Часть 2. Глава 2.

Лагерь продолжал жить своей жизнью: был слышен стук молота в кузне; раздавался искренний детский смех ребят, гонявшихся друг за другом вокруг дерева под пристальным взглядом мужика в добротной кожанке; три молодые и симпатичные девушки сидели кругом на земле, перебирали какие-то овощи, общались и смеялись; хмурая пухлая женщина сидела на ступеньках избы и что-то толкла в ступке. Она косилась на меня подозрительным взглядом, когда мы прошли мимо, но так ничего и не сказала. Чуть левее раздавался стук топоров: там раздетые по пояс бородатые мужики обрабатывали поваленный ствол. А ещё дальше я рассмотрел, не замеченный раннее, самый натуральный сарай. Его хлипкие стены были подбиты брёвнами, а рядом с открытым входом работали ещё несколько человек. Заготовка сена шла полным ходом. Они загребали деревянными граблями, подхватывали вилами и загружали сеном сарай. Складывали где-то в углу, забрасывали на верхний этаж и, смеясь, отгоняли двух маленьких козлят, которые старались урвать лакомый пучок сена. Картина родной деревни, столь часто виденная мною в детстве, рисовалась вполне себе натурально. Я уже не раз видел подобную картину. И сено сгребать приходилось, и в стогах валяться, и картошку копать.

- Джон, а картофель в этих краях водится? Ну или репа какая?

- Да, я знаю что это такое, - остановил он меня, когда я попытался объяснить на руках. - Ничего подобного ещё не видел. Некоторые овощи, найденные в лесу, мне удалось культивировать, но корнеплодов я ещё не встречал. Питаемся мы, в основном, ячменной кашей, хлеб печём и частенько рыбу едим. С мясом здесь туго. Всего один настоящий охотник, да и тому в одиночку тяжело приходится. Феилин - замечательный следопыт, но накормить всех своей добычей, ему редко удаётся.

- Феилин? Это тот патлатый парень? Который в шалаше живёт?

- Да, это он. Он не особо общительный, но парень хороший. Сын лесника. Его родителей дезертиры убили, когда королевская армия начала разлагаться. Он прибился к нам и с тех пор живёт здесь.

- А ячмень выращиваете где? - я принялся смотреть по сторонам. - А то полей я что-то не вижу.

- Мы расчистили место чуть дальше в лесу, - неопределённо махнул он рукой. - Но поле пока небольшое. Тяжело деревья валить и пни выкорчёвывать. Много сил отбирает. Иногда даже пиво варим из ячменного солода, но только если урожай большой. Нам хватает, в принципе, но без излишек.

- Так ты говоришь, ты уже 7 лет здесь?

- 7 зим. Здесь не говорят "лет" или "годы". Здесь возраст определяется зимами. Они короткие, но лютые. И пережить зиму уже считается достижением. Особенно в таких условиях, - сказал Джон, когда мы уже подошли в большой двустворчатой двери. Она была заперта, но не на замок.

Не постучавшись, он потянул на себя ручки и заставил умолкнуть обитавших там людей, когда дверь отворилась. Не знаю как можно назвать то, что я увидел. Один большой хлев, может быть. Хлев, где живёт человеческий скот. На полу, слегка усеянном сеном, как попало валялись нехитрые пожитки. Грубо сшитые кожаные одежды, шкуры животных, подбитые сеном матрасы были разбросаны в хаотичном порядке по всему полу. В дальнем конце виднелась труба глиняной печи, возле которой хлопотали две женщины, изредка пихая друг друга руками. Один мужик - судя по всему кожевник, - закусив губы работал костяной иглой, зашивая подошву кожаного башмака. Где-то раздавался богатырский храп - несмотря на то, что вечер ещё даже начался, кто-то уже спал. Деревянная лестница вела на второй этаж. Там кто-то хихикал и шуршал, а сверху изредка сыпалось сено.

Я удивлённо вылупился на Казинса, мучаясь от смутных подозрений, а он только плечами пожал, да улыбнулся слегка. Мол, дело молодое, бывает.

- Ты должен понимать, Иван, - всё же сказал он. - После случившегося, моральные принципы рухнули на дно. Здешнее общество не ограничивает себя нравственными рамками. Они считают, что им позволено всё, ведь конец неизбежен. Они не сдерживают себя ни в чём, что касается удовольствий. Считают, что в их жизни и так мало радости, а значит не стоит себя в ней ограничивать.

- Как-то странно это звучит. А если кто-то посчитает, что для него удовольствие убить другого? Не станет ли тогда он себя в этом ограничивать?

- Смерть карается смертью, - жёстко ответил Казинс. - Даже здесь. Любой проступок чем-то карается. Любое нарушение правил ведёт к наказанию. Ведь благодаря правилам, мы выживаем и держимся, что называется, на плаву. Тот, кто не следует правилам общины, волен идти на все четыре стороны. Но все понимают, что идти некуда. Вокруг одна безнадёга, нищета и вырождение. А потому никто не стремится уходить. Тут всех всё устраивает... Идём за мной. Старейшина Элестин вон там, - он кивнул на закуток в дальнем углу, который был огорожен ширмой из широкой шкуры.

Фыркая от затхлого запаха плохо проветренного помещения, я переступал через нехитрые пожитки и индивидуальные лежбища, расположенные как попало. Казинс сказал пару добрых слов мужику в годах, который лежал у стены, закутавшись в шкуры, и ежеминутно кашлял. Подбодрил, заявив, что у него обычная простуда. Затем отодвинул ширму, за которой прятался тот самый старичок, которого я видел ранее. Он сидел за косым писчим столом, макал большое перо в ёмкость с жидкостью похожей на чернила и медленно выводил буквы в распахнутой настежь книге.

Я выглянул из-за его тощего плеча, в тусклом свете лучины пытаясь разобрать письмена, и закашлялся. Я без проблем смог разобрать написанное. Хоть я даже отдалённо не догадывался, что это за язык такой, разобрал первый заголовок без всяких усилий.

- Днём жаркого солнца второй половины лета 12-й зимы после появления в небе карающего огня, нежданно прибыл второй аниран и был встречен нами со всем радушием, - прочитал я вслух и опять неверяще затряс головой. - Обалдеть!

Старичок обернулся, словно только сейчас заметил, что ему мешают, прищурил старые, выцветшие глазки и удивлённо посмотрел на меня.

- Понимает нашу речь, понимает наши письмена, но всё же не один из нас, - загадочно протянул он слабым голосом. - Аниран, значит, он и есть! Приятный тебе вечер, аниран. Рад, что вы с элотаном почтили меня своими вниманием. Я ожидал вас.

- Старейшина Элестин, я нарисовал анирану приблизительную картину, чтобы он понимал, где оказался, - сказал Джон. - Он поверил далеко не во всё и преисполнен скептицизма. Я думаю, он до сих пор не может поверить, что очутился в мире, который в своём развитии намного отстаёт от нашего.

- Ваш чудный мир, о котором ты мне рассказывал, элотан, мне тоже кажется вымыслом. Но и я готов поверить, что он существует. А я самый большой скептик в этом мире, иначе не стал бы добровольно отказываться от сана. И если я готов поверить в твой мир, даже не посмотрев на него одним глазком, уверен, второй аниран поверит в наш. Ведь он увидит его своими глазами, - вполне логично вывел дедулька, отложил в сторону перо и внимательно посмотрел на меня.

- Меня зовут Иван, - я понял, что пришла пора представиться и первым сделал этот шаг.

- Отец Элестин, - коротко кивнул он. - Бывший первосвященник святого храма в Валензоне. Бывший третий претендент на церковную тиару Астризии. А в настоящем - опустившийся старик, ожидающий неминуемого конца. Принёс, элотан? - он вопросительно посмотрел на Казинса.

Тот кивнул и налил самогон в моментально подставленную деревянную чашу. Старичок жадно присосался, стараясь не пропустить мимо рта и капли, и блаженно закинул голову.

- Однако, - не сдержавшись, усмехнулся я.

- У меня одна радость в жизни только и осталась, - равнодушно пожал плечами тот и удовлетворённо выдохнул. - А теперь, аниран Иван, давай поговорим. Ты - один из наместников Божьих на земле и должен знать всё. Иначе как ты собираешься спасать мир?

Я закатил глазки и фыркнул.

- Моя реакция была куда ярче, - усмехнулся Джон. - Я вас оставлю. Не буду мешать. Старейшина, не забывайте на ужин выйти. Чаша секхи - это всё же не еда. И ты, Иван, приходи, когда позовут. А потом придумаем, куда тебя пристроить.

Едва Джон вышел, старичок задёрнул за ним ширму и мы остались в узеньком помещении, где два человека умещались с трудом. Не говоря уже о том, что слышать их мог каждый. Он долго смотрел на меня, изучал взглядом с ног до головы и ничего не говорил. Затем дыхнул перегаром и, наконец, предложил сесть рядом.

- Скажи мне, аниран, ты воин в своём мире? Ты, может быть, учёный муж? Или богатый купец? А может, великий полководец?

- Я никто из них, - пробурчал я. - Я всего лишь развлекал толпу, бегая по полю.

- Гладиатор!? - восхищённо воскликнул дед, а я лишь усмехнулся.

- Совсем нет. Я даже меча никогда в руках не держал.

- Как и элотан Джон, - расстроенно произнёс старейшина Элестин. - Вы оба посланники небес, но явно не те, кто станет "милихом"...

- Кем-кем, простите?

Старичок некоторое время разочарованно смотрел на меня, а затем продолжил:

- В "Книге Памяти Смертных", которая хранится в храме Обертона уже тысячи зим и которую я имел честь прочесть когда-то, написано, что на закате нашего мира должен появиться спаситель. После того как воссияет яркая звезда на небосводе и сообщит, что грядёт наказание за грехи наши мирские, придут анираны из иного мира. Они станут наместниками Бога на нашей земле и одному из них суждено стать милихом. Он станет или спасителем нашим, или погрузит мир во тьму. Это будет или великий воин, которому по силам совершать самые невероятные подвиги, или алчный страстолюбец, мечтающий лишь о сладостном чревоугодии. И оба они изменят мир до неузнаваемости. Один или спасёт нас. Или второй погубит.

- Мы с Джоном вас погубим? - хоть я слушал его внимательно, ухмылку не смог стереть с лица. Старичок говорил так, словно торжественно зачитывал текст за кафедрой, когда молитвы пастве читал. Но говорил он какую-то чушь.