Выхожу из комнаты и иду на кухню. Мама с Арсением пьют чай с вафлями.

— Саш, чай будешь? — поднимает на меня глаза мама.

— Нет, не хочу, — бросаю осторожный взгляд на Сеню.

— Теть Том, спасибо. Мы собрались пойти погулять. Вечер сегодня хороший, — встает из-за стола.

— Только не долго. Завтра рано вставать, — улыбается мама.

Арсений проходит мимо меня и тянет за джемпер сзади.

— Пойдем.

Обуваемся, захватываю куртку, все так же растерянно наблюдая за другом. Так и не понял его реакции — это во-первых, а во-вторых, мне действительно нужно с кем-то поговорить. Очень. Киваю маме, и выходим на лестничную клетку. Сеня сбегает по ступенькам, не дожидаясь лифта, и мне не остается ничего другого, как последовать его примеру. Когда за спиной захлопывается дверь в подъезд, вижу, как Сеня достает пачку сигарет из кармана куртки и зажигалку. Вечер действительно хороший. Тихий. Весенний. Даже ветровку не застегиваю. Еще не совсем стемнело, всего лишь приятные первые сумерки.

— И? — нарушаю молчание.

— И… что? — как ни в чем не бывало, поворачивается ко мне, выпуская облачко табачного дыма. — Что ты гей? Если ты хотел меня шокировать, то у тебя не получилось. Но должен сразу предупредить, я еще не готов к серьезным отношениям, котенок. По крайней мере, трезвым, — так паскудно улыбается, и с облегчением понимаю, что между нами ничего не поменялось.

— Придурок, — не знаю почему, вдруг смеюсь. Арсений ерошит мои волосы и обнимает за плечи.

— Пойдем, выпьем пива, и расскажешь, как ты докатился до жизни такой.

Купив себе по бутылке пива, усаживаемся на спинку лавочки в сквере. Рассказываю о тебе, о том, что произошло сегодня. Естественно, в общих чертах, без всех тех подробностей, которые остались в памяти. А в ней осталась каждая. Прочно. Надо отдать должное Сене, слушает внимательно, не морщась брезгливо и не подначивая. Очевидно, вид у меня действительно потерянный.

— Я конечно не спец в таких отношениях, — наконец, философски замечает после моего монолога и бутылки пива Арсений, — но мне кажется, что они не сильно отличаются от обычных. А это значит, если двое целуются, значит, они оба этого хотят.

Тонкое наблюдение, подпитанное бутылкой «Балтики» и уже тремя сигаретами.

— Сколько ему лет? — вдруг спрашивает.

— Не знаю точно. Он студент еще. Где-то двадцать два или три. Плюс-минус.

— Ну, это еще ничего. Я думал вообще там мужик за тридцать. Растлевает молодежь, — рано я обрадовался серьезности друга.

— Я люблю его… — не громко произношу, глядя на бутылку в руках и пытаясь отодрать этикетку. Как-то совсем безнадежно это звучит.

— Не кисни, — приобнимает и хлопает по плечу. — Сань, мне фиолетово гей ты или не гей. Ты мой лучший друг. Только ты меня можешь вытерпеть в таком количестве. И я знаю, что всегда могу на тебя рассчитывать. Как и ты на меня.

— Ты знал, ведь так? — моя бутылка пива тоже закончилась, и я бросаю ее в урну возле лавочки.

— Догадывался.

— По мне видно как-то?

— Нет, Санек, это не видно, но в мелочах улавливается. Если знать, что замечать.

— Я знаю, почему твоя мать меня не воспринимает. Из-за этого. Думает, что я хочу тебя совратить или что-то в этом духе.

— А ты?

— Что я? — недоуменно перевожу на него взгляд.

— Ну… ни разу не хотелось…со мной… — придвигается ближе и легко толкает плечом.

— Пополнить твой список? Нет уж, спасибо, там и без меня места уже нет, — смеюсь и отталкиваю его от себя.

— Что, правда? Ни разу? — слегка разочарованно переспрашивает.

— Надеюсь, ты не обидишься на тот факт, что не все тебя хотят, "котенок".

На лице расплывается очередная самодовольная улыбка.

— Ладно, можешь не признаваться, — снисходительно разрешает.

Качаю головой, улыбаясь. Моего друга невозможно переделать. Более странного сочетания человеческих качеств я еще не встречал. Но в одном он прав — я знаю, что могу рассчитывать на него. Так же, как и он на меня. И ему действительно удалось отвлечь меня. Хотя бы на этот вечер. Иначе я так и продолжал прятаться под своей подушкой.

— А твои знают? — уже серьезно спрашивает Сеня.

— Никто не знает. Кроме тебя. Ты первый, кому я признался.

— Не собираешься рассказывать?

— Не вижу смысла. Пока, во всяком случае, точно. У моих первоочередная задача сейчас женить Ваньку и добиться внуков и чтобы я окончил школу и поступил в институт. Так что еще несколько лет я точно в безопасности от пристального внимания к своей личной жизни. А там видно будет.

Оба замолкаем. Еще какое-то время сидим в сквере, пока не темнеет окончательно. Арсений рассказывает об обстановке дома, о том, как мать делает вид, что ничего не произошло и что Соня, слава Богу, ничего не поняла. Настойчиво предлагает познакомить с каким-то Русланом. Мне только Арсения в роли свахи не хватало. Смеюсь и отказываюсь, благодаря его за такое участие в моей личной жизни.

Но стоит вернуться домой и остаться наедине с собой, как меня вновь начинает съедать тихая паника. Твои губы…ладони…хриплый шепот… Увидеть…коснуться…поцеловать. Господи, это просто невыносимо. Разъедаешь меня изнутри, хуже, чем язва желудка. И болишь также.

Сбежать и спрятаться от себя. Не могу.

Привязан к тебе крепко. Намертво.

Люблю. Безнадежно. Болезненно.

И вылечить после сегодняшнего уже не представляется возможным. Вновь делишь мою жизнь на эпизоды. До и после. Пока я теряюсь в твоих стеклянных лабиринтах, где вроде бы все на виду, но именно поэтому невозможно найти правильный путь. Как глупое насекомое бьется о стекло, не понимая, почему вдруг не может вырваться на волю, хотя она со всей четкостью видна, так и я заблудился в твоем лабиринте. Сегодня.

Вновь открываю ноутбук и читаю Коэльо. В этот раз его фразы кажутся еще ближе и понятнее. Одновременно отвлекают и звучат эхом собственных мыслей. Субъективное отражение объективной реальности.

Два дня проходят в состоянии горячечного бреда и перманентного озноба. Противоречия. Сбежать и остаться. Желание увидеть тебя и пропустить занятие. Они, как и прежде, не разрывают пополам в своем стремлении добиться от меня определенного выбора, они просто смешиваются, становясь чем-то одним. Между ними невозможно провести четкую грань, вычленить друг из друга. Думаешь ли обо мне в эти дни? Вспоминаешь так же, как и я? Что происходит с тобой?

Лишь вечерние тренировки немного отвлекают, требуя от меня сосредоточенности. И это тот редкий случай, когда я ненадолго забываю о тебе. Но что такое два часа по сравнению с остальными двадцатью двумя? Лишь короткая передышка. Рваное сердцебиение между остановками сердца. Жадные вдохи перед новым погружением. Любовь, оказывается, всего лишь еще одна форма безумия, неуказанная в медицинском справочнике. Схожу с ума. Медленно.

Обострение начинается в среду с утра и выжигает нервные клетки на протяжении всего дня от одной мысли, что вновь увижу тебя и неспособности предугадать, что будет после этого. Несколько минут стою под подъездом, не обращая внимания на противно моросящий дождь. Невесомые микроскопические капли зависают в воздухе, как при высокоскоростной съемке, частотой тридцать тысяч кадров в секунду, пока я набираю тайный код — номер твоей квартиры — на домофоне. Раздражающее пиликанье и я тяну ручку на себя, вхожу в подъезд. Еще несколько секунд перед твоей дверью. Наконец, нажимаю на дверной звонок, крепко сжимаю руками ремешок сумки. Вот он, момент истины.

Дверь открывается, и я вскидываю глаза. Удивлен? Скорее нет, чем да. На пороге Светочка. Пропускает в квартиру. Снимаю куртку, встряхивая ее от разбившихся капель. Ты испугался. Отказался. Я сам виноват. Света проходит в комнату, и я, с обреченностью идущего на эшафот, следую за ней. Но замираю на пороге. Ты сидишь за столом, что-то переписывая из книги в тетрадь. Твоя ручка быстро мелькает над тетрадными листами, оставляя на них ровные округлые буквы. Я знаю твой почерк.