- Карманы проверь, - подсказал Опарин. - И не бойся, я его на мушке держу. Если шевельнется или что, сразу срежу.

- И чего это люди в шпионы идут? - стал вслух размышлять Афонин, разглядывая задержанного. - Хочешь воевать - воюй себе, сколько влезет. А то - в шпионы... Самая поганая профессия. Вас, шпионов, никто ведь не любит и не уважает.

Он понимал, что поспать Опарин все равно уже не даст, и включился в розыгрыш. Розыгрыши стали, пожалуй, единственно возможным и доступным для солдат развлечением. Иногда они были безобидными. Иногда жестокими. Но не со зла. Просто так получалось.

- Наверно, из-за больших денег, - продолжал рассуждать Афонин. - И много тебе за твое шпионство платят?

- Ничего мне не платят! - огрызнулся солдатик. - Как тебе, так и мне.

- Усек! - кивнул Афонину Опарин. - Не платят! Раскололся пацан! Не знает, что мы денежное довольствие получаем. Правда, мы его все в Фонд обороны сдаем. На хрена оно нам, это довольствие, здесь ни одного магазина нет. Но не сечет.

- Не сечет, - согласился Афонин. - А простое дело. Это каждый шпион должен знать.

- Учат их хреново. На самом простом поймать можно.

- Что ты таким поганым делом занимаешься, если тебе за это даже не платят? - продолжал допытываться Афонин. - Может, по идейным соображениям? Ты что, убежденный фашист?

Солдатик закипал от злости. Лицо у него покраснело, глазки стали еще уже, и внутри все клокотало, только что пар из ушей не шел.

- Да русский я! Не фашист, а русский! - завопил он. - У меня документы есть! Меня в штабе полка каждая собака знает!

- Не похоже, чтобы свой, - не согласился Афонин. - Ты сам подумай: гимнастерка у тебя офицерская, а штаны солдатские. Сапоги опять офицерские, а портянки наверно солдатские. Так не бывает.

- Выдали мне такую гимнастерку, - соврал солдатик, заранее зная, что ему не поверят.

- Врет, - не поверил Опарин.

- Врешь, - конечно не поверил и Афонин. - Такого не бывает, чтобы старшина солдату офицерское обмундирование выдал. Наоборот - бывает, а такое - нет. Напутали чего-то ваши шпионские начальники, когда посылали тебя. Ты лучше признавайся, с каким заданием пришел. А то у нас Опарин со сдвигом, - Афонин выразительно повертел указательным пальцем возле виска. - Если какой шпион не признается, он пытает. Разжигает костер и каленым железом...

- Сам ты со сдвигом! - оборвал его Опарин. - Болтаешь ты, Афоня, много. Кому приказано, обыскать?!

- Видишь, - Афонин с сочувствием посмотрел на задержанного. - Если ему что-нибудь поперек сказать, на него накатывает. С полуоборота заводится. А что он с тобой сделать может, даже подумать страшно. Ты лучше признавайся.

Солдатик не послушался Афонина, признаваться не стал. Он угрюмо молчал. Пар у него весь вышел, и смотрел он теперь не столько на автомат, сколько на самого Опарина.

- Как хочешь, мое дело предупредить, а твое - подумать, - сообщил Афонин. - Посмотрим, что нынче вражеские шпионы с собой носят.

Он вынул у солдата из карманов две нераспечатанные пачки "Беломора", зажигалку из гильзы винтовочного патрона, перочинный нож, толстый красный штабной карандаш, обрывок медного провода, алюминиевую расческу, маленькое зеркальце, еще один карандаш, поменьше, химический... А потом появился совершенно чистый, а может быть, даже и новенький, нестиранный, белый с голубой каемкой, сложенный ровным квадратиком носовой платок.

Афонин у себя в горах и до войны не пользовался таким хитрым припасом. При необходимости действовал двумя пальцами. А здесь, на фронте, и вовсе забыл, что такое чудо существует.

- Да-а... - озадаченно протянул он и осторожно, чтобы не испачкать, провел пожелтевшим от махорки ногтем указательного пальца по нежной голубой каемке. - Используешь или так с собой носишь, для форса?

- Использую, - огрызнулся хозяин платка, и хотел было опустить руки.

- Ну-ну! - остановил его Опарин. - Ручки!

- Значит, используешь, - неодобрительно покачал головой Афонин. - В такую красоту с голубой каемкой сопли собираешь... И не стыдно тебе?

- Наш человек на такое не пойдет: в хорошую и чистую материю сморкаться. Шпион! - уверенно определил Опарин.

Шпион к этому времени дошел до кондиции. Во рту у него пересохло, язык стал шершавым, как у больного, а лоб взмок. "Они же психи ненормальные! - ужаснулся он. - Каленым железом! Как я признаюсь, если я не шпион?!" Не знал он, что делать...

Афонин тем временем снял у солдатика со спины тощий сидор, достал из кармана гимнастерки красноармейскую книжку и вместе со всем остальным выложил к ногам Опарина на край плащ-палатки.

- Вытряхни сидор, - попросил Опарин.

Афонин вытряхнул. Из сидора выпало полотенце, такое же новое и чистое, как носовой платок. Пара портянок, тоже новеньких. тоже чистых и новых. Еще там были котелок, кружка и ложка. Потом, неожиданно, выкатилась из сидора тяжелая армейская каска. Бесцеремонно прокладывая себе дорогу, она оттолкнула котелок, и тот со звоном отлетел в сторону. Задела эмалированную кружку, и та почтительно посторонилась. А ложка, прижатая к брезенту, только тихо звякнула. Утверждая свое несомненное превосходство, каска заняла место в центре. Была она тяжелой, зеленой, под цвет травы, с темным широким ремешком, который можно затянуть под подбородком.

В другое время Опарин непременно высказался бы по поводу этого котелка без ручки. Но сейчас ему было не до каски. Он рассчитывал на пару банок консервов. Или, хотя бы, на полбуханки хлеба. Кто же отправляется в дорогу, не захватив с собой запас?!

- Мало того, что шпион, так он еще и на наши харчи явился, - окончательно разочаровался Опарин. - Можешь не рассчитывать. У нас пусто. С собой брать надо, когда к хорошим людям идешь.

Солдатик растерянно сопел. Не было у него уже сил разговаривать с Опариным.

- Ладно, опусти руки, - разрешил тот. - Но стой смирно и не шевелись.

Придерживая правой рукой автомат, Опарин раскрыл красноармейскую книжку.

- Дрозд Леонид Петрович, - прочел он. - Рядовой. Двадцать пятого года рождения. Выходит, ты уже большенький, девятнадцать лет отмахал.

Перелистал все страницы, внимательно разглядывая каждую. Прочел, какой владельцу положен размер обуви, и какой - головного убора, какое ему выдано оружие и когда принимал присягу. Потом опять вернулся к первой странице, попытался разобрать подпись. Но не разобрал. Разглядел только три буквы: "Кок..." А от последнего "к" шла извилистая закорючка.

- Документ настоящий, в нашей армии выдан, - объявил он. - Значит, ты не шпион, а Дрозд?

- Дрозд, - сердито подтвердил солдат.

- Интересное кино... - Чужие, которых можно было по-настоящему разыграть, попадали в расположение орудия редко. И каждый такой случай был для Опарина праздником. Со своими можно было одичать. Они все опаринские штучки знали наизусть. - Чего сразу не сказал, что Дрозд?

- А ты мне дал говорить? - солдатик осмелел и голос набрал. - Ты же мне автоматом в нос тыкать стал! Руки вверх! Руки вверх!

- Нет, тут ты сам виноват, - не согласился Опарин. - Надо было проявить настойчивость и принципиальность.

- Да, - подтвердил Афонин. - Если бы ты так прямо и сказал, что не вражеский шпион, Опарин бы поверил. Это он у нас с виду сердитый и грубый, а душа у него мягкая, доверчивая.

- Так я же... Так он же... Так ты же... - не мог найти слов от возмущения солдатик.

- Ладно, пусть ты и вправду Дрозд. Только Дрозд - это еще не военная специальность. Дроздом может быть каждый. А кто ты еще? Откуда ты взялся такой нервный? И зачем тебе орудие Ракитина?

- Из штаба полка я. Писарь. Старший писарь, - учитывая сложность момента, повысил себя в должности Дрозд. - В связи с большими потерями в батареях, временно направлен, лично начальником штаба полка, капитаном Крыловым, в расчет сержанта Ракитина. Для оказания помощи и поддержки.