Правила поведения, делающие возможным возникновение цивилизации, появляются в результате эволюционного процесса, в ходе которого социальные группы, первымивыработавшие нормы и правила поведения, благоприятныедля мирной, добровольной торговли (совокупность правил иинститутов, образующих право собственности), постепеннопоглощают и подчиняют себе другие группы, сравнительноболее отсталые из-за своей примитивной или родовой организации. Поэтому, как указывает Хайек, социалисты глубокозаблуждаются, полагая, что чувства и установки, типичныедля малых примитивных групп (основанные на принципахсолидарности, альтруизма и преданности), могут стать основой обширного порядка общественного сотрудничества, образующего современное общество. В самом деле, принципысолидарности и альтруизма пригодны в примитивных группах именно потому, что в подобных группах потребности иособенности каждого члена хорошо известны. Однако попытка распространить принципы солидарности и альтруизма, типичные для родоплеменной группы, на обширный порядок общественного сотрудничества, где взаимодействуюти сотрудничают миллионы людей, которые не знают и никогда не узнают друг друга, способна привести лишь к исчезновению цивилизации, к физическому уничтожениюбольшей части человечества и возврату к примитивному родоплеменному хозяйству, едва-едва обеспечивающего простое выживание.

Новый вклад Хайека состоял главным образом в демонстрации того, что идея Мизеса о невозможности экономического расчета при социализме представляет собой просто частный случай более общего принципа логическойневозможности социальной инженерии или, иными словами, «конструктивистского» или «картезианского» рационализма. Поскольку рационализм этого типа покоится наиллюзии, что человеческий разум намного могущественнее,чем на самом деле он отражает пагубную сциентистскую заносчивость, не признающую границ для будущего применения методов социальной инженерии. Хайек используеттермин «сциентизм» для обозначения неоправданного применения в общественных науках методов физических и естественных наук. В 1940-х — начале 1950-х годов он написалряд статей, которые позднее, в 1955 г., объединил в сборнике«Контрреволюция науки» (Hayek 1955; Хайек 2003). В этойкниге Хайек дает уничтожающий анализ позитивистскогорационализма, идущего от идей Конта, Сен-Симона и узкого бентамовского утилитаризма, предполагающих окружение, в котором информация о выгодах и издержках каждогодействия известна и позволяет принимать максимизирующие решения. К сожалению, в этот же период была опубликована работа Милтона Фридмана «Очерки по позитивнойэкономической теории» (Friedman 1953), которая завоевала огромную популярность и дала новый импульс использованию позитивистской методологии в нашей науке. ХотяХайек в своей книге в целом предвосхитил и подверг критикебольшинство наиболее одиозных положений Фридмена, самХайек позднее заявил: «Знаете, я часто говорю о том, что однаиз вещей, о которых я больше всего жалею, это что я не вернулся к критике трактата Кейнса [«Общей теории»], но почти так же досадно, что я не подверг критике книгу Милтона“Очерки по позитивной экономической теории”, в определенном смысле крайне опасную» (Hayek 1994, 145). Это замечание может удивить тех, кто отождествляет Хайека с либерализмом чикагской школы, не отдавая себе отчет в оченьглубоких методологических различиях между членами этойшколы и австрийскими теоретиками. В другом месте он более подробно высказался о методологических разногласияхс Фридменом и неоклассиками: «Фридмен — это архипозитивист, считающий, что научные аргументы могут строитьсятолько на том, что эмпирически доказано. Я же полагаю, чтонам уже известно столько деталей в области экономическойтеории, что единственная задача — привести знания в порядок. Вряд ли мы нуждаемся в какой-либо новой информации.Главная трудность — переварить уже известное. Статистикане делает нас мудрее, она лишь дает информацию о конкретной ситуации. Не думаю, что статистические исследованиямогут чем-то помочь в плане теории. ...У монетаризма Милтона и у кейн­ ианства гораздо больше общего между собой,счем у меня с любым из этих направлений. ...Чикагская школа мыслит, в сущности, “макроэкономическими” понятиями. Они ведут анализ на уровне агрегированных показателей и средних: совокупное количество денег, общий уровеньцен, общая безработица, все эти статистические величины.…Возьмите “количественную теорию” Фридмена. Сорок летназад я писал, что у меня есть сильные возражения противнее, так как это очень грубый подход, оставляющий без внимания массу вещей. Мне досадно, что такой искушенныйчеловек, как Милтон Фридмен, не использует ее в качествепервого приближения, а принимает всю целиком. Так чтов конечном итоге мы расходимся именно методологическиевопросы» (Hayek 1993, 129—130).

Наконец, следует помнить, что Хайек начал критическийанализ теории равновесия с двух плодотворных статей, опубликованных в 1930-х и 1940-х гг., — «Экономическая теория и знание» (1937) и «Использование знания в обществе»(1945). В них подчеркивается вывод, к которому Хайек пришел в ходе дискуссий с социалистическими неоклассическими теоретиками, а именно, что они проглядели проблемунеосуществимости социализма, поскольку в своих моделяхобщего равновесия исходят из предположения, что вся необходимая информация о переменных и параметрах совместных уравнений, описывающих равновесие, уже «дана».Хайек показывает, что, вопреки предположению теории экономического равновесия, в реальной жизни подобная информация никогда не бывает «дана», а ее постепенно открывают предприниматели в динамичном процессе, которыйи должен быть объектом исследований экономистов. Таким образом, Хайек отвергает неоклассическую концепциюсовершенной конкуренции и, следуя австрийской традиции(идущей от схоластов), предлагает динамичную модель конкуренции, понимаемой как процесс открытия информации.Эту идею он выразил в двух важных статьях — «Смысл конкуренции» (1946) и «Конкуренция как процедура открытия»(1968) (Хайек 2000, 102—114; Хайек 1989).

1949 год, когда Хайек покинул Лондонскую школу экономики и перебрался в Чикагский университет, ознаменовалсясущественным изменением его исследовательской программы. Он отошел от проблем экономической теории и взялся за исследование правовых и институциональных факторов, ведущих к свободному обществу. Хайек утратил интереск теоретическим дискуссиям 1950—1960-х годов, предметом которых были выросшие из «кейнсианской революции»макроэкономические концепции, и в ожидании, когда уляжется буря сциентизма, взялся за начатое Карлом Менгером исследование возникновения и эволюции институтов.Плодом тридцатилетних усилий стали две работы первостепенной важности — «Конституция свободы» (Hayek 1990а;Хайек 2007) и «Право, законодательство и свобода» (Hayek1978, 1981; Хайек 2006).

Здесь невозможно представить все достижения Хайекав области теории права и политологии, хотя на испанскомэта работа уже проделана выдающимся исследователем еготворчества (De la Nuez 1994). Отметим только наличие очевидной связи между достижениями Хайека в области экономической теории и в области теории права и политологии.Согласно Хайеку, поскольку социализм представляет собойсистемную, институционализированную атаку на свободучеловеческой деятельности, осуществляемую посредствомпринуждающих декретов и приказов, следствием оказываетсяразрушение традиционной концепции права, понимаемогокак совокупность правил, имеющих общий (равно применимых к каждому) и абстрактный (поскольку они просто устанавливают рамки деятельности, никак при этом не оговаривая конкретных результатов социального процесса) характер.В результате материальное право оказывается вытесненнымложным «правом», которое представляет собой конгломератадминистративных предписаний, норм и приказов, точноустанавливающих, как именно должен действовать тот илииной человек. Так что по мере расширения и углубления государственного вмешательства в экономику традиционныезаконы перестают действовать в качестве норм личного поведения, а их роль принимают на себя принуждающие декреты и приказы, исходящие от властного органа (избранногодемократически или нет), которые Хайек, противопоставляяих общей концепции права, называет «законодательством».Таким образом, сфера практического действия закона сужается и оказывается ограниченной теми областями, которые,даже если они являются объектом регулирования, не попадают под прямое влияние интервенционистского режима.