- Двух человек с пулеметом и ракетами надо направить впереди огневой. Вам в штабе говорили про ночную танковую атаку?

- Да, - кивнул лейтенант. - Эту тему мы, правда, не проходили, - признался он, - но, думаю, управимся.

- Мы тоже не проходили, - в тон ему сообщил Ракитин. - И тоже думаю - управимся. Но у орудия всего трое остаются, вместе со мной. Пришлось шофера с машины снять. Вчетвером сумеем стрелять нормально.

- Шофера нельзя, - напомнил лейтенант Хаустов.

"Начинается, - подумал Ракитин. - Уже полез, куда не надо. Прислали на мою больную голову".

- Еще неизвестно, - сказал он, - понадобится ли после этого боя шофер. Может, и так получится, что шофер будет, а возить некого.

Лейтенант промолчал. Будто и не слышал. Возможно, перенес разговор на другое время.

Пойдем посмотрим, как вы подготовили укрытия для ракетчиков, - предложил он.

Пошли. Ракитин показал. Потом ему пришлось ответить на разные вопросы, с очень часто встречавшимися словами: "почему?", да "зачем?", да "кто приказал?". И это не оттого, что лейтенант Хаустов плохо соображал. Соображал он хорошо, но слишком правильно. То, что они здесь делали, было для лейтенанта непривычным, выходило за рамки Правил и Инструкций. К счастью для Ракитина, Хаустов вскоре вспомнил, что еще в училище умные люди предупреждали: на фронте можно встретиться с любой неожиданностью и надо принимать решения, не предусмотренные Уставом. Но решил лично проверить, насколько этот объект "соответствует". Он спустился в окоп, пробежался по нему вперед-назад, потом сделал то же самое, низко пригнувшись. Завершив бега, встал на колено и изобразил человека, стреляющего из ручного пулемета.

Ракитин ждал, пока лейтенант наиграется, и думал о том, что помочь новый командир ничем не сможет. Только бы не мешал приказами и советами. "Пусть он теми двумя орудиями занимается. Ему, чтобы покомандовать, двух орудий вполне достаточно".

Лейтенант же, проверил все, что считал нужным, остался доволен и выполненной работой, и самим сержантом. Он легко выпрыгнул из окопа, отряхнул прилипшую к обмундированию земельку и поправил пилотку.

- В штабе приказали такой окоп оборудовать? - спросил он.

- Афонин придумал.

- Кто такой? - Лейтенант наверняка ожидал услышать высокий чин хитроумного фортификатора.

- Солдат нашего расчета.

Командир не сразу, но все-таки переварил эту новость и с удовлетворением отметил, что солдаты ему попались толковые.

- Надо поощрить, - решил он.

- Надо, - согласился Ракитин.

Энергия в лейтенанте бурлила и выплескивалась через край. Вместе с энергией выплескивались отдельные мысли и целые решения.

- Надо копать дальше! - выплеснулась мысль. - Подтянуть окоп поближе к орудию.

- Надо, - согласился Ракитин. Они и собирались продолжать здесь работу.

- Другим орудиям копать траншеи не надо, - выплеснулось решение. - Орудия у нас по фронту растянутся метров на двести, не больше. Одной ракетой всю территорию перед ними осветить можно.

- Не надо так не надо, - не стал спорить Ракитин. - Только без резерва останемся. Если с нашей группой что-нибудь случится, в темноте сидеть будем.

Лейтенант промолчал. Не знал, что ответить сержанту, который согласился с ним и в то же время, вроде, не согласился. И решил ничего пока не уточнять. Вместо этого он снова начал задавать вопросы. Лейтенант Хаустов хотел все знать. И прежде всего: нельзя ли собрать местное население и вырыть противотанковый ров, выпустили ли "Боевой листок", провели ли комсомольское собрание, есть ли у расчета аппарат для установления проводной связи орудия с командным пунктом командира батареи? И еще многое, и разное. Только что не спросил: какая зима ожидается, морозная или теплая?

Окончательно он сумел добить Ракитина тем, что обещал выбрать, во время предстоящего боя, несколько минут и прийти пострелять из такого заслуженного орудия. Он так и сказал "пострелять". И подмигнул еще при этом.

Обстановка лейтенанта устраивала, а близость боя радовала и возбуждала.

- Пошли, пора и остальным орудиям позицию занимать, - решил он. - Теперь все ясно.

Ракитин не понял, что лейтенанту ясно, но пошел за ним.

- По маши-и-нам! - пропел лейтенант Хаустов хорошим командирским голосом.

- Пе-ервое орудие! Оборудовать позицию в ста метрах севернее установленного! Вто-орое ор-рудие! В ста метрах от первого!

Машины развернулись и направились к назначенным точкам.

Лейтенант спустился на "пятачок", где стояла пушка Ракитина, и присел на станину. Ракитин прошел за ним.

- Ты вот что, сержант, пошли своих людей, пусть съездят в рощу, напилят десятка два кругляков. Будем оборудовать командный пункт, - велел лейтенант Хаустов.

На кой черт ему нужен командный пункт во время ночного боя, Ракитин не понял, но позвал Опарина, передал ему приказ лейтенанта, и машина с солдатами уехала.

- Этот чего остался? - спросил лейтенант. - Вон тот, рыжий, без гимнастерки.

- Рыжий не наш. Корреспондент корпусной газеты Бабочкин, - не без удовольствия сообщил Ракитин.

- Корреспондент! Чего ты мне сразу не сказал? - встревожился Хаустов. - Зачем он сюда приехал?

Поскольку поступило два вопроса, Ракитин решил ответить на последний.

- Про бой нашей батареи спрашивает. Когда нас танки на дороге нагнали. Говорит, что задание редактора.

Лейтенант хотел спросить, что это за бой с танками, о котором он, командир батареи, ничего не знает, а корреспондент, человек здесь чужой, знает. И даже приехал, чтобы статью написать. Но не спросил, потому что Бабочкин в это время подошел к ним. Уже в гимнастерке и подпоясанный. Спрашивать при нем лейтенант посчитал неудобным.

Бабочкин представился командиру батареи. Еще раз объяснил, с каким заданием приехал. Лейтенант благосклонно кивнул. Дал понять, что он в курсе и все будет в порядке. А если что-нибудь потребуется, то пусть корреспондент обращается прямо к нему. Непосредственно.

Вообще-то хотелось лейтенанту Хаустову поговорить с корреспондентом, порасспрашивать его. Но, хоть тот и был всего-навсего младшим сержантом, не посмел, ибо, как и Ракитин, первый раз в жизни видел настоящего корреспондента и не знал, как с ним держаться, о чем можно с ним говорить и о чем не стоит. А то ведь напишет, потом хлопот не оберешься. Но на, всякий случай, сказал, что как только управится, непременно выберет время побеседовать. Пока занят. И быстро зашагал к другим орудиям, расчеты которых только начинали готовить позиции. Корреспондент должен был понять, что командиру батареи просто необходимо проследить за этим важным делом.

* * *

Ракитин и Бабочкин остались вдвоем, и корреспондент снова напомнил о своем задании. Ракитину не хотелось рассказывать. Слишком неожиданно и сумбурно все произошло. На своей, уже отвоеванной, территории появились вражеские танки и атаковали батарею в самый неудобный для нее момент, на марше. Дурацкая история. Но и отказать корреспонденту тоже было неудобно. Специально приехал.

- Давай я про что-нибудь другое расскажу, - предложил Ракитин.

- Вначале про тот бой, а потом можно и про все остальное. - Корреспонденту тоже деваться некуда. Редактор приказал, значит, надо собрать материал.

- Не могу я тебе про тот бой рассказывать. Не могу и не хочу, - признался Ракитин.

Бабочкин приуныл. Раз человек не хочет, да к тому же, еще и не может, его не заставишь. Но как быть с заданием редактора? Тот приказал побыстрей вернуться и готовить статью в номер. У редактора и в мыслях не было, что Бабочкин может не собрать материал... Что же у них произошло? Почему Ракитин не хочет рассказывать? И Бабочкин решил, что не уедет отсюда, пока не узнает. Не от Ракитина, так от других.

Оба чувствовали себя неловко. Бабочкин, потому что приходилось лезть в душу человеку. Ракитин сочувствовал младшему сержанту, который полдня добирался сюда, копал вместе со всеми. И ранение у него есть. Свой парень. Понимает Ракитина. Хочет узнать, но не нажимает, хотя и мог бы.