Не могу сказать, что это было отвратительно. Даже приятно в каких-то моментах. Я немного одичал за последнее время и был слегка тормознутым во время процесса, но мне показалось, что искусство секса в этом мире тоже находится на самом зачаточном уровне. Женщине потребовались минимальные прелюдии и минимальные предварительные ласки. Она сама заставляла меня быстрее приступать к механическим действиям. Но мне показалась, что она даже умудрилась испытать оргазм. Я старался не торопиться, но меня подгоняли. Вряд ли такое понравилось бы изнеженным барышням в моём мире - слишком уж быстро всё закончилось, - но барышня в этом мире осталась довольна. Она тяжело дышала, убирала растрёпанные волосы с лица и улыбалась. А когда я, с чувством выполненного долга, попытался улизнуть, сделать этого мне не дала.

- Это ещё не всё, аниран, - лукаво улыбнулась она. - Не торопись. Тебе некуда спешить. Я не знаю выберешь ли ты меня в следующий раз, а потому не хочу терять возможность, - она повалила меня на колючее сено и принялась подготавливать для второго акта...

...С тех пор практически каждую ночь, - а, бывало, утром и днём - меня кто-то отлавливал и уводил, чтобы возлечь на мягкой шкуре. Я пресытился очень быстро этими неказистыми бабёнками, которые не имели ни малейшего понятия о том, как подтянуть дряблое тело, и часто забывали даже о элементарной гигиене. Даже я старался выглядеть опрятно и самым острым ножом, который смог отыскать в закромах Морванда, полностью сбрил бороду, при этом порезавшись несколько раз. А они о таких мелочах даже не беспокоились. Им даже не надо было "а поговорить?". Отстрелялся - и свободен.

Более-менее мне приглянулась только Беатрис - там самая молодая девчушка, которая приставала в первый же вечер. Она выглядела куда симпатичнее остальных, была старательной, но... но была той ещё шалавой. Мне даже не по себе немного стало, когда я видел, что за день ей удавалось пинками стройненькой ножки, расшевелить двоих-троих мужиков и затащить на сеновал. Она казалась просто ненасытной. И меня даже посетила мысль, что она этим занимается со всеми, потому что ей просто нравится, а не потому, что её подгоняет материнский инстинкт.

Впрочем, популярность моя быстро пошла на спад. Знахарка Мелея, которая тщательнейшим образом следила за всеми, с кем у меня был контакт, уводила их в свою избу, ставила неизвестные опыты, а потом выпускала с хмурой рожей. Не знаю, может она проводила свой собственный тест на беременность, но его, судя по её лицу, никто не прошёл. Время от времени она повторяла процедуры, а потом хмурилась ещё сильнее. В конце-концов позвала меня и Джона к ней в избу и укоризненно сказала, что мы оба недостаточно стараемся. Наверное, она просто не хотела верить, что это не в нас проблема, а в местных женщинах. Я ей сказал об этом и попытался даже объяснить, как эту проблему вижу сам, но она только поморщилась. Или просто не верила, или не готова была терять надежду. Ведь если у обоих аниранов ничего не получается, значит правильный ответ напрашивается сам собой. И этот очевидный ответ никак не приблизит её мир к спасению.

Так или иначе, когда выяснилось, что я такой же бесполезный осеменитель, как и Джон, от меня отстали. И старейшина Элестин больше не требовал ежедневно выполнять свою функцию, и женщины остыли. К этому времени я побывал на половине из них, но славы супер-любовника так и не снискал. Отнёсся к этому философски, хоть самолюбие немного пострадало.

Но всё моё недовольство и разочарование испарились, когда пришло время строить избу для нового анирана. Избу для меня! С дровосеками мы долго трудились, заготавливая брёвна и доски. Под руководством Омриса расчищали место, подготавливали фундамент и работали не покладая рук. Особенно я. Я горел за успех мероприятия, ведь безумно желал выбраться из опостылевшего общего дома, где смрад и стоны распространялись каждую ночь. Да и смерть заболевшего бедолаги тоже добавило желания оттуда убраться. Ему с каждым днём становилось всё хуже и, в конце-концов, его перенесли в избу к знахарке. Она колдовала над ним ещё два дня, но спасти не смогла. Все её припарки, отвары, примочки не помогли. Наблюдая за тем, как тело бедняги исчезает в глубокой яме, вырытой далеко от лагеря, я понял, что в этом мире лучше не болеть неизвестными болезнями. Ведь тогда тебе не сможет помочь никто. Ты будешь медленно чахнуть и неизбежно окажешься там же, где этот бедолага - в двух метрах под землёй.

Так что при строительстве избы я действительно рвал на себе рубашку. Выполнял всё, что говорил Омрис, валил деревья и подгонял тех, кто помогал доставлять брёвна к месту. Работа кипела. Строить избу для анирана помогали почти все жители лагеря. Их альтруизм меня поражал. Никто из добровольных помощников не отказывался, ничего не требовал взамен и каждый из них повторял, что это общее дело. Как учил элотан Джон. Джон хоть являлся американцем, не был стопроцентным индивидуалистом. Изрядная доля эгоизма присутствовала в его характере, но ему безумно нравилось, когда все работают, словно единое целое. Он участвовал наравне со всеми, слушал указания Омриса и во всём помогал. А когда через декаду после начала строительства невысокая изба с низенькой крышей была готова, собрал всех жителей лагеря и произнёс благодарственную речь. Мне она понравилась, ведь в ней я услышал те нотки, на которых и сам играл при мотивации игроков команды перед матчем. Тогда я тоже говорил, что мы непобедимы, когда едины. Тогда я тоже говорил, что нам по силам справиться с любой напастью, если мы встретим её вместе. Это работало в нашем мире, это работало и здесь. Сила коллектива всегда состояла в его сплочённости и Джон в своей речи несколько раз указывал на этот момент.

- Блестящая речь, мой друг, - похлопал я его по плечу, когда все начали расходиться. - Я здесь не так давно, но вижу, как хорошо ты справляешься с обязанностями, которые сам на себя взвалил. Моё почтение.

- Спасибо, Иван, - улыбнулся он. - Мне приятна твоя похвала. Идём смотреть дом?

- С удовольствием.

От пола до потолка в избе было едва ли больше двух метров. А на крошечном чердаке так вообще можно было ползать только на коленках. Нам с Джоном пришлось пригнуться, чтобы попасть внутрь - дверной проём тоже получился невысокий. А из-за того, что работу над дверью Омрис ещё не закончил, закрыть проём было нечем. Мы стояли на деревянном полу, улыбались друг друг, становились на цыпочки и пытались руками достать до потолка. Но наши улыбки вызывало не только осознание законченной работы, а и пустота небольшого помещения. В избе не было абсолютно ничего. Только запах дерева. Но, смотря по сторонам, я уже примерно прикидывал, где-что буду размещать. Хоть изба в длину была не больше четырёх метров, а в ширину и того меньше, я не расстраивался. Я прекрасно понимал, каких усилий стоило её возвести в столь короткий срок.

- Что, тесные хоромы? - усмехнувшись, спросил Джон.

- Нет, всё отлично, - сказал я. - Я в восторге! Сегодня же буду ночевать здесь. Надеюсь, Омрис успеет закончить ставни и дверь к ночи.

- Тогда давай, наверное, перенесём кое-что из общего дома, - предложил Джон. - Пока будет достаточно стола и пару чурбанов, на которых можно сидеть. Матрас расположишь где захочешь, а я прикажу свежего сена принести.

- Мне пару лучин и огниво не помешает. А так же бадью с водой у входа не мешало бы поставить.

- Обустроишься ещё, не волнуйся, - хлопнул меня по плечу Джон. - Ты сильно упростил жизнь нашему плотнику. Ты для него бесценный кадр. Так что, думаю, он тебя как-нибудь возблагодарит.

- А как отапливать это жилище? - спросил я, только сейчас осознав проблему. Хоть ночи тут не особо холодные и мошкары не так уж и много, но что будет, когда придёт зима? Костёр жечь прямо на полу?

- Надо будет попросить Падрика, чтобы сложил печку. Только он у нас разбирается в том, как надо работать с глиной, - вспомнив про ленивого пьяницу, Джон почесал затылок. - Договорись с ним и обещай проставиться. Тогда он даже проявит инициативу.

Я поморщился: Падрик был мужиком, у которого уже начинался закат физических сил. Да и с головой тоже было плохо. Он прибился к лагерю четыре зимы назад, но с тех пор так и не смог взять себя в руки. Всё скорбел о семье, которую оставил, проявив малодушие. Я уже много раз слышал от него печальную историю о том, как он не смог заставить себя схватиться за оружие и броситься на помощь жене и детям. Его хутор постигла та же печальная судьба, как и множество других. Под утро его окружила банда и устроила форменный геноцид. Убили всех, кто не годился на продажу, а остальных увели. И лишь Падрик спасся, потому что вечером повздорил с женой и ушёл из дому с бутылём секхи. А когда очнулся от детских криков и плача, не нашёл в себе силы не только побороть похмелье, но и ринуться на помощь. Просидел в кустах от начала до конца бойни и чуть не тронулся умом. Много дней затем бродил в одиночестве, пока не вышел к реке. Там его, полуживого, случайно обнаружил Джон и помог вернуть веру в свои силы. Но от постоянного самобичевания так и не излечил.

Хоть Падрика мне было жалко, я не особо обрадовался, что придётся пообещать ему за работу алкоголь. После его употребления он превращался в рыдающую амёбу и становился всем в лагере противен. Но за работу всё равно не стал бы браться, если бы не посулили награду. А награда ему была нужна лишь одна.

- Хорошо, Джон, спасибо, - сказал я. - Завтра обращусь к нему.

Я сходил в общий дом и собрал свои пожитки. Кроме видавшего виды матраса это были две рубахи, сшитые из грубого сукна, так как моя ветровка давно скончалась, и запасные холщовые штаны до самых щиколоток. Джинсы, к моему глубочайшему сожалению, тоже приказали долго жить. Да и ходить в одеждах выше колена в этом обществе было не принято. Даже бабы тут щеголяли в просторных длинных юбках и всегда на людях покрывали головы платками или косынками. Так что к этому времени из всего, с чем я прибыл, остались лишь шитые-перешитые труселя, носки и адидасовские кроссовки. Местная обувь, которую для всех создавал Кервин, выглядела куда хуже, но и на неё я не мог претендовать, так как была определённая очередь. С обувкой вообще были огромные проблемы. Не хватало сырья, так как его мог добывать только Феилин, а козы в лагере были на вес золота. Их забивали очень редко и шкуры сразу шли в работу. Плюс два молодых парня лет 20-ти, которых Кервин избрал в подмастерья, тяжело осваивали эту науку. Бывало они портили драгоценные ресурсы и толковой обуви из испорченной шкуры уже не могло получиться. Так что бегая в кроссовках, я молился на то, чтобы они не развалились раньше времени и благодарил их создателей за качественную работу.