденциальность…

Черт побери, совсем я запуталась в этих тонкостях.

Но в Лешкину квартиру все равно решила лезть, так как бывшего следовало вывести на чистую воду. Пусть расплачивается за то горе, что он принес матери. За то, что выкрал моих детей. За то, что мою внешность исказили до неузнаваемости: ведь еще неизвестно, как все это будет выглядеть после того, как заживут ссадины и пройдет отек. Неужели придется делать пластику?

Настроенная решительно, я припарковала «запорожец» в заранее оговоренном месте. Саша-Матвей тут же выскочил из ближайшей подворотни и юркнул ко мне на переднее сиденье. На плече у него висела довольно вместительная сумка — гораздо большая по размеру, чем та, что была сегодня утром.

— Вы общественным транспортом добирались? — я удивленно посмотрела на него.

— Ничего страшного. Зачем нам две машины? Обратно поедем на вашей. Она не привлечет ничьего внимания.

Я была без сумочки (зачем она мне?), деньги и документы положила в большой нагрудный карман отцовской джинсовой куртки, которую и надела из-за вместительных карманов. Никаких приспособлений взломщика у меня с собой не было: надеялась на своего приятеля — и он мои надежды оправдал.

Мы пешком направились к квартире, выкупленной скандальным еженедельником, где, к моему удивлению, я, несмотря на поздний час, увидела продолжающуюся трудовую вахту. Поскольку мне неоднократно доводилось бывать в издательствах (пусть и не газет, но тем не менее), обстановка показалось до боли знакомой. Поймав мой вопросительный взгляд, Саша-Матвей усмехнулся и заявил, что специально решил показать мне эту квартиру — раз уж мы окажемся рядом. Более того, ему требовалось кое-что забрать из своего стола.

— У вас здесь что, редакция «Скандалов»?

Утвердительный кивок.

— А тот адрес, что печатается на последней странице? И телефоны?..

— У «Алойла» же тоже два офиса, Оля, — правда, из других соображений. В нашу официальную контору приходят люди — и с информацией, и скандалить. Там для этих целей посажены девочки-секретарши и могучие охранники. Ведь тот офис неоднократно громили верзилы в камуфляже, один раз подожгли, один раз заливали водой из брандспойтов (кроме пожара), туда приносят повестки в суд и там появляются налоговые инспекторы. А здесь мы спокойно работаем и продолжаем выпускать свои номера, которые с таким успехом продаются. Зачем нам лишняя нервотрепка? Ее и так хватает.

Я искренне расхохоталась. Знала бы свекровь, что делается у нее под носом… Или она знает? Я спросила.

— Ну я же говорил вам при первой встрече, что у нас нечто типа негласной договоренности. Надежду мы не фотографируем, чтобы особо не возникала. В общем, пока мирно сосуществуем.

«А как же фото с Толиком?» — хотелось спросить мне, но я сдержалась.

Саша-Матвей тем временем извлек из ящика письменного стола какой-то пакет, уже хотел сунуть в сумку, но я предложила свои услуги: руки-то у меня пустые, и заглянув внутрь, увидела там некоторое количество металлических предметов, названия части которых знала. Саша-Матвей только усмехнулся, попрощался с еще работающими коллегами, и мы покинули квартиру. Но пошли не вниз, как я ожидала, а наверх.

— Куда это мы? — спросила у журналиста.

— Ну вы же знаете, что квартира вашего бывшего располагается на последнем этаже. Там еще и мансарда есть, вернее, есть чердак. Надежда давно его переоборудовать собирается, но все руки не доходят. Некогда ей. А вашему бывшему тоже не до того. Так что полезем через чердак. Другого способа, признаться, не вижу. А вы как собирались?