— Надолго. Хочу поработать здесь над диссертацией.

— Давненько тебя не было видно.

— Никак не удавалось приехать. Не вырвешься — дела по горло. А ты как, не собираешься продолжать ученье?

— Так ведь надо заниматься, а где у меня время? Вот посадили на эту старую колымагу, и мотаюсь день и ночь по полям да по проселкам.

— Ну, старый бык, как говорится, и рогом тянет: работает твоя колымага что надо. Постой, куда это ты свернул?

— Заглянем в больницу — на минуту. Проведаем Coco и Шота с собой захватим.

— Да, да, я было и забыл… Проведаем парня, жалко.

Из больницы они прихватили не только Шота, но и самого Coco. Неудачливый наездник был бледен, забинтованная по самое плечо рука висела у него на перевязи. Он то и дело болезненно кривил сухие, бескровные губы и с унылым видом понуро шагал следом за односельчанами. Когда подошли к машине, он вежливо посторонился перед гостем, но Шавлего силой усадил его в кабину, а сам вскочил в кузов.

Наверху, в кузове, было прохладно. С шумом, разбрасывая камешки, катилась под гору машина, встречный воздушный поток обвевал лицо, приятно холодил лоб и шею.

Проехали аэропорт. Дальше потянулось прямое как стрела, ровное шоссе, обсаженное с обеих сторон молодыми ореховыми деревьями. Некоторые из них уже начинали плодоносить — впору хоть нынче же осенью обивать орехи. Машина неслась — навстречу ей набегали и проносились мимо бесконечные ряды увешанных гроздьями виноградников, отягченные плодами фруктовые сады. Шелковистой зеленью переливалась высокая, невыкошенная трава под заборами и на обочинах проселков.

Не доезжая моста через Алазани, возле телавского леспромхоза, Шавлего попросил остановить машину и слез.

— Чемоданы и узлы завезешь ко мне домой, Лексо. А я пойду пешком, через рощу. Поднимусь вдоль Алазани, а потом полями до самой нашей деревни. Давно я не хаживал по этим местам. Интересно, есть ли еще на реке та заводь, под скалой?

— Как же, есть. Все наши ребята с утра до вечера там прохлаждаются.

— Ну, так и я искупаюсь — поплещусь в заводи вволю.

— Если хочешь купаться, можем остановиться у Алазанского моста.

— Да нет, поезжайте без меня. Там, у моста, небось весь Телави собрался. Да и какое еще место на реке может с нашей заводью сравниться! Мне даже только посмотреть на нее — и то сердце в груди заколотится! Поезжай, поезжай, да поосторожней. Чемоданы мои побереги. Как приду домой, чтобы уже были на месте.

И Шавлего свернул по тропинке в рощу.

В просторном дворе перед конторой колхоза стоял, заложив руки за спину, пожилой человек и хмуро разглядывал смятую кабину, разбитый кузов и погнутую раму разобранной грузовой машины.

Он обошел со всех сторон снятую с колес раму, заглянул в мотор, поковырялся в свечах… Потом пнул в сердцах ногой валявшееся рядом колесо, окинул напоследок взглядом разбросанные на земле болты и гайки, плюнул и, круто повернувшись, направился к конторе.

Дожидавшиеся во дворе, под раскидистой липой, люди отозвались вразнобой на его приветствие и двинулись за ним.

Пожилой человек поднялся по лестнице на второй этаж, вошел в просторную комнату и сел за письменный стол, обтянутый синим сукном.

Колхозники разместились на стульях, расставленных рядами вдоль стен.

Тот, что сидел за столом, снял шапку, надел очки, развернул газету, пробежал ее глазами и отодвинул в сторону. Потом, сплетя пальцы, положил руки на стол и обвел собравшихся строгим взглядом.

— Маркоз здесь?

— Здесь, дядя Нико.

— Как дела в твоей бригаде? Сколько арб собираешься запрягать?

— Три арбы готовы, и жнецов уже выделил.

— Как три? Ты же должен вывести четыре!

— Должен-то должен… Да у Бегуры вчера вечером арба сломалась… Три стояка и перекладина — в щепки.

— Что ж, добрый человек, из-за этого ты мне в такую горячую пору арбу недодаешь? Неужели я должен сам о каждом пустяке заботиться и все вам подсказывать? Или, ты думаешь, у председателя мало дела? Нынче же свези арбу Левану — пусть срочно наладит!

От резких слов председателя бригадира передернуло.

— Да ведь чинить-то нечем, дядя Нико, лесу у меня нет. Где я его возьму?

Лоб председателя угрожающе собрался в складки.

— Лес тебе понадобился? — Он повысил голос. — Кругляк или строевой? Да какой там особенный лес нужен, парень? Ступай сейчас же, отбери две-три слеги из тех, что валяются около хлева. Не найдется длинной для перекладины — выдерни жердь из омета. Завтра утром чтобы ты меня встретил с четырьмя арбами в поле!

Маркоз направился к выходу.

— Погоди! — настиг его в дверях оклик председателя. — Сколько у тебя жнецов?

— Десять, а вязать снопы я поставил пятерых.

— Добавишь еще двух жнецов и одного сноповяза. Подлески — поле изрядное. Где скирды будешь ставить?

— У Мирных вязов.

— Не далеко Ли?

— А ближе там нет тенистого места.

— Ладно. Ступай и сделай все, как я сказал. На стояки хватит двух слег. Скажешь сторожу от моего имени, он отпустит.

Бригадир топтался в дверях.

— Я-то пойду, дядя Нико… Да где мне взять еще трех человек? Людей не хватает!

— Как не хватает? Ведь у тебя в бригаде числится шестьдесят семь человек!

— Ну да, числится… А сколько на работу не выходит! У меня все при деле: кто назначен воду возить, кто — свясла вить, кто — стога ставить, кто на комбайн… Все распределены.

— Это меня не касается. Ступай и сделай, как тебе сказано. Урожай ждать не будет, вовремя надо его брать!

Бригадир вышел.

— А у тебя как дела? Все наладил для завтрашней работы?

Рослый, худощавый, заросший бородой молодой человек поднялся со стула.

— К вечеру все будет в порядке.

— К вечеру? А сейчас не в порядке?

— Как нет, в порядке, только вот не хватает конной арбы, не на чем воду возить.

— Разве в твоей бригаде ни у кого нет конной арбы?

— Как нет, есть, только все друг на друга кивают.

— Что ж это, добрый человек? Или в твоей бригаде трудодней не выписывают? Скажи Габруа — пусть он тебе воду возит!

— Габруа договорился с Ефремом-гончаром, нагрузил свою арбу посудой и повез ее на рынок в Ахалсопели.

— Что ж ты, не нашел другого времени, чтобы его отпустить?

— Я его и не отпускал. Меня-то кто спрашивает?

— А кого же спрашивают, сынок? Бригадир ведь ты, а не кто-нибудь!.. Скажи Ие Джавахашвили, пусть запряжет своего осла… Сколько поднимет, столько и привезет.

Вошел бухгалтер и положил на стекло перед председателем листок, вырванный из школьной тетради.

— Вот, надо подписать.

Председатель надел очки, с минуту разглядывал исписанную страницу, потом поднял глаза на бухгалтера и, поймав его взгляд, медленно обмакнул перо в чернильницу.

— Больше ничего?

— Ничего.

— С учетом все налажено?

— Самым лучшим образом.

— Весы наготове?

— Надо бы еще одни… Но это не беда, возьму со склада.

— Не годится. На складе весы тоже нужны.

— Ну и что ж? Дадим туда те, что привезли из Телави, а складские я сегодня же отошлю в поле.

— Хорошо, так и сделаем. Весовщики назначены?

— Назначены во всех бригадах. Вот только у Датии-младшего не хватает пятидесятиграммовой гирьки.

— Так достаньте. Это же не комбайн!

— Да я и поручил привезти из Телави. Сегодня туда поехал человек — к вечеру вернется.

— А как с сушкой решим?

— Придется на крыше хлева зерно сушить — больше ничего не придумаешь.

— А выдержат доски? Можно на них понадеяться?

— Ну, как не выдержат! Надо, чтоб выдержали, — иначе нельзя. Три колхоза к нам присоединились — и из трех только у одного, у «Красного луча», есть своя сушилка. Нет, как ни крути, надо, чтобы выдержали!

— Ну ладно, ничего не поделаешь. Скажи Марте, чтобы послала туда женщин, пусть подметут крышу.

Дверь снова отворилась, и показался парень в одежде, запятнанной машинным маслом и соляркой. Он обвел присутствующих неуверенным взглядом.