-- Он меня царапает копытом! - завопила Верочка. - Больно же! Сейчас я его отпущу.

-- Не отпускай, - Лисенко попытался ухватить барана за ногу. - Он добрый. Это он не нарочно, а от переживаний.

-- А зачем он царапается копытом!

-- Лежи, а то я тебя сейчас между ушей перетяну! - потерял терпение Лисенко.

-- Только попробуй! - возмутилась Верочка.

-- Это я не тебе! Это я барану. Ты, если можешь, подвинься, но не отпускай его.

-- Я теперь вся в синяках буду, - простонала Серафима. - У меня нежная кожа. Ну нельзя же так! Ведь больно!

Машина скрипела деревянными частями кузова, бренчала какими-то металлическими деталями, наклонялась то вправо, то влево и делала самые невероятные прыжки. Предугадать, как она поступит в ближайшие секунды, было совершенно невозможно. Кто-то попытался встать, но в это время машина взбрыкнула правым задним колесом, и клубок тел пополз по кузову влево, в сторону кабины. Потом она встала на дыбы и тот же клубок, постанывая и повизгивая, двинулся обратно.

-- Так слезут с меня сегодня или нет!? - не переставал канючить Петя. - Я больше не могу...

-- Ты чего лягаешься, гад! - закричала Галя. - Владимир Алексеевич, скажите ему, чтобы он не лягался!

-- Сейчас я ему скажу! Я ему так скажу, что он неделю помнить будет! А ты не нервничай. Он тебе ничего плохого не сделает. Ты только держи покрепче и не обращай на него внимания.

Геродот хотел жить. Он, черт побери, любил эту жизнь. Он сейчас любил то, что не любил до сих пор: засушливую степь, мутную воду на водопоях, кошару, через дырявые стены которой зимой наносит целые сугробы снега и даже черного волкодава, однажды цапнувшего его за лопатку. Он любил жизнь и боролся за нее, как только мог: вертелся, дергался, мотал рогатой головой, пытаясь стряхнуть навалившихся на него людей и добраться до спасительного борта машины.

-- Я больше не могу, - заявила Серафима. - Он смотрит на меня дикими глазами. Он меня укусить хочет...

-- Бараны не кусаются! - дернул на всякий случай барана за рога Лисенко. - Бараны бодаются!

-- Кто меня за ногу щиплет!? - возмутилась Галя. - Немедленно прекратите. Больно же.

-- Это я не тебя, это я барана щиплю. Хочу чтобы с меня слезли, - потребовал Петя.

-- Но это же моя нога!

-- Откуда я могу знать, где чья нога...

-- Идиот, человеческую ногу от бараньей отличить не можешь.

-- Держите его кто-нибудь за копыто! - требовала Верочка...

Когда машина пришла в лагерь и остановилась, в кузове на какое-то время все замерло. Первым пришел в себя Лисенко.

-- Я же говорил, что скоро приедем, - с облегчением выдохнул он. - Вот и добрались, и все живы. А Геродота я, между прочим, понимаю. Еще минут десять такой езды и я бы тоже выпрыгнул.

-- Его нам в наказание дали, Сан Саныча, свыше, за грехи наши, - неожиданно для всех ударилась в мистику Галя у которой вообще-то грехов почти и не было.

-- Точно, - согласился Лисенко. - Нашему Сан Санычу только преступников возить. Надо наказание такое внести в уголовный кодекс - специальную статью за самые тяжелые преступления.

-- Не, - подал откуда-то снизу голос Петя, - не внесут. Это будет нарушением Всеобщей Декларации прав человека, - Петя и такое знал.

-- В уголовный кодекс не внесут, - поддержала его Верочка. - Наказание должно быть гуманным.

-- Жаль, - Лисенко осторожно дотронулся до вздувшейся на лбу шишки. - Количество преступлений сразу сократилось бы.

-- Ну а слезать с меня все-таки будут? - поинтересовался жалобным голосом человека потерявшего всякую надежду Петя. - У меня же ни одной целой косточки не осталось.

-- Срастутся, - обнадежила его Верочка. - Знаешь, Петя, молодые кости очень быстро срастаются.

-- Посмотрите кто-нибудь, правая нога у меня есть? Что-то я ее давно не чувствую, - продолжал канючить Петя.

-- Разберемся, - успокоил его Лисенко. - Все ноги найдем, и правые, и левые, и передние, и задние. Никуда не денутся. Самое трудное уже позади.

-- Да слезьте вы с меня, - не умолкал Петя. - Ведь приехали уже. И снимите с меня эту нахальную скотину.

Куча тел постепенно расползлась. Геродота снимать не пришлось. Геродот встал сам. Он широко расставил подрагивающие ноги и бессмысленно смотрел вдаль. Никак не мог сообразить, где он находится, и что ему делать.

-- Вставай, болезный, - Галя протянула Пете руку и помогла подняться. - На месте у тебя правая нога. Вот она, можешь убедиться.

Петя пощупал ногу, убедился, что она действительно на месте.

-- Так это же левая! - вдруг осенило его. - А правая вот эта. Все ты, перепутала.

-- Не все ли равно. Главное что опять имеешь две ноги. Какая из них правая, какая левая - это не так уж и важно, тебе в строю не ходить. Постепенно разберешься. А я теперь вся в синяках буду.

-- И я тоже, - тяжело вздохнула Серафима. Что теперь люди подумают!?

-- Какие люди, у нас здесь только свои. Как-нибудь обойдешься.

-- А если придут?

-- Если придут - спрячем тебя. Будешь в палатке сидеть.

-- И так две недели никого не вижу, а когда новый человек придет, я еще и прятаться должна, как белая рабыня, - расстроилась Серафима. - Проклятый баран.

-- Причем тут баран, если Сан Саныч нас так вез, - встала на защиту Геродота Верочка. - Баран тоже жертва, он тоже пострадал и не надо напрасно обижать животное.

-- Он меня укусить хотел, зубами, честное слово, - не могла успокоиться Серафима.

-- У-у, хищник несчастный, - у Пети тоже были личные счеты с бараном. - Навязался на нашу голову.

-- Между прочим, - напомнил Лисенко, - он на нашу голову не навязывался. Совсем наоборот, мы сами делали все, чтобы заполучить эту голову мелкого рогатого скота. А Серафима одаривала чабана своими фирменными улыбками и с общего одобрения даже собиралась его целовать. Захотелось стать частными собственниками, скотоводами. Понимаете теперь, почему большевики всегда были против частной собственности? Частная собственность до добра не доводит.

-- Я чабана не уговаривал, - открестился Петя. - И не улыбался ему. Уж я к этой скотине не имею никакого отношения. А тебе, - заявил он Геродоту, - соображать надо и смотреть на кого ложишься. Балда рогатая.

Геродот не отреагировал. Геродоту было не до мелких обид. Он пока еще не пришел в себя. Такую бурную поездку баранья нервная система не выдерживала.

-- Чего это вы так шумели? - Александра Федоровна не знала, что делалось в машине, и теперь непременно должна была узнать. - Кто-то кричал, что-то грохотало. Что там у вас произошло?

-- А ничего не произошло, - Лисенко осторожно пощупал вздувшуюся на лбу шишку. - Ехали - ехали и приехали.

-- Чтобы я когда-нибудь еще раз поехал в такой компании, - не мог успокоиться Петя. - Ну, я понимаю барана! Он же животное! Он примитивно мыслит! Он о последствиях не задумывается! А вы все чего на меня навалились? Вы ведь могли мне очки разбить! Что бы я без очков делал?

-- Ну, Петечка, мы же не нарочно, - успокаивала его Галя. - Мы же просто не могли удержаться на ногах.

-- Так что у вас произошло? - продолжала допытываться Александра Федоровна, хотя общий смысл произошедшего она уже уловила. - Наверно машину очень трясло и Гера нервничал. Я так и подумала. Он же очень впечатлительный и не привык ездить на такой трясущейся машине. Бедненький мой, обидели тебя, - погладила она барана.

-- Нет, - возмутилась Серафима, - она барана пожалела! А нас тебе не жалко? Я же вся в синяках буду! А Гале он копытом всю ногу исцарапал.

-- Владимиру Алексеевичу тоже досталось, - отметила Галя. - У него на лбу уже выросла здоровенная шишка.

-- Так вы ведь совершенно сознательно поехали на машине. Вы к ней привыкли и знали, на что идете. А Герочка не знал. Его в машину заманили. Всегда так - что бы ни случилось, больше всего достается барану, - почему-то стала обобщать Александра Федоровна.