Самка бегемота немножко меньше самца. Она приносит одного детеныша, как слон и все большие звери. Большая плодовитость была бы бедствием для стран, в которых живет этот колосс.

Поимка бегемота — большое счастье для негра, потому что он доставляет несколько тысяч фунтов превосходного жира для приготовления пищи, в растопленном виде превосходно сохраняющегося. Мясо его очень вкусно.

Это животное принадлежит исключительно Африке. У древних Страбон, опираясь на свидетельства Неарха и Эратосфена, отрицал существование бегемота в Индии и во всей Азии. Но Онезикрит и Филостранд доказывали противное. Вопрос о том, принадлежит ли бегемот исключительно африканскому материку, горячо обсуждался в древности, но не получил окончательного решения. Описания этой породы древними писателями мало согласуются между собой и по большей части очень ошибочны.

Так, по словам Аристотеля: «Он ростом с осла, грива и голос лошадиные, копыта как у быка, зубы выдающиеся, хвост как у свиньи».

Геродот описывает его почти так же; он мало ошибается, говоря, что бегемот величиной с очень большого быка. Но доказательством того, что он сам не видел бегемота, служит то, что он приписывает ему хвост, похожий на лошадиный.

Плиний почти воспроизводит описание Аристотеля, прибавляя новую неточность: он говорит, что бегемот покрыт шерстью, как тюлень. Однако Плиний должен бы иметь более точные познания, потому что в Риме показывали этих животных в различные эпохи. Таким образом, по словам Диона, Август, победив Клеопатру, привез с собой бегемота. Император Коммод показывал пять бегемотов в Риме, и убил одного собственной рукой. Бегемотов видели в Риме в царствование Гелиогабала и Гордиана.

Геродот, Аристотель и Диодор Сицилийский совместно считают бегемота принадлежащим исключительно Египту и Нилу; отсюда происходит название «речная лошадь»; последний из этих писателей вернее всех описал бегемота.

Арабский врач Абдуллатиф также дал в двенадцатом столетии превосходное описание бегемота.

В последнее время снова подняли вопрос о том, есть ли бегемоты в Азии, а именно в реках Индии, Явы и Суматры, но все исследования дали до сих пор отрицательный результат.

Следовательно, ныне эти животные должны считаться исключительно принадлежащими Африке.

Теперь они довольно редки в Египте; по-видимому, они перешли в большие внутренние озера и в реки Абиссинии, Сенегала, Конго и Южной Африки.

Торговля пользуется ныне их зубами, шкурой, жиром.

Между тем как Гиллуа и Барте, по своей привычке, когда встречали какие-нибудь любопытные продукты страны, обращались к своим научным воспоминаниям о бегемоте, Лаеннек и Кунье, со своей стороны, сообразили, что следует захватить одного из этих громадных животных, которое доставило бы им изобильный запас свежего мяса.

— Мы прокоптили бы большую часть, — сказал Лаеннек, сообщая свою мысль молодым людям, — и таким образом у нас на несколько недель хватило бы пищи и здоровой, и вкусной.

— Может быть, — ответил Барте, — стадо вышло на берег не очень далеко от нас, и в таком случае не можем ли мы, с некоторой осторожностью, подойти так близко, чтобы убить одного нашими карабинами?

— Это почти невозможно.

— Я знаю, что это животное уязвимо только в некоторых частях, но…

— Не в этом затруднение, — перебил Лаеннек, — стоит только всадить пулю между глазами, и бегемот повалится как убитый бык; но днем он редко выходит из реки, и если случайно выйдет пощипать травы, почти всегда остается на берегу, с тем чтобы при малейшем шуме погрузиться в воду.

— Но тогда каким же образом туземцы охотятся за ним?

— В каждой стране свой обычай. В Верхнем Конго ставят крепкие сети или капканы на дороге, ведущей на поле риса, сорго или сахарного тростника, которое он начал опустошать; его также ловят сетями или ловушками, из которых он не может выбраться, когда попадет в них ногой; иногда его преследуют в лодках с гарпуном. Но из всех этих способов, испытанных мною, ни один не может сравниться с засадой. Стоит спрятаться вечером в плантацию, которую он имеет привычку посещать, и убить в упор.

— Не можем ли мы попытаться в эту ночь?

— Для этого надо знать привычки стада, недавно приблизившегося к этому берегу. Я уверен, что наши негры расстроили намерения бегемотов, которые обыкновенно выходят на этот маленький песчаный берег. В таком случае нам стоит только послать моего негра и Йомби в лес; они скоро разузнают место, где эти животные имеют привычку насыщаться.

Когда Кунье, каждый день становившийся искуснее в наречии фанов, успел рассказать Йомби, чего требовали от него, последний отвечал, что нет необходимости принимать столько предосторожностей для поимки бегемота, и что если его господин даст ему пирогу и кого-нибудь, кто мог бы грести, то он убьет бегемота через час.

Это предложение было передано Лаеннеку, который немедленно спросил фана, как он намерен действовать.

Йомби отвечал через своего обычного переводчика, что он знает очень простой способ заставить бегемотов подняться из воды, и в ту минуту, когда одно из этих животных покажется на поверхности воды, он раскроит ему череп топором, которым рубили дрова и обрезали лианы.

Путешественники держали совет.

— Я не думаю, — сказал Гиллуа, который подал мнение первый, — чтобы мы вправе были доверять Йомби; опасно дать ему и лодку, и топор.

— Возможно, что ваши опасения и неосновательны, — ответил Лаеннек, — и я очень ошибаюсь, если ваш друг не встретил в нашем пленнике такого же верного слугу, как Уале, готового умереть за него. Я знаю характер негров и уверен, что наш фан отдался душою и телом своему господину. Но лодка — наше единственное средство спастись, а топор может послужить Йомби к тому, чтобы отделаться от Кунье, который поедет с ним. Поэтому я думаю, что благоразумие требует держаться вашего мнения.

— Если бы нам поехать с ним, — предложил Барте.

— Ваше предложение довольно опасно, — ответил Лаеннек, — умеете ли вы плавать?

— Достаточно для того, чтобы не бояться переплыть Конго, — ответили молодые люди.

— В таком случае можно попытаться.

Когда Йомби узнал, что просьба его исполнена, и что сверх того он выкажет свое искусство перед белыми, он немедленно начал на берегу одну из тех негритянских плясок, перемешанных с криками, хлопаньем в ладоши и топаньем ног, которыми негры выражают радость, доведенную до высшей степени. Этот пример оказался заразителен, и Кунье, смотревший как его товарищ в такт качал тело и переваливался в разные стороны, не выдержал и пустился визави с фаном. Буана не могла отстать от них, и трио представило полную картину всех гримас и кривляний, составляющих в Центральной Африке искусство танца.

Вдруг Йомби, как бы пораженный внезапной мыслью, бросился в лес, оторвал длинную ветвь железняка и вернулся также быстро. Наши путешественники сообразили, что это составляет часть программы, и что они увидят новую фигуру этой странной пляски, когда фан сказал им с торжествующим видом:

— Вот этим Йомби заставит плясать речного быка. Интермедия заставила на минуту забыть охоту за бегемотом, но негр ни за что на свете не отказался бы от своей идеи; он хотел показать белым и двум другим неграм, как фанский воин охотится за царем африканских рек.

Когда сели в пирогу, Кунье пустил ее по течению, Буана осталась на берегу с Уале приготовлять завтрак. Как только лодка отошла на четыреста метров, Йомби сделал знак Кунье грести тише.

— Бара-уаду (речные быки) тут, — сказал он, указав рукою на изгиб реки, похожий на маленькую бухту, вода которой стояла неподвижно, как в озере.

— Спроси у него, — сказал Лаеннек Кунье, который всегда служил переводчиком, — по каким причинам он мог узнать так далеко присутствие этих животных.

На предложенный вопрос немедленно был дан следующий напыщенный ответ:

— Никакое животное ни в лесах, ни в воздухе, ни в воде не может ускользнуть от глаз фана. Йомби примечает бара-уаду, потому что они не могут скрыть своего дыхания.